Владимир Першанин - Библиотечка журнала «Милиция» № 4 (1997)
— Если ты промолчишь, то через пять минут умрешь. Мы закопаем тебя вместе с Юлчи.
— Если я скажу, то умру все равно… Да еще за длинный язык будет расплачиваться моя семья.
— Мы отпустим тебя, даю слово. И мы не собираемся никому докладывать, кто нас вывел на летчиков.
— Можно я немного подумаю?
— Пять минут…
Во второй половине дня они добрались до места, указанного Рузинатом. Не доезжая полутора километров до фермы, остановились. Амелин с Морозовым взобрались на бархан и долго рассматривали непонятные черные пятна впереди.
— Там все сгорело, — опуская бинокль, сказал Саня. — Тащи своего друга, пусть объяснит, в чем дело.
— Людей не видно, — пробормотал Морозов.
Через несколько минут Кошелев привел Рузината. С него сняли наручники. Амелин сунул бинокль.
— На, погляди хорошенько!
— Ничего не понимаю, — пробормотал Абазов. — Неделю назад здесь был дом, кошара, стояли машины.
Поймав взгляд Сани Кошелева, закричал:
— Клянусь, чем угодно, ваши летчики были здесь.
То, что когда-то было овцеводческой фермой, представляло из себя груду закопченных развалин. Камышовые крыши жилого дома и овечьей кошары сгорели и провалились внутрь. Саманные стены от сильного жара растрескались и во многих местах обрушились.
Рядом с домом на обугленных скатах стоял сгоревший «уазик». Поодаль с оторванным колесом и развороченным радиатором завалился набок ГАЗ-53.
— Здесь хорошо повоевали, — присвистнул Юрченко.
Высокий, широкоплечий, он держал автомат стволом вниз, готовый в любую секунду стрелять. Женя Иванов стоял возле «Нивы», пристроив карабин на капоте. Юрченко ковырнул пальцем дырку в дверце «уазика».
— Автоматные пробоины. Калибр 5,45.
— А по грузовику из гранатомета шарахнули.
Амелин, нагнувшись, поднял стреляную гильзу, пахнувшую порохом. Из-за угла кошары высунулась собачонка и неуверенно тявкнула.
— Ну, где твои хозяева? — шагнул к ней Морозов.
Собачонка испуганно юркнула назад, а из кошары, лениво каркая, взлетели несколько ворон.
Одного обитателя разоренной точки они все же нашли. Старуха, в рваном полушубке, в черной, замотанной на груди шали, стояла у дверей саманной будки, единственного уцелевшего строения. Из небольшого окошка торчала печная труба. Старуха держала в руках два сухих коровьих кизяка — видимо, несла топить печку.
— Бабуля, здравствуй!
Амелин и Морозов подошли к ней ближе. У старухи было закопченное морщинистое лицо и пальцы, испачканные сажей. Она равнодушно смотрела на вооруженных людей.
— Здесь уже всех поубивали, — наконец произнесла она, не ответив на приветствие. — И старика моего убили, и хозяев…
Старуха выговаривала фразы тихо и невнятно, понять ее было трудно.
— Когда это случилось?
— Два, а может, три дня назад.
Толкнув плечом ветхую дверь, она вошла в сарай. На земляном полу, у окна, стояла железная печка. На деревянном ящике, служившем столом, грудились грязные тарелки, кастрюля без крышки, керосиновая лампа.
Пахло мышами и въевшейся в стены сажей. В углу на старом диванном матрасе было свалено тряпье и несколько овечьих шкур. Все остальное место в сарае занимал разный хлам: закопченная посуда, пустые картонные ящики, обгоревшие доски, огромный топор, канистра из-под бензина. На гвозде висела баранья нога с обрывками шкуры.
— Почему вы здесь? Где ваши сыновья, внуки?
— Далеко, — махнула рукой старуха. — Их нет, они умерли.
Из дальнейшего разговора удалось кое-как выяснить, что старуха вместе с мужем бежала от войны с афганской границы. Работали батраками на ферме, но три дня назад приехали вооруженные люди и стали стрелять. Хозяина убили и все сожгли.
— Здесь жили двое русских. Где они сейчас?
Старуха бессмысленно смотрела на Амелина, не реагируя на его вопрос. Переломив коровий кизяк, сунула его в остывшую печку и стала дуть.
— Подожди, бабуля, — отодвинул ее Морозов. — Давай я сам разожгу, а ты с командиром поговори.
— Где жили русские? — снова спросил Амелин.
— В доме…
— Их было двое?
Старуха беспокойно смотрела, как Морозов возится возле печки.
— Не забирайте еду, — почти беззвучно шевеля губами, попросила она.
Сергей перехватил взгляд, брошенный на изрезанную ножом баранью ляжку, висевшую на стене.
— За кошарой две дохлые овцы валяются, — сказал Кошелев, — она от них куски кромсает. Только там одни кости остались, лисы да вороны все растащили.
— Саня, принеси бабке чего-нибудь из машины, — повернулся к нему Амелин. — Ну того барана половину, нам все равно некогда варить… Сгущенки, чаю, крупа там есть. В общем, сам посмотри.
Кошелев вернулся через десяток минут. Вытащил из бумажного мешка несколько кусков баранины, сложил в эмалированное закопченное ведро. Вывалил в таз банки со сгущенкой, пакеты сахара и крупы, две буханки хлеба.
— Пользуйся, бабуся, — он свернул пустой мешок и сунул его под мышку.
Старуха торопливо отнесла ведро в угол, накрыла обломком доски. Схватила таз, потащила туда же, но, раздумав, заметалась по тесному сараю. Уронила пакет с гречкой, нагнулась его подобрать, из таза посыпались остальные продукты. Амелин собрал кульки и поставил таз на стол.
— Пусть здесь стоит. Мы уедем, сваришь кашу.
— Кашу, — бессмысленно повторила старуха.
— Так куда же русских увезли, а, бабуля? Может, их убили?
— Не убили, — замотала головой старуха. Отломив корку хлеба, стала с усилием жевать. — Их увезли.
— Куда?
— Ильчибей…
— Ильчибей увез?
— Ильчибею отвезли.
— Ты знаешь этого человека?
— Один раз видела. К хозяину приезжал.
— Далеко он отсюда живет?
— Не знаю.
Больше от старухи добиться ничего не удалось. Когда уходили, Морозов оглянулся на сарай и покачал головой.
— Помрет бабка. Морозы посильнее ударят, и замерзнет, если, конечно, кто-нибудь не заберет.
— Кому она нужна? — Амелин остановился у разбитого грузовика. На сиденье запеклась черная кровь. — Своих вон не щадят, а тут какая-то беженка.
Рузинату Абазову было знакомо имя, которое назвала старуха. У Ильчибея есть ферма, километрах в двадцати отсюда. Два дома, триста овец. На сожженной точке жили его родственники. Так что вполне возможно, летчиков увезли к Ильчибею.
— Что за разборка здесь была?
— Я точно не знаю. У покойного Довлатова много сторонников. Мамажанов, например… и другие. Не все хотят подчиняться Вахиду Абазову.
Глава 7
— Держите в этом направлении!
Рузинат показывал рукой, куда ехать. Смотреть на него было жутковато. Багровый синяк раздул и без того широкое лицо, на щеке запеклась корка крови. Он свыкся с положением пленника и, уже не смущаясь, то и дело стрелял сигареты у Морозова.
В «Ниве» сидели вчетвером. Амелин и Морозов впереди, на заднем сидении — Юрченко и Рузинат. ГАЗ-66 шел метрах в ста позади. Двигались напрямик, через замерзшую равнину. Бесконечно долгий день, когда еще утром был жив Саня Ступников, подходил к концу. Прапорщик, провоевавший три года в Афганистане, так и не успевший выдать замуж ни одну из своих дочерей, лежал в боковом ящике вездехода в пластиковом мешке. Несколько таких мешков захватил Витя Морозов.
— А я ведь Решеткова знал, — сказал он. — Лихой мужик. В тридцать один год подполковника получил, два ордена Красной Звезды, афганский орден.
— Их самолет сбили недалеко отсюда, — подал голос Рузинат. — Надо сделать небольшой крюк, километра два. Если хотите, покажу.
— Может, ты и сбивал? — мрачно поинтересовался Морозов.
— Нет, нет. Мы потом туда приезжали. Посмотреть, может, какие железки в хозяйстве пригодятся.
— Показывай, куда ехать, — обернулся к нему Амелин.
В этом месте мерзлые холмы песчаных барханов чередовались с глинистыми плешинами, похожими издалека на застывшие озера. Самолет врезался в одну из таких плешин.
Глубокая воронка наполовину была засыпана песком. Вокруг на десятки метров разбросаны скрученные взрывом куски дюраля. Метров за триста из песчаного бархана торчало оторванное крыло. Тяжелый двигатель, сплющенный от удара, зарылся в глину. Рядом лежала более-менее уцелевшая хвостовая часть с куском фюзеляжа.
Амелин поднял рваный кусок обшивки и, повертев в руках, положил на землю.
— Гайдука Колю они где-то здесь закопали, — сказал Морозов. — Рузинат, ты не знаешь, где?
— Нет, что вы! Даже если и был бугорок, его давно занесло песком. Весной «афганец» задует, и от самолета следов не останется…
— Спроси пустыню, — проговорил Юрченко. — Спроси пустыню… Песню мы такую в Афгане пели. Ступников и Гайдук тоже афганцами были.
