Три ступени до ада - Анна Васильевна Дубчак
Но чтобы вот так продавать по восемь килограммов масла? А в другом свертке было, судя по форме свертка, мясо! Получается, что в садике этом воруют о-го-го (!) в каких масштабах! Может, их кто покрывает из администрации? Или кому они там подчиняются?
Герман и не заметил, как достал масленку и сделал себе бутерброд с батоном и толстым слоем масла, сверху положил ломтик сыра. Вскипятил воду, приготовил кофе с молоком. Собрался было уже подкрепиться и даже успел откусить от бутерброда, как в дверь снова позвонили. Кто это может быть на этот раз? Снова Вера? Забыла что-то? Нет, вряд ли, теперь она сюда не сунется, а уж когда узнает, что Алена погибла, и вовсе забудет сюда дорогу.
Он все-таки посмотрел в глазок и вздохнул с облегчением. Это была Галя. Галя Петрова, близкая подруга Алены. Пришла к нему, чтобы поддержать. Она добрая, часто бывает у них, помогает Алене по хозяйству, то окна помоет, то кладовку разберет, то ковры на снегу почистит зимой… Она не замужем, хотя очень симпатичная, грудь у нее большая, ноги стройные. Словом, приятная женщина. А какие пироги печет! Возможно, Алена за ее старания тоже расплачивается с ней детсадовскими продуктами? Тем же маслом, к примеру, или мясом.
— Входи, — запросто впустил он ее, без церемоний, они даже не поздоровались.
— Гера… — И Галка с порога бросилась к нему на грудь, заплакала. — Не верю, слышишь, не верю, что ее нет!
— Ладно, Галя… успокойся. Что же теперь делать? Нет с нами нашей Алены. Надо как-то жить дальше. Проходи.
Галя пришла не с пустыми руками. Как всегда, с сумкой, полной вкусноты.
— Решила тебя подкормить.
И Галя, хоть и одетая во все черное (но платье с глубоким декольте, а в ушах сверкающие красные серьги, да и губы ярко накрашены, словно она собралась на концерт), в трауре, принялась деловито, причмокивая и чуть ли не облизываясь (что вызвало у Германа странное чувство нереальности происходящего, а потому полного абсурда!), доставать из сумки, приговаривая и вкусно комментируя еду, судочки, мисочки, контейнеры с селедочкой, отварной картошкой, бужениной, пирожками с капустой, разными закусками. И под конец извлекла со дна большую красивую бутылку водки.
Бутерброд с сыром, даже на толстом слое сливочного масла, показался Герману уже не таким аппетитным и даже скучным на фоне этого соблазнительного гастрономического изобилия. К тому же он был уже не один, а с Галей! А она, как известно, человек-праздник. Правда, так называли прежде Алену за ее веселый нрав и доброе сердце.
Все было вкусное, очень вкусное: пирожки, еще теплые, таяли во рту, селедка была слабосоленой, жирной, розовой, а баклажаны, а буженина! Даже водка показалась Герману вкусной, мягкой.
Он пил и плакал, плакал и пил. А Галя успокаивала его, обнимала, прижимая его к своей пышной груди. Он смотрел на складку между грудями, и ему хотелось запустить туда, в эту упругую с виду белую мякоть женского тела, свои пальцы. Хотелось даже разорвать этот вырез, эту черную трикотажную ткань…
Он уже не принадлежал себе. Он не был уже тем прежним Германом, который всегда воспринимал подругу жены просто как друга, а не как женщину. Да он и не разглядывал ее никогда особо. Ну пришла Галка и пришла. Ушла и ушла.
Он не замечал ее. Сейчас же, когда он уже знал, что смерть совсем близко, что она украла у него Алену, еще недавно полную жизни и радости молодую женщину, причем по чьей-то роковой ошибке (только так можно было объяснить причину убийства), ему как никогда захотелось жить, насладиться каждым мгновением этой хрупкой и такой ненадежной жизни.
И ведь Галка испытывала то же самое, подумал он. Она, одинокая женщина, в которой еще бродят молодые женские соки, которая переполнена желаниями, тоже ведь пришла к нему в такой момент не просто так, а чтобы сказать ему: «Мы-то, Гера, еще живы!»
— Я люблю тебя, всегда любила и буду любить, я тебя никогда не брошу! Всегда буду с тобой, рядом… — шептала она ему на ухо, постанывая от наслаждения. — И ты меня люби, прошу тебя…
Ее губы были солеными, как селедка, луковыми, плотными, она так жарко целовала его, словно знала, что и сама скоро умрет и что надо успеть получить от жизни всю сладость и наслаждение.
Она была уверена, что поступает правильно, что спасает его, помогая ему стягивать с себя тесное черное платье, словно избавляясь от тяжелого болезненного траура, под которым было все белое, кружевное, податливое, словно тающее в его горячих руках… И он, вконец озверев, распаленный и уже окончательно теряющий контроль над собой, впился губами в ее белую, нежную шею…
Глава 14
28 апреля 2023 г.
Ей не верилось, что она сидит в машине Бориса и что они вместе, только вдвоем, мчатся ночью в Москву, чтобы там она встретилась с нужным ей человеком, по сути, свидетелем, который пролил бы свет на тайну убитой женщины.
Больше всего ей не хотелось бы, чтобы Борис задавал ей вопросы. Тогда она почувствовала бы себя неловко, неуверенно, ей пришлось бы объяснять ему, почему они едут туда, в детский сад, именно ночью и с какого перепугу она решила, что эта свидетельница ей вообще что-то расскажет.
Но Борис задал ей всего лишь один вопрос: не опасно ли это и не сопроводить ли ее?
Она ответила коротко: «Нет».
Можно было себе только представить, какие чувства он при этом испытывал. Безусловно, переживал за нее: а вдруг в садике убийца?
Получается, что он исключительно из желания проявить к ней уважение и добиться ее полного доверия отпускал ее, по сути, в пасть дракона. Выходит, он дорожит ею настолько, что готов на все, чтобы только быть рядом и чтобы она не обращалась за помощью к той же Антонине или Петру с Наташей.
Но тогда почему же ей было так неспокойно? Почему она чувствует себя виноватой перед ним? Быть может, потому, что знает, как он страдает? Возможно, он находится на грани нервного срыва. То есть еще немного — и
