Фридрих Незнанский - Выбор оружия (окончание)
Под ним был короткий текст — телеграмма «Интерфакса» о буме на Московской товарной бирже.
При виде Турецкого Никольский вскочил и заулыбался во все свои тридцать два металлических зуба.
— Александр Борисович! Дорогой! Мне все телефоны из Норильска оборвали: кто такой Б. Александров, откуда у него эти документы? Почему вы прикрылись псевдонимом?
— Скромность украшает российского журналиста.
— К черту скромность! Вы даже представить себе не можете, что вы совершили! Вам памятник в Норильске нужно поставить!
— Не мне, — возразил Турецкий. — Если речь зашла о памятнике, я поставил бы его Гармашу.
Никольский подумал и согласился:
— Это был бы очень хороший памятник.
Может быть, самый лучший в мире.
— У вас оказии в Норильск часто бывают? — спросил Турецкий.
— Практически каждый день.
Турецкий передал Никольскому буровые журналы и пояснительную записку Смирнова.
— Перешлите их в норильскую экспедицию.
Мы хотели послать по почте, но почта нынче не больно-то надежна. А документы слишком важные.
— Сегодня же отправлю. Или завтра — с первой оказией.
— А теперь познакомьтесь с моим молодым коллегой и другом, директором агентства «Глория» Денисом Грязновым и пойдемте обедать в ресторан «Узбекистан».
— С удовольствием, — принял приглашение Никольский.
Часа три они провели за столиком во внутреннем дворике «Узбекистана», отдавая должное прекрасной кухне и слушая рассказы Никольского о Норильске — городе, который он страстно ненавидел и так же страстно любил. Уже смеркалось, когда они покинули гостеприимный «Узбекистан» и проводили Никольского домой. А потом еще около часа бродили по Тверской.
— Почему-то не хочется идти домой, — признался Денис. — У меня в Барнауле была приятельница, актриса, так после спектакля они часа по два в своих гримуборных торчали. Сгоняют меня за бутыльком и треплются, треплются. Я злюсь, а она говорит: после хорошего спектакля никогда не хочется домой, а хочется продлить ощущение праздника. В этом роде. Теперь я ее понимаю.
Но домой все-таки было пора. Они уже пожали на прощанье друг другу руки, и Денис повернул к метро, но Турецкий неожиданно окликнул его:
— Погоди! Вернемся на минутку в «Глорию».
— Зачем? — удивился Денис.
— Мне нужна папка с делом о «Норильском никеле».
— Зачем? — повторил Денис.
— Отнесу ее Дорофееву.
— Прямо сейчас?
— Дядя Саша, вы уверены, что это правильное решение?
— Целый день был неуверен. А теперь — да, уверен.
Денис с сомнением посмотрел на него, но ничего не сказал.
Из «Глории» Турецкий позвонил в приемную Дорофеева. Трубку взял его референт.
— Это Турецкий. Не забыл еще, сынок, мою фамилию? Тогда скажи своему шефу, что я сейчас подъеду.
Едва Турецкий, держа под мышкой толстую папку, появился в приемной Народного банка, референт тотчас поднялся со своего места и открыл перед ним дверь Дорофеевского кабинета:
— Вас ждут.
Банкир чуть приподнялся в кресле, приветствуя Турецкого, и гостеприимным жестом предложил сесть.
За окнами было уже темно, люстра в кабинете не горела. Перед Дорофеевым на столе лежала груда бумаг, которые он изучал при сильном свете настольной лампы. Весь длинный стол для совещаний был завален вчерашними и сегодняшними газетами, среди которых Турецкий заметил и «Экономист» и «Индепендент».
— Думаю, Илья Наумович, что эта наша встреча будет последней, — сказал Турецкий, располагаясь в кресле. Папку с делом о концерне «Норильский никель» он положил перед собой.
— Даже не знаю, радоваться мне нашей последней встрече или огорчаться, — ответил банкир.
— Не то и не это. Примем это как факт. Без оценки.
— Согласен. Но прежде чем вы перейдете к делу, по которому пришли, позвольте только один вопрос. — Дорофеев кивнул На газеты, рассыпанные по столу для совещаний: — Для чего вы это сделали?
— Боюсь, что мой ответ покажется вам несколько высокопарным.
— И все-таки?
— Чтобы сохранить для России ее национальное богатство.
— Звучит действительно высокопарно. Но я вам верю. Как ни странно. Я отдаю должное мастерству, с которым вы провели всю эту операцию, но, признаться, совершенно не понимаю логики ваших поступков. Надеюсь, вы отдаете себе отчет в том, что упустили возможность заработать очень большие деньги?
— И не дал возможности сделать это никому другому. В том числе и вам.
— Речь сейчас только о вас. Очень большие деньги, — повторил банкир. — И заработать честно.
— У нас разные понятия о честности.
— И это кажется мне странным. Мы люди примерно одного возраста, одного воспитания, учились в одинаковых школах и институтах — откуда же такая разница в мировосприятии?
— Может быть, у нас были разные учителя? — предположил Турецкий.
— Возможно. Оставим это. Что сегодня привело вас ко мне в этот неурочный час?
— Некое не вполне ясное мне самому чувство морального долга. — Он придвинул к Дорофееву папку. Объяснил: — Здесь копии документов, которые сегодня утром были официально вручены Генеральному прокурору России. Я решил, что вы имеете право ознакомиться с ними прежде, чем прокурор примет решение по этому делу.
— Необычный поступок, — заметил банкир.
— И даже не на сто процентов законный, — согласился Турецкий. — Потому что в деле есть документы, представляющие служебную тайну.
— И вы все же решили ознакомить меня с ними. Почему?
— Во-первых, вся эта информация была собрана на деньги Народного банка, вашего банка. Но это не главное. Решающим для меня был один ваш поступок, которому сами вы, возможно, не придали значения.
— Какой же?
— Когда вы превратили бандитские деньги в наследство для жены и детей Игоря Никитина. Я понимаю, что вы преследовали свои весьма определенные цели, и этот эффект был, так сказать, побочным. Но факт есть факт: вы это сделали. Даже если не ставили перед собой такой цели.
— Почему вы отказываете мне в способности оценивать моральный аспект моих поступков? Я вполне отдавал себе отчет в том, что делаю. И в этом плане — тоже.
— Тогда я тем более прав, что пришел к вам и принес это досье.
— «Дело о концерне «Норильский никель», — прочитал банкир надпись на папке. — Какое, по-вашему, решение я могу принять после того, как ознакомлюсь с этим делом?
— Какое бы решение вы ни приняли, это будет вашим решением. И только вашим. — Турецкий встал. — Всего доброго, господин Дорофеев.
— Всего доброго, господин Турецкий...
Внизу, у выхода из банка, Турецкого перехватил Пономарев. Вид у начальника службы безопасности был встревоженный. Он завел Турецкого в комнату охраны, отослал дежурного и показал на один из мониторов. На экране был кабинет Дорофеева. Сам банкир сидел за столом и внимательно читал материалы из «Дела о концерне «Норильский никель».
— Я все видел на мониторе, он забыл выключить камеру. Что за папку вы ему дали?
— Это копии документов, которые сегодня утром были вручены генеральному прокурору.
— Зачем вы это сделали? А если он после этого скроется, сбежит за границу?
Турецкий беспечно пожал плечами.
— Это будет его решением...
Домой он вернулся в двенадцатом часу ночи. Нинка давно уже спала. Ирина ждала его с ужином.
— Почему так поздно? Я уже начала беспокоиться. Умывайся и садись за стол, все уже, наверное, остыло.
— Спасибо, мы сегодня с Денисом плотно пообедали — отметили окончание дела.
— Закончили? Слава Богу. Хоть отоспишься. А то вид у тебя — будто на тебе неделю воду возили.
Турецкий передал ей конверт с деньгами.
— Держи. Муж вернулся с охоты и принес кусочек мамонта.
Она заглянула в конверт, потом пересчитала деньги.
— Сашка! Мы с тобой теперь такие богатые!
— Это ненадолго, — успокоил он жену. — Ложись-ка, Иришка, спать. А я еще немного посижу, покурю спокойно. Да хоть газеты почитаю.
В половине первого он вынес на кухню телефон, плотно прикрыл за собой дверь и набрал номер комнаты охраны Народного банка. Ответил Пономарев.
— Это Турецкий. Ну что он?
— Сидит читает.
— Я позвоню попозже.
— Звоните, я буду здесь...
В половине второго Турецкий позвонил снова.
— Дочитывает, — сообщил Пономарев.
Турецкий помедлил и решительно сказал:
— Я сейчас подъеду.
В прихожей он натянул куртку. Осторожно, стараясь не греметь ключами, запер дверь. Первый же частник согласился за двадцатку отвезти его на Бульварное кольцо. У входа в Народный банк Турецкий отпустил машину и нажал кнопку вызова дежурного. Двери открыл сам Пономарев, молча провел Турецкого в комнату охраны и кивнул на кресло: устраивайтесь. Все мониторы, кроме камер наружного наблюдения, были темными, лишь светился экран кабинета генерального директора банка. Турецкий увидел, как Дорофеев закрыл папку, откинулся к спинке резного кресла и прикрыл глаза.
