Геннадий Астапов - Идет охота на "волков"
— Черт! Ну и темень сегодня! Свети влево, Костя. Ага, сюда. Видишь? Следы!
— Ну и что? Мало тут следов?
— Не-е… Эти, вон, влажные. Свежие.
— Свежие? Хм… Не вижу, что свежие. Обыкновенные. Показалось тебе.
— Да вот же! Дай фонарь! Видишь? Мокрые ещё, грязь внутри?
Он пригнулся и пощупал грязь, перетирая её пальцами.
— Дождик вечером моросил, вот и грязь.
— Может, и дождик… Но вокруг-то сухо?
— Да ладно, Пинкертон. Если бы дождя не было… Хотя, давай глянем вокруг на всякий случай.
Они вытащили пистолеты и углубились в дебри металлоконструкций, покружили, пошли назад. Человек затаился за вентиляционным кожухом.
— Говорил — показалось? А ты, свежие, свежие… — ворчали в темноте.
— Мне — что? Ты, Костя, сам начальник. Я ведь лучше хотел.
— Молодец, молодец. Хвалю. Отмечу твое рвение.
Люди отдалялись, разговор утихал. Мужчина некоторое время переждал, сделал перебежку в десяток шагов, опять переждал, осмотрелся — опять перебежка в десяток шагов. Так добрался до интересующего объекта. Но подходить вплотную опасно — склад освещался прожекторами, лучи слепили со сторожки и с высоковольтных опор. Находясь в тени, на расстоянии, мужчина продвигался вдоль стен, высматривая лазейку, и ничего не находил, все было тщательно заварено, заложено, забетонировано. На углу — приделана пожарная лестница, обрезанная, правда, от земли метров на пять-семь выше, и на эту сторону лучи не падали.
Человек раскрутил с себя веревку с крюком, прицелился, бросил крюк на лестницу. Негромкий стук — и крючок надежно зацепился за нижнюю ступеньку. Он подскочил к стене и по веревке проворно добрался до лестницы, по ней — торопливо на крышу. Сырая от вечернего дождя крыша — покрыта толью и залита гудроном, человек пробежал по ней и юркнул в дверцу, очутился в складе. Там, уже по внутренним металлическим лестницам — спустился сначала на смотровую площадку, затем на площадку мостового крана, оттуда на землю. В складе было совершенно тихо и еще более темно, чем на улице. Натыкаясь на ящики, контейнеры, спотыкаясь неизвестно обо что, почти на ощупь приблизился к мешкам, наполненным баритовым порошком, закатил рукав и углубился в него по самое плечо.
И в это время ворота застучали, загремели, снаружи снимали замки, послышался приглушенный разговор. Человек стремглав бросился назад, в несколько секунд оказавшись под крышей. Ворота отворились, зашарили по углам фонари. С высоты голоса слышались плохо.
— Вы, Клеопатра Алексеевна… зря… четырежды говорил… как прикажете… само собой…
— Костя, ты отвечаешь… а ещё… глухой…? Я же ясно слышала! — повысился голос.
— Крысы наверное! Тут их знаете сколько?
— Головой отвечаешь! Вместе с завскладом! Слышали? Оба!
— Конечно! Само собой!
Человек на смотровой площадке, в темноте нечаянно задел забытый рабочими рожковый ключ, он звякнул и с высоты полетел под ноги говорящим, громко шлепнулся на землю и скользнул под двадцатитонный контейнер.
— Что это!? А говорил крысы!
Лучики фонарей зарыскали по верху: по мостовому крану, по крыше, по вентиляционным сооружениям, по балкам.
— Вон он!
— Стой, падла! Стрелять буду!
В одно мгновение мужчина вылетел на крышу, бросился к пожарной лестнице, оттуда, обжигая руки, по веревке на землю. А охрана мчалась со сторожки и с самого склада, лязгали затворы пистолетов и автоматов. Беглец добежал до полуразрушенных строений, ржавых металлоконструкций и затерялся в них. За ним следом подлетели охранники.
— Цепью давай, цепью! Не уйдет!
— Братаны! Заглядывайте в каждую дыру! В каждую яму!
— Вон там мелькнул!
Выстрел! Ещё один!
— Стой, падла! Хуже будет!
— Щас, щас я его в журню отправлю!
Молния и гром — короткая очередь из АКМ.
— Налево, Костя! Налево!
— Окружай!
— Острожно! Под свои стволы лезешь, дурак!
— А-а! Ногу! Колено! Ударил, ч-черт!
Увертываясь, извиваясь, человек подлетел к бетонному забору, встал на торчащий железный костыль и перекинул тело за ограду. Преследователи находились еще в дебрях металлолома и развалин, но в последний момент пуля цокнула рядом с беглецом, отколов бетонную крошку и больно рассекла щеку.
Он скакал по буеракам, по разбросанным кучкам мусора, по стеклянному лому, бежал к оврагу, где спрятана была машина. Кубарем скатился к колесам, распахнул дверь и, заведя двигатель — с ревом сорвался с места.
Преследователи остались позади, человек достал носовой платок, и одной рукой удерживая руль, вытер кровь с раненой щеки.
— Ну, Ромейко, ты даешь! Врюхался в приключение!
Жигули неслась по дороге в город, Ромейко скосился в зеркало — издалека фарили две машины, переключались с ближнего на дальний. Он прибавил газу.
— Выручай, старушка!
Жигуль выл от напряжения, гремели не отрегулированные клапана и растянутый ремень, поршневые перегородки готовы были разрушиться.
— Жми родная! До поста дотяни, а там разберемся!
Сзади, не переставая, семафорили.
— Хорошо, хоть номера додумался снять! — он опять вытер кровь со щеки, сбегающую на шею, на живот. Машина выдала все ресурсы, больше выжать из неё ничего нельзя. — Ещё немного! Не подведи!
Впереди показался ярко освещенный пост ГАИ. Ромейко подлетел к нему и со всего маху ударил по тормозам. Его кинуло на руль, в следующую секунду он завернул в бок и приткнул машину у входа в пост. Оттуда вынесло знакомого гаишника.
— Это ты, капитан? Пьяный, что ли? Куда гонишь?
Видно было, как вдалеке преследователи остановились, завернули обратно и, мерцая задними фонарями, исчезли в темени.
— Нашел пьющего! Я одиннадцать лет, как бросил! Забыл?
— Да ты в крови весь! Что случилось?
— Ерунда! Щеку сучком распорол! Повезло, мог бы и в глаз попасть!
А на базе спешно собирали и увозили оружие, опасаясь визита полиции. Больше других метался Костя. Муратидзе дала необходимые распоряжения, вызвала по телефону Грека, и в сопровождении телохранителей — укатила.
27
Весна буйствовала зеленью, но холода долго не отпускали. Ученые мира трубили об ущербе, наносимом природе деятельностью человека, о глобальном потеплении — а в Шымкенте обыватели бурчали о необычно прохладной весне. В середине апреля люди еще не вылезли из теплых курток и плащей, из свитеров и пуловеров. И опять синоптики обещали заморозки на севере страны до двадцати градусов мороза, а на юге — до пяти. И хоть сами по себе заморозки весной не редкость, и урожаи гибли, но все же не южная это погода, считали обыватели.
Атамбай ёжился под навесом в ожидании чая, а женщины рядом валяли пирожки и швыряли их в масло, на горячую сковороду. Белое тесто взбухало, рыжело, золотилось и испускало дымный аромат. Пирожки с картошкой, покрытые свежей корочкой, горячие, сочные — вещь. Еще вкусны беляши, такие же свежие и сочные, но их Атамбай покупал редко, неизвестно какое мясо, какой фарш в уличных условиях туда закладывается. Не так давно пресса сообщала об узбекском каннибале, профессоре из Самарканда, или Бухары, который убивал людей, перекручивал их на фарш и продавал в виде шашлыка. Говорят, попадают в фарш и ишаки, и собаки, и кошки. Бр-р!
Когда пирожки прожарились и их подали с чаем, к Атамбаю за стоячий столик подошла Мурка. Сбросила сумочку с плеча, навесила на приваренный железный крюк.
— Смотрю — Атамбай, не Атамбай…
— Здравствуйте, Клеопатра Алексеевна.
— Привет. Всегда завтракаешь в такой непринужденной обстановке?
— Люблю пирожки. А ем их в одном месте, здесь.
— Понятно. Про вчерашнее слышал?
— Имеете в виду стрелялки? Слышал. Грек сообщил.
Мурка взяла с тарелки Атамбая пирожок и запустила в него зубы.
— М-да. Ехал Грека через реку. — сказала она, жуя. — Сунул Грека в реку руку. Ну, что он рассказал?
— Да что? Стреляли на складе… Кто-то проник на территорию. Шпана наверное? Или есть другие предположения?
— Подозреваю одного типа. Знаешь кого?
— Не-а.
— Бывшего полицейского. Ромейко.
— Зачем это ему? Мстит, что без работы остался? Его бы и так выгнали. На юге в силовых структурах русских не любят. Их можно по пальцам пересчитать.
— Это только мои предположения. А зачем? Может и мстит. Но я думаю из гордости. Как ни крути, а профессионал он тот ещё. Тертый спец!
— Хорошо. Допустим — он. Чем нам это грозит? — Атамбай начал второй пирожок, и ещё один подложил Мурке. — Все ещё роет дело с наркотой? Не осталось ни одного свидетеля, только три камазиста. А те ничего не скажут — потому, что не знают. Все чисто.
— Поэтому и роет, что чисто. Доказуха нужна. Официально-то мы можем и послать его, теперь не на службе. А неофициально… Будет вот так гнилить, пока не подстрелят. Ладно. Что там с латышами?
