Искупление - Дэвид Балдаччи
— Знаю, видел и прошу простить.
Ее губы тронула слабая улыбка.
— Ты просишь прощения? С каких это пор у тебя ко мне старческая мягкотелость?
— Да нет. — Он сделал большой глоток. — Мне очень жаль, что мои проблемы вторглись в твою жизнь. То, что случилось с вашей семьей, произошло из-за меня.
Она протянула руку и сжала его ладонь.
— Всех проблем в мире не решить. Я знаю, плечи у тебя широченные, но никто не может взваливать на себя такую ответственность. И вина эта была не твоя. А двух очень больных людей. Ты знаешь, что это так.
— В самом деле? — поднял он глаза. — А ощущение почему-то иное.
— Амос, так жить нельзя. Основа шаткая.
— Я и не ожидал, что проживу так долго.
Она отдернула руку; глаза вспыхнули холодными искрами:
— Нельзя желать себе укороченной жизни. Никому.
— Я и не желаю. Просто я реалист.
— Ты здорово похудел. Ты сейчас в гораздо лучшей форме, чем когда мы виделись в прошлый раз.
— Беспокоит меня не вес.
Мэри Ланкастер, сдвинув брови, поглядела на его голову:
— Проблемы здесь?
— Да какая разница. Я все равно буду продолжать идти, пока… пока не перестану.
— Думаю, мы можем ходить кругами всю ночь.
— Давай лучше двинемся дальше по этому делу.
— Хорошо. Ты вот упомянул прошлое Хокинса. Где у тебя точка отсчета?
— До того момента, как он предположительно стал убийцей.
— Ты хочешь сказать…
— Именно.
Глава 18
Траммел, штат Огайо.
Декер здесь никогда не бывал, хотя городок находился всего в двух часах езды к юго-западу от Берлингтона. Недалеко в плане автопробега, только путь сюда неудобный, кружной, по федеральным трассам и сельским проселкам.
Центр Траммела выглядел ни дать ни взять как на фотографии его родного городишки — та же тусклота захолустья с вкраплением надежд в виде открытия нового бизнеса или свежего фундамента здания. Те же молодые лица на тротуарах и автомобили последних моделей на улицах.
Створка ворот по звонку с тихим жужжанием отъехала, и Декер неторопливо прошел к парадной двери, подмечая аккуратные клумбы, цветы на которых уже отцвели и завяли с приближением зимы. Окна дома сверкали чистотой; кирпичная облицовка, казалось, была недавно с тщанием промыта, а двойные двери на входе смотрелись так, словно их только что покрыли свежей краской.
Аккуратно, красиво, зажиточно. Совсем не соответствует тому, как выглядела Митци Гардинер тогда, при первом знакомстве. Неприкаянная наркоманка и воришка, готовая воровать и давать без разбора на потребу своему пристрастию. Декеру она помнилась бледным долговязым чучелом с руками в синяках и носом, заметно искривленным от вынюханного кокса. Зрачки расширены, движения нескладны и угловаты. Опустошенная человеческая развалина.
Декер постучал в дверь и сразу услышал приближающиеся шаги. Он позвонил заранее, и она знала о визите. Когда дверь открылась, Декер с трудом поверил собственным глазам. Или, что еще более невероятно, своей непогрешимой памяти.
Смотревшая на него женщина была лет сорока, высокая, стройная, с пышной гривой светлых шелковистых волос. На ней было голубоватое, облегающее бедра платье с ложбинкой декольте, нехитрое ожерелье с изумрудом; на левой руке обручальное кольцо с крупным бриллиантом. Макияж и цвет лица безупречны. Некогда порушенная носовая перегородка полностью восстановлена. В зрачках ни намека на расширенность. Зубы безупречно белые и ровные (без сомнения, виниры: «родные» в свое время были щербатыми и серыми от курева и наркоты).
Его изумление, похоже, не осталось незамеченным.
— Это было так давно, детектив Декер, — сказала она, и ее полные губы тронула чуточку самодовольная улыбка.
— Да, иного и не скажешь. Рад видеть, что вы…
— Изменила свою жизнь? Да, это так. Годы падения и кретинизма, за которыми следуют решения поразумней. Вы заходить будете?
Она провела его в дом, а оттуда в зимний сад с видом на бассейн и ухоженный задний двор. Вошла горничная в форменном платье и с подносом кофе. После ее ухода Митци разлила кофе по изысканным сервизным чашечкам.
— Я полагаю, вы уже слышали о вашем отце, до того, как я связался с вами? — спросил Декер, неловко держа в своей ручище хрупкий фарфор.
— Да, видела в новостях, — ответила она сдержанно.
— Как ближайшего родственника, вас, вероятно, попросят дать кое-какие показания. Так, для проформы. Мы ведь знаем, что это он.
— Я бы предпочла этого не делать. На самом деле мне лучше бы вообще дистанцироваться от всего этого.
— Но ведь он же ваш отец?
— Ну да. Убивший четверых.
— Вы единственная из близких родственников. А на повестке еще вопрос похорон.
— Государством он должен как-то решаться. Я о тех, чьи похороны оплатить некому. Его нельзя просто кремировать?
Взгляд Декера кочевал по помпезному интерьеру зимнего сада, где преобладали мотивы ретро.
— Думаю, что да — для тех, кому расходы на похороны не по карману.
— Я знаю, вы, должно быть, считаете меня страшным человеком. Но дело в том, что я своего отца не видела с тех самых пор, как он сел в тюрьму за убийство тех людей.
— Вы никогда его там не навещали?
— С какой стати? — Она подалась ближе и с жаром заговорила: — Поймите: у меня новая жизнь, над которой я очень много работала. Брэд, мой муж, о моем прошлом ничего не знает. Из Берлингтона я переехала, долго приводила себя в порядок, официально сменила фамилию, окончила колледж, начала работать в финансовой сфере и встретила своего будущего мужа. Мы поженились, теперь я полноценная мама, и мне это нравится.
Декер огляделся по сторонам.
— Чем, если не секрет, занимается ваш муж? Он, видимо, хорошо зарабатывает.
— В самом деле. У него своя элитная платформа по трудоустройству.
— Элитная?
— Охватывает руководителей корпораций, юриспруденцию, финансы, производство. Кремниевую долину со всеми ее хайтековскими позициями. Лоббизм, оборонная промышленность, даже правительственные должности. Очень успешный бизнес.
— Н-да. Мне до этого не допрыгнуть.
Митци сделала паузу для глоточка кофе.
— Так что, как видите, я совершенно не желаю возвращаться к моей прошлой жизни. Нет и желания, чтобы о моей… борьбе знала родня. Моему мужу, в сущности, известно только то, что я сирота. Сейчас я себя таковой и сама считаю.
— Ваша мать, насколько помнится, умерла еще до того, как ваш отец предстал перед судом.
— И слава богу. Это бы
