Елена Донцова - Мертвые в прятки не играют
Когда-то родители увезли ее в другой город вовсе не потому, что она не хотела больше ходить в ту школу. В городишке было еще как минимум пять школ, и в любую из них Веронику бы приняли с распростертыми объятиями. Проблема же была в том, что после истории со Стасей Ника вообще не могла выходить из дому. Иногда она часами простаивала в подъезде, прильнув носом к пыльному окошку в деревянной двери, и ждала, когда путь будет свободен и можно будет бегом пересечь двор. Но путь почти никогда не бывал свободен. Потому что после исчезновения Стаси родители все время ждали ее во дворе.
Наверное, они боялись, что их дочь сумеет добраться до родного двора, но какая-то злая сила не даст ей преодолеть последние несколько метров и постучать в дверь. Или просто не могли находиться в квартире. Павел Адамович выходил с сигаретой, садился на скамейку у палисадника и смотрел вдаль. Через несколько затяжек сигарета гасла и печально повисала в уголке плотно сжатого рта. Иногда она падала мужчине на живот или на брюки, и тогда Павел Адамович вскакивал и начинал энергично отряхиваться, как будто радовался, что нашлось для него какое-то бытовое отвлекающее занятие. А иногда просто ничего не замечал.
Проходил час или чуточку больше. Из подъезда выходила его жена, мостилась на краешек скамейки, и все что-то говорила мужу, наверное, упрашивала вернуться в квартиру. Минут через пять мужчина вставал и молча скрывался за подъездной дверью. Вставала и она, но не уходила, а, напротив, отдалялась от дома, становилась на кромке тротуара и смотрела всегда себе под ноги, никогда – вдаль. Еще через какое-то время снова появлялся ее супруг, он нес в руках большой теплый платок, которым укутывал плечи жены, а потом топтался перед ней, как двоечник перед кабинетом директора. Через пять минут оба уходили в дом. И это были те минуты, когда Вероника могла пуститься наутек, потому что еще через пять минут – она точно знала – Павел Адамович снова выйдет покурить.
Почему она так боялась этих людей? Они никогда не окликали ее, никогда ни о чем не спрашивали. Только провожали ее глазами. И этого было достаточно для того, чтобы Вероника вообще отказывалась выходить из дому. Когда ее родители поняли это, они для начала попробовали поговорить с дочерью.
«Ты же ни в чем не виновна, – сказала ей тогда мать. – А ведешь себя так, будто ты – самая виноватая на свете».
Вероника угрюмо молчала в ответ. Как могла она объяснить матери, что на самом деле чувствует себя виноватой во всем. Потому что, как ни крути, а Стася спряталась от нее. И предложила сыграть в ту проклятую игру тоже она. И эту вину невозможно ни искупить, ни исправить.
Все это вспомнила Вероника, пока приближалась к соседскому подъезду, дергала дверь, которая так и не обзавелась домофоном, поднималась по лестнице на второй этаж. И наконец, звонила в квартиру. Видно, хозяева уже легли спать, потому что открывать ей не торопились. Но минуты через две затрещал пол по ту сторону двери, на секунду возник свет в глазке, но тут же исчез, и мужской голос взволнованно спросил:
– Кто это? Кто там за дверью?
– Это Вероника Титова, ваша бывшая соседка! – закричала Ника, взмокнув при мысли, что хозяин хоть на секунду может принять ее за свою воскресшую дочь.
Дверь тут же отворилась. На пороге стоял Павел Адамович в своей неизменной телогрейке поверх домашней рубашки. Телогрейка так пропахла табачным дымом, что у Вероники запершило в горле. Из квартиры тянуло теплом, пахло едой и уютом. Окоченевшая Вероника жадно вдыхала в себя этот аромат жизни.
– С ума сойти, Вероника, – пробормотал мужчина, словно не вполне веря своим глазам. – Проходи же скорее. Сейчас подниму жену.
И исчез в комнате. Вероника присела на низкую скамеечку у шкафа и попыталась стянуть с себя сапоги. Но ее пальцы потеряли чувствительность и бессильно скользили по коже, словно намертво примерзшей к ноге. Вернувшийся через минуту Павел Адамович молча опустился перед ней на корточки, стянул сапоги, сжал в ладонях ее ледяные ступни и испуганно зацокал языком.
– Жена, носки шерстяные, живо! – крикнул он в сторону комнаты.
– Не-су! – донеслось из комнаты.
Вероника вдруг всхлипнула и закрыла лицо руками. На миг ей показалось, что это ее родители вернулись из небытия и сейчас суетятся вокруг нее. Она беззвучно рыдала, пока Павел Адамович натягивал на нее носки и осторожно массировал ее ноги.
– Ты что, Вероника? – спросила ее Мария Станиславовна, возникая в дверях. – Так больно? Поморозилась?
Вероника кивнула. Пусть думают, что она плачет от боли в пальцах. Когда она сумела встать, ее повели на кухню. Хозяйка засуетилась у холодильника, что-то доставая, что-то ставя на плиту. Зашумел на столе электрический чайник. Но для Вероники во всей кухне существовал лишь один предмет, от которого невозможно было отвести вожделеющего взгляда. Это был телефон.
– Простите, у вас есть междугородняя связь? – не вытерпела она. – Один-единственный звонок, можно? А потом я вам все-все расскажу.
Ей разрешили и даже предложили позвонить из комнаты, если разговор конфиденциальный. Но Вероника этого уже не слышала: она жадно набирала номер. Прошел ведь целый день, могли появиться какие-то новости. Потянулись гудки, длинные, приглушенные. Но на другом конце была тишина, такая плотная и пугающая, словно все, что было дорого Веронике, перестало существовать, кануло в пропасть, превратилось в ничто. Этого просто не могло быть: няня Марковна никогда не выходила из дому по ночам, спала же чутко, всегда первая поспевала на неурочные звонки. Единственное, что приходило Нике в голову, – няньку тоже увезли в больницу.
– У тебя что-то случилось, Никуша? – склонилась над ней хозяйка. – На тебе лица нет. Как ты вообще оказалась в нашем городе?
Еще по пути сюда Вероника решила: она расскажет им всю правду. Эти люди заслужили право знать мельчайшие детали. И вряд ли после стольких лет ожидания их шокирует рассказ о связи их дочери с женатым мужчиной или известие о ее беременности. Не собиралась Вероника говорить только о том, каким способом их четверых доставили в их бывшую школу. Она глубоко вздохнула, отодвинула от себя телефон и попробовала сосредоточиться на хозяевах.
– Вы знаете о том, что случилось в школе в декабре прошлого года, – начала она свой рассказ. – Служба охраны вообразила, что это как-то связано со Стасей. Нас четверых, тех, кто был в школе в тот вечер, двадцать пять лет назад, очень попросили снова собраться вместе. Оплатили нам проезд. О, я знаю, что вы собирали на нас своего рода досье! – воскликнула она, заметив, как переглянулись супруги. – И знаете, что я вам скажу: вы были правы, когда думали, что мы все умолчали о чем-то. По отдельности все эти сведения были ерундой, и мы просто не посчитали их важными. Да и вряд ли бы они помогли найти Стасю. Хотя это вам судить. Я расскажу вам обо всем, что происходило в школе в последние дни...
Когда Вероника замолчала, на часах было три часа ночи. За все это время супруги не произнесли ни слова, не сделали ни одного лишнего движения. Разве что чай Нике подливали по очереди. Когда она замолчала, Павел Адамович спросил, тщательно маскируя волнение:
– Значит, они все еще пытаются распутать эту историю, там, в школе?
– Ага. – Вероника энергично закивала. – Только я больше не могла там оставаться. Клянусь вам, я рассказала все, что помню. А теперь в опасности моя собственная семья. Мне необходимо вернуться к детям. Беда в том, что я ушла оттуда, так сказать, без благословения тех, кто ведет расследование. Да еще деньги потеряла. Если бы не вспомнила о вас, то, наверное, уже лежала бы где-то под сугробом. Нет, вы не думайте, – вдруг испугалась она, – я не прошу у вас в долг, вовсе нет! Завтра я с кем-нибудь созвонюсь и решу этот вопрос...
Тут она снова чуть не расплакалась, осознав, что звонить ей особо некому, да и телефонов она на память не знает. Ее будущее тонуло во мраке.
– Родители-то живы? – спросила тем временем Мария Станиславовна.
Вероника покачала головой:
– Нет, давно уже. Отца из этого города в Новый Уренгой перевели. Мы там, можно сказать, осели, корни пустили. Однажды нужно было лететь на вертолете, смотреть новый объект, а мама работала с ним, поэтому они всегда в таких поездках были вместе. И вдруг снегопад. Вертолет врезался в гору. Я тогда уже в институте училась.
Минуту тишина царила в комнате. Потом хозяйка решительно поднялась со скрипнувшей табуретки.
– Ложись спать, Никуша, ты свалишься сейчас. Завтра еще поговорим. Я постелю тебе в комнате Стаси, – недрогнувшим голосом произнесла она. – Может, там немного дух нежилой, так ты окно на минутку открой. Гости у нас редко бывают, вот в той комнате никто и не ночует.
У Вероники заныло сердце. Павел Адамович пошел ее проводить. Он первый зашел в комнату и зажег свет. Вероника, как ни была она отуплена усталостью, изумленно распахнула глаза.
