Андрей Воронин - Инструктор спецназа ГРУ
— Опять философствуешь, Илларион.
— Да при чем тут философия? Ты погляди вокруг! Ведь все, что ты видишь, всего-навсего картонный фасад, декорация. А за ней — огромное темное пространство, где кто только не бродит и чего только не творится.
— И что? Ты-то всю жизнь за этим фасадом прожил. По ту сторону декорации. Хотя, пожалуй, не совсем. На границе света и тьмы, так сказать. Тьфу, Забродов, заразил ты меня своей мерихлюндией. Что это с тобой?
— Встретил я сегодня одного человека. У нее на днях пропал муж вместе с трехлетней дочкой.
— Как так пропал? В бега подался, что ли?
— Да нет, просто пропал. Убили, скорее всего.
— Да, печально. Да что ж тут поделаешь, люди каждый день гибнут.
— Да? Вон там, в сквере, у фонтана, стоит женщина. Пойди и расскажи это ей.
— Да что ты ко мне привязался! Я-то здесь при чем?
— Все мы ни при чем. Ладно, полковник, замнем это дело. Что там у тебя с Алехиным?
— Полный тупик, Илларион. Все ниточки в этом деле оборваны, все концы отрублены. ФСБ и милиция землю роют, аж комья во все стороны летят, и никаких результатов. Что в первый день знали, то и сейчас, с той поправкой, что все следы, которые еще могли там оставаться, теперь дождем смыло. Очередной ментовский «глухарь». Мы по своей линии отрабатываем связи Алехина, но пока тоже безуспешно. Удалось выяснить, что Алехин незадолго до смерти встречался с генералом Рахлиным, под началом которого служил в Чечне.
— С Рахлиным говорили?
— А как же. Факт разговора он не отрицает. Говорит, что встретились случайно, разговорились.
— Это уже что-то. И о чем, по словам генерала, был разговор?
— Да ни о чем. О том, как вместе служили, о том, что сейчас в Чечне делается…
— Стрелки вспоминают минувшие дни… По-моему, Андрей, наврал вам товарищ генерал-лейтенант.
— Генералы не врут, капитан. Но жизненно важную для следствия информацию он наверняка скрыл. Хотя фактом смерти Алехина был заметно огорчен.
— Похоже, Андрей, что Алехин выполнял какое-то поручение генерала. Секретное какое-то поручение, которое тот только ему мог доверить. Может быть, это как-то связано с нынешней деятельностью Рахлина в Думе?
— Это все домыслы, Илларион. Хотя такая версия тоже отрабатывается. И с тем же успехом. На мой взгляд, это очень похоже на правду, но фактов у нас нет, а генерал молчит.
— Может быть, не доверяет?
— Может, и не доверяет. На его месте я бы тоже никому не доверял. Независимо от того, честный он человек или ворюга, дело ему приходится иметь с такими акулами, что меня просто в дрожь бросает.
— Жаль Алехина, — сказал Илларион. — Ввязался в битву динозавров, вот и затоптали. Таково мое мнение. Надо бы этим динозаврам малость шкуру подпалить. Ты как считаешь, полковник?
— Я считаю, что тебя сейчас должна больше волновать твоя собственная шкура. Сдается мне, что ты как раз сейчас путаешься под ногами у одного из этих динозавров.
— Ты полагаешь, что дело Алехина и визит Северцева как-то связаны? — быстро спросил Илларион.
— Не исключено. Мне это раньше не приходило в голову, но теперь… Над этим стоит подумать.
— Но ведь когда Северцев приходил ко мне, Алехин уже был убит. Пусть коряво грязно, непрофессионально, но убит. Не мог же Северцев этого не знать?
— Не мог. Хотя, если капитана убили случайно какие-нибудь посторонние ханыги — с целью ограбления, например… Да нет чушь собачья. Таких совпадений не бывает.
— Постой, полковник… Если тут действительно есть какая-то связь, то есть если допустить ее существование, то получается, что метят они в…
— В Рахлина? Ч-черт, а ведь вполне возможно, что так оно и есть. Если, конечно, визит Северцева и смерть Алехина как-то связаны. Узнать бы, о чем генерал говорил с Алехиным… Он, между прочим, недавно заявил на заседании Думы, что на него готовится покушение, но никаких фамилий не называл.
— Может быть, он использовал Алехина в качестве курьера? Тогда объясняется и эта его непонятная поездка черт знает куда, и его смерть на обратном пути. Причем погиб он в двух шагах от генеральской дачи.
— Вроде бы все логично. Хотя, сам понимаешь, вся эта логика строится на сплошных гипотезах. Но ты дал мне хороший толчок. Надо бы приглядеть за этим Северцевым. Темная фигура. И если наши с тобой построения верны, то ты, Забродов, ходишь по лезвию ножа.
— Не впервой. Займись этим делом вплотную, Андрей. Давай-ка покажем этим динозаврам, где раки зимуют.
— Оптимист. Ну, будь здоров. Меня ждут мои бумажки, а тебя — твои книги. Не надоели они тебе еще?
— И не надоедят. Давай, полковник, действуй.
Они распрощались. Мещеряков сел в свою «волгу», и та немедленно оторвалась от тротуара, в мгновение ока скрывшись за углом. Илларион неторопливо дошел до своего подъезда. Проходя мимо «лендровера», он вспомнил, что надо бы забрать оттуда телефон, но ключи от машины остались наверху. «Потом заберу, — решил Илларион. — Никуда он пока что не денется. Так даже лучше. Надо посидеть и подумать, а телефон имеет привычку звонить как раз тогда, когда тебе это меньше всего улыбается».
Поднявшись к себе, Забродов первым делом решил проверить, что случилось с квартирным телефоном. Подняв трубку, он убедился, что телефон молчит, как булыжник. Внимательно исследовав розетку и вилку, он не обнаружил никаких неисправностей и стал последовательно осматривать провод, тянувшийся по плинтусу и исчезавший в отверстии, просверленном в дверной коробке. Внутри квартиры все было в порядке, и Забродов, открыв дверь, выглянул на площадку.
Провод был перерезан над самой дверью — не оборван, а именно перерезан. Илларион решил, что это опять развлекались совершенно одуревшие от безделья и плохой погоды подростки, хотя раньше за ними такого не водилось. В свете последних событий перерезанный телефонный провод выглядел довольно зловеще. «Что ж, — подумал Забродов, — если это все на что способен гражданин Северцев, то Мещеряков зря беспокоится о моем здоровье». Он вернулся в квартиру за ножом и изолентой и на скорую руку срастил провода.
И немедленно из квартиры донесся заполошный трезвон. Илларион испытал сильнейшее искушение одним движением руки привести провод в исходное состояние, но поборол этот недостойный порыв и мужественно снял трубку. Ему немедленно пришлось об этом пожалеть, потому что звонил Пигулевский, и голос у старика был такой, словно, придя на работу, он обнаружил, что и его лавка, и находившееся в подвале книгохранилище начисто затоплены прорвавшейся канализацией.
— Илларион… Боже, какой ужас!
— Что случилось, Марат Иванович? Да вы успокойтесь, объясните, в чем дело. Трубы прорвало?
— Что? Трубы? Какие трубы? Ах, трубы… Нет, трубы целы.
— Тогда что же?
— Илларион, о боже… Я только что узнал, что Гершкович убит.
— Матвей Исаакович? Не может быть. Тут какая-то ошибка. С чего вы взяли? Кто вам сказал?
— Я позвонил к нему домой. Мне нужно было узнать… впрочем, это неважно. Телефон не отвечал, и я на всякий случай пот звонил в магазину хотя было еще рано. Мне ответил незнакомый мужчина и сказал, что Матвей Исаакович не может подойти. Он спросил, кто говорит. Вы знаете, я не люблю этого телефонного хамства, когда, не назвавшись, вас начинают допрашивать. Я ему прямо об этом сказал. Тогда он сказал, что его фамилия Рябцев, он капитан милиции. Мне пришлось назвать себя, и тогда он сообщил, что Матвей Исаакович убит… Это такой ужас, Илларион…
— Тише, тише, успокойтесь. Еще что-нибудь он сказал?
— Нет. Впрочем, да. Сказал, что ведется расследование, и еще что-то такое… Честно говоря, я был так взволнован, что почти ничего не услышал. Что-то насчет того, что у них есть подозреваемый… нет, не помню. Это какой-то кошмар. Как я понял его ограбили.
— Ограбили? Он что, держал в лавке что-то ценное?
— Ничего, кроме книг. Впрочем, откуда мне знать? Вы ведь придете проститься с ним, Илларион?
— Непременно, Марат Иванович. Вы не расстраивайтесь так…
— А что же мне еще делать, Илларион? Я ведь только и могу, что расстраиваться.
— Простите, это я, конечно, глупость сморозил. Просто растерялся. Даже не знаю, что сказать.
— И не надо ничего говорить. Словами его не вернешь. Ах, Матвей Исаакович, Матвей Исаакович… Пережить сталинские лагеря и вот так погибнуть… Что это делается на свете, Илларион?
— Не знаю, Марат Иванович.
— Ну до свидания, Илларион. Прости, что испортил тебе день.
— О чем вы… До свидания.
Илларион положил трубку и долго смотрел на телефон, борясь с желанием разбить ни в чем не повинный аппарат о стену. «Что-то много смертей в последнее время, — подумал он. — Люди вокруг гибнут, как на войне. А меня ни тут, ни там ничего не берет. И, как и там, бесит ощущение собственного бессилия. Не спас, не уберег, не оказался вовремя рядом…» Забродов вдруг заметил, что, придя с улицы, забыл переобуться и теперь оставляет за собой грязные следы. Он пошел обратно в прихожую, по дороге рассеянно отметив, что как-то уж очень сильно наследил. Конечно, он осматривал розетку, провод, возвращался за ножом, искал изоленту, но все равно, следов было многовато.
