Хозяин тайги - Борис Андреевич Можаев
– Сноровка бывает разная: один норовит дерево посадить, а другой кору с него содрать.
– Кородерство тоже промысел.
– Промышлять-то мы умеем. Лишь бы взять оттуда. А вложить туда, лес восстановить – это уж пусть дядя за нас делает.
– Видывали мы таких дядей. Тот же Калганов… Бывало, послушаешь его – прямо одна забота о тайге. А сам пускал баргузинских соболей в тайгу как воробьев в небо. Выпустит – их и след простыл, не держатся они здесь, ходом идут. Вот и получается – на словах забота, а на деле растрата.
– Видно, что вы человек городской.
– Почему?
– Потому! Соболь не телок, на веревку его не привяжешь. А вы переживаете, – усмехнулся Коньков.
– Мне переживать некогда! – вспылил Зуев. – Я делом занят, и хозяйство мое в порядке.
– Ну да… На ваш век хватит.
– И я так считаю…
Так, попивая один – чай, другой – водку, они полусерьезно-полушутя не то переругивались, не то в полунамеках выражали свою антипатию друг другу, старались вызвать вспышку, за которой могла бы последовать нечаянная откровенность намерений каждого из них.
– И давно вы в тайге работаете? – спросил Коньков.
– Представьте себе – пятый годик.
– Представляю.
– И все делом занят, оттого и не переживаю. Это уж пусть ваши сотрудники переживают. Вас-то когда перевели сюда? В позапрошлом году?
– Эге, – кивнул Коньков.
– Вот и спросите своих сотрудников, сколько они преступлений не раскрыли хотя бы за последние пять лет? Работать надо, а не за тайгу переживать. О тайге как-нибудь уж мы сами позаботимся.
– Каждый сверчок знай свой шесток! – усмехнулся Коньков. – Знакомая присказка. Между прочим, я видел ваши заботы. От этих забот даже кета в заломах дохнет.
– Не за тем смотрите! – повысил голос Зуев. – Вы скажите, кто у вас под носом человека убил?
– Не беспокойтесь, Зуев, на этот раз найдем, – сказал Коньков, вставая. – До новых приятных встреч! – и вышел.
13
«Злобишься да шипишь, – думал Коньков о Зуеве, выходя из чайной. – Ну, погоди, касатик… Я тебя еще успокою, ткну носом в твои шкодливые дела. И синяк на виске у Насти тобой посажен. Тобой, голубчик. И ты у меня не отвертишься…»
Первым делом он зашел к председателю райпотребсоюза, чтобы запретить вывоз отловленных птиц впредь до решения райисполкома и поразведать насчет заготовителей.
Плотный, упитанный Коркин в сапогах и диагоналевых галифе, с квадратными плечами, еще увеличенными ватными подкладками темно-синего кителя, стоял возле аквариума и кормил красновато-золотистых японских рыбок. Кабинет у него был просторный, с кожаным старинным диваном и двумя массивными креслами, множество стульев возле стен, огромный стол, обтянутый зеленым сукном, – хоть в бильярд играй на нем, и во весь кабинет индийский ковер, голубоватый, с красными павлинами.
– Здорово, Василий Федорович! – нарочито бодрым тоном приветствовал от порога его Коньков.
– Здорово, здорово!.. – Коркин медленно, как бы нехотя, подошел к нему, протянул свою короткую, как обрубленную, но увесистую ладонь и спросил, глядя исподлобья, не то с обидой, не то с укором: – Что ж ты наших птицеловов притесняешь?
– А ты об этом спроси председателя райисполкома или прокурора. – Коньков только руками развел – я, мол, тут ни при чем.
– Спрашивал, – сухо ответил Коркин и нахмурился.
– Ну вот… Они распорядители, а я – простой исполнитель, обыкновенный гражданин участковый.
– Ну, чего мы тут стали? Давай к столу! – Коркин пошел первым, поскрипывая хромовыми сапогами.
Он сел за стол в вертящееся кресло, отчего плечи его поднялись еще выше и лысеющая круглая, как глобус, голова оперлась прямо на плечи.
Коньков сел на стул сбоку, и Коркин, точно каменный идол, повернул к нему все тело сразу. Его широкое красное лицо с белыми бровями было все еще сердитым.
– Между прочим, обыкновенный участковый занимается своими делами, – сказал Коркин назидательно и даже палец поднял.
– А это все и есть мои дела. По обязанности.
– По какой это обязанности?
– По гражданской.
– И ко мне пришел по этой обязанности?
– Точно!
– Ну, говори!
– Птицеловов задержите до решения райисполкома. То есть не самих птицеловов, а грузовик с птицами.
– А если они не послушаются?
– Грузовик будет задержан, а птиц выпустим на волю.
– Но они же из края, из охотоуправления! – зашевелил бровями Коркин.
– Ну и что? В нашем районе есть Советская власть. Вот и пускай получат у нее разрешение на отлов певчих птиц. Мы находимся рядом с заповедником, а птицы, как известно, живут не на привязи.
– Да я, собственно, ни на чем таком не настаиваю. Пусть оформляют все как надо.
– И слава богу! – улыбнулся Коньков. – Есть и повыше нас люди. Пускай они разбираются.
– Ну и жох ты, лейтенант. – Коркин тоже улыбнулся, но как-то кисло. – Ты ведь, чай, не за этим пришел? Это можно было бы и по телефону сказать, из милиции.
– Да и ты не простачок, Василий Федорович. Отгадал. Хорошо иметь дело с умными людьми!
– Чем могу быть полезен?
– Откровенностью, как говорится.
– Перед тобой – как перед господом. Исповедуй!
– Помоги нам разобраться. Кто из ваших потребсоюзовцев держит связь с Бурунгой на Верее?
– Какую связь?
– Ну, заготовители… Кто там еще обитает?
– А-а! Кузякин и Рыбаков. Они у меня клепку там заготовляют и кору бархатного дерева.
– А изюбрятину они там, случаем, не заготовляют?
– Изюбрятину? – Коркин пожевал губами, помедлил. – Вообще-то было время… Когда шел отстрел изюбрей, брали, кажется, в артели у Дункая. Ну, дней десять – пятнадцать тому назад.
– А три дня тому назад они ничего не привозили?
Коркин пожал плечами, подумал, наконец произнес:
– Не знаю.
– Они знакомы были с Калгановым?
– Да кто с ним не был знаком? – оживился Коркин. – Конечно, о покойниках не принято плохо говорить. Но, откровенно сказать – он был живодер. Просто житья никому не давал.
– Как не давал?
– Да так. И охотников огульно всех обвинял. И лесников. Поклепы писал на целые учреждения. Сплошное очернительство. Работать мешал.
– И вам тоже?
– Было и с нами. Он у нас весной всю кору бархатного дерева арестовал. Как раз там, в Бурунге.
– За что же?
– Да пустяки. Придрался, будто мы нарушаем возрастной ценз. Нашел, может быть, одно-два деревца, с которых сняли кору до срока. И поднял шум.
– Что значит – до срока?
– Пробковую кору заготовляем. Значит, диаметр установлен для взрослого дерева, толщина то есть. Вот он и придрался – что, мол, тонкомер обдираем. Дак у нас же лесничество следит за этим. И лесник там контролирует, Зуев.
– Зуев Иван?
– Он самый. Ну вот… Вызывали нас на исполком из-за этого поклепа. И Зуев, и сам
