Хозяин тайги - Борис Андреевич Можаев
– Значит, никаких нарушений технологии не было? Одни издержки… Так – чепуха? – усмехнулся Коньков.
– Не в том дело, – сказал Коркин, нахмурившись. – У меня что тут, частная лавочка? Я себе в карман прибыль-то деру, а? Для кого мы пробку заготовляем? Для государства! Мы ее вон куда, аж в Москву да на Кавказ отправляем. Ее ждут, просят, требуют! Это ж понимать надо.
– Значит, валяй, дери кто во что горазд? Поскольку для государства, оно, мол, все и спишет.
– Ну, зачем же так упрощать, Леонид Семенович? Тут дело тонкое: все мы по своей специальности работаем, каждый на своем участке. Тут лезть в чужие рамки – только делу общему вредить. Ведь и мы понимаем, что к чему, не для себя стараемся. План-то надо выполнять.
– А что, если при этом природе вредите, земле?
– Дак ведь есть же люди, которые приставлены специально следить. У них инструкции… на случай, если нельзя иначе. А он – просто ученый, и больше ничего. Посторонний человек, можно сказать. Так по какому праву он совался?
– А по праву совести!
– Совести? А как ее понимать, эту совесть? Для нас совесть в том, чтобы выполнить задание. Вот я тебе приведу еще один конфуз с тем же Калгановым. По осени он запретил леспромхозу трелевать лес к Теплой протоке. Нельзя, мол, по ней сплавлять лес: это нерестилище. В край звонил, в Москву! Приказали разобраться. Вот собрались все производственники на исполком. Что же мы будем делать? Спрашивают его. Значит, сплавлять нельзя, а вывозить – дороги нет. Может, лесозаготовки прекратить, а? Так смех поднялся!
– Тут не смеяться, а плакать надо. Калганов был прав.
– Ну, ты дал!.. – Коркин аж привстал и шею вытянул. – По-твоему, мы занимаемся личной выгодой?
– Насчет выгоды судить не берусь… пока. Но что тут пахнет государственной растратой – это факт.
– Вон как! Значит, и ты туда же, за говорунами? Тогда я тебе вот что скажу… – Коркин встал и, опираясь на стол руками, багровея, подался резко на Конькова, точно сшибить его хотел своим увесистым телом. – У нас одни люди работают, а другие саботируют. Хорошо рассуждать о рыбке да о лесной красоте, стоя в стороне. А ты поработай директором леспромхоза! План выполни! Или вот, садись на мое место… Тяни этот воз!..
– Эге, давай махнемся! – усмехнулся Коньков. – Бери мою сотню и свисток… А я на твоем кресле вертеться буду. Оно же у тебя вращается, как шар земной. И притяжение имеет.
– Да иди ты со своими дурацкими шутками!
– Во, во! Вроде бы мы и в самом деле пошутили. Значит, изюбрятиной у тебя не торговали в последние дни?
– Я не продавец… И вообще, говорить нам больше не о чем.
– Как знать. Может, и придется.
– До свидания! – Не подавая руки, Коркин пошел к своему аквариуму.
14
«Ну что ж! Расшевелили парадный подъезд, – твердил про себя Коньков, выходя от Коркина, – а теперь попробуем зайти с черного хода».
Магазин сельпо, стоявший на выносе из общего порядка домов, поближе к реке, был закрыт на обед. А со двора, от реки, валил мощным столбом черный дым.
Здесь на обширном дворе, огороженном высоким дощатым забором, горой были накатаны пустые бочки, валялись ящики, коробки картонные и всякая иная рухлядь. Магазинный сторож, в кирзовых сапогах, в овчинной безрукавке и военной фуражке со звездой, носил охапками и крепкую, и ломаную тару и бросал в большой костер, разложенный посреди двора.
– Что, гвардеец, добро сжигаешь? – сказал Коньков, подходя к старику и здороваясь за руку.
– Не говори, парень… Его накопилось вон – ноги не протащишь.
– Не жалко? Ведь ящика доброго не купишь на почте. А ты сжигаешь.
– Да что поделаешь? Порядок тоже наводить надо. Тут настоящий завал образовался.
– А я к тебе по делу, Иван Корнеевич. – Коньков присел на чурбан и протянул раскрытый портсигар старику.
Тот неторопливо размял папироску, закурил и подсел рядом.
– А что у тебя за дело?
– Собрался посылочку отправить, хвать – ящика нет. Дай, думаю, к Ивану Корнеевичу зайду. У него этого добра много.
– Тебе под чего ящик-то?
– Рыбы вяленой хочу послать.
– Кому? – допытывался дед.
– Братану, в Кемерово.
– Известно, на сухопутье живут. Большой ящик-то?
– Килограмм на шесть.
– Ну что ж, подберем… Не то сам собью – лучше нового будет.
Коньков вынул два рубля и подал их деду. Тот проворно сунул деньги в карман и сказал, как бы в оправдание:
– Ты много дал.
– Два сколоти. Один впрок будет.
– Сделаю, Леонид Семеныч. А после службы выпью с устатку.
– Смотри, от старухи влетит.
– Тогда уж поздно будет. А то и деньги отберет, и по шее заедет. В жисть не поверит, что милиционер дал.
Коньков рассмеялся.
– Боишься хозяйки-то?
– Дак ведь по нонешним временам кроме хозяйки и бояться некого – пьют и прогуливают. Вон и в газетах про это пишут. Эта самая… руководящая струна ослабла.
– И как же ее подтянуть? – усмехнулся Коньков.
– А очень просто – назначить баб. Они нам враз сухую конституцию пропишут.
– Это еще не беда. Лишь бы они нас без закуски не оставили. В вашем магазине, поди, и закусить нечем?
Сторож покачал головой и языком причмокнул:
– Э-э, парень! Была закуска добрая… Да ты опоздал.
– Да ну? Что ж это за закуска?
– Изюбрятина.
– В магазине?
– Около прошла. – Дед сделал выразительный жест рукой. – Вчера целый день тащили – и все черным ходом.
– Ах ты, какая жалость! Я, грешным делом, люблю изюбрятину. Может, осталось у кого? Кто хоть привез-то?
– Кто ж тебе отпустит? Ты при форме. Пошли бабу, может, он и продаст. А то давай я схожу.
– Да ну, что ж тебя гонять, старого человека. Я жену пошлю. К кому?
– Только обо мне ни слова!..
– Ну, что ты!
– Пусть сходит к Кузякину. Небось даст.
– Где он живет?
– Третья изба с краю по главному порядку, считай от реки.
– Спасибо, вечерком пошлю. А ты мне ящичек приготовь для посылки.
– Это уж само собой. Собью. Дырки-то провернуть с боков?
– На что они мне? Чай, не яблоки посылаю. Бывай здоров!
– Спасибо! – Иван Корнеевич для почтения снял фуражку и проводил Конькова до ворот.
«А черный ход оказался интереснее. Нас из одних дверей вроде бы взашей вытолкали, а мы премся в другие. Хо-хо!» – весело думал Коньков, идя
