Фридрих Незнанский - Я убийца
– То есть? – не понял адвокат.
Свои права он тоже знал, и потому его оскорбил столь наглый побор.
– Такую бляху отштамповать и на домашнем прессе можно.
Антоненко нарочно не вмешивался в препирательство, наблюдая, чем закончится ситуация.
– Ничего не знаю. Есть распоряжение мэра взимать плату за стоянку более десяти минут.
– Послушай, любезный, я – адвокат и такого постановления не слышал. Кроме того, не вижу знака платной стоянки. Покажите-ка ваши документы. Может быть, у вас есть копия лицензии на право поборов?
– Ничего я тебе показывать не буду, но, если хочешь забрать свою колымагу в целости и сохранности, плати.
И вымогатель красноречиво кивнул в сторону козырька подъезда, где, безуспешно скрываясь от мороси, топтались два мужичка неприятной наружности.
Антоненко испугался, что сейчас его мягкий и покладистый с виду друг взорвется. Есть такой тип людей. Выругаться матом для них словно вываляться в грязи, но бывают и у них моменты безудержной ярости, когда плевать на все, главное – добраться до горла обидчика.
– Ты вот что, сопляк, поди-ка сюда и взгляни… Читать умеешь? Чтобы ни тебя, ни твоих другарей я здесь больше не видел. Усек? Ну вот и отлично. Сопли подбери – и вперед, пока я добрый.
Антоненко спрятал красное удостоверение прокуратуры, и наглеца как ветром сдуло.
Они молча свернули под арку. У обоих от инцидента остался неприятный осадок, несмотря на профессии и то, с чем они повседневно сталкиваются в обычной жизни.
Пока оформляли вызов на допрос заключенного, Гордеев продолжал молчать. Наконец не выдержал Антоненко:
– Слушай, к чему вся эта свистопляска? Чего ты молчишь как индюк, если что-то раскопал и хочешь заявить ходатайство о проведении дополнительных следственных действий, говори сразу. Дело предельно ясное, если я его затяну, это никому не понравится. И так уже вокруг вьются. Знаешь, что мне в буфете сегодня один обормот предложил?
– Догадываюсь. В следственных органах куча «висяков». Коли наш колется, не подкинуть ли ему еще пяток-другой?
– Пяток? Да они из него Аноприенко сделают.
– Послушай, никакой он не Аноприенко.
– Да? Вот. Полюбуйся. Только сегодня получил.
Гордеев не успел прочитать.
В дверь постучали. Вошел сопровождающий контролер и доложил о доставке Игнатьева.
– Пусть войдет… А мы с тобой в коридорчик выйдем потолкуем, – предложил следователь. – И выписку прихвати.
Так и сделали.
Игнатьев скользнул равнодушным взглядом по следователю и адвокату и сел на ставшее привычным место.
– Игорь, ты посиди пока, нам с бумагами надо ознакомиться, – слукавил адвокат.
Никакой реакции.
– Не пойму, отчего он такой замороженный, – сказал скорее себе, чем Антоненко, Гордеев.
– Чует кошка, чье мясо съела. Ты читай, читай. Может, прояснеет.
И адвокат начал читать. Это были копии постановлений о приостановке следствия ввиду нерозыска обвиняемых по двум нераскрытым делам, которые вел другой следователь, но сделанные по просьбе Антоненко. По мере чтения адвокат понял, почему сегодня в буфете, а главное – кто подходил к Антоненко с предложением делать из Игнатьева серийного убийцу. В постановлениях говорилось о двух убийствах. Убитыми были учитель физкультуры одной из московских школ и телохранитель депутата. Первого зарезали прямо в школьной раздевалке шесть месяцев назад, второго в подъезде собственного дома. У обоих глубокие резано-рваные раны в области шеи. Причем в первом случае голова была практически отделена от тела. Никакой связи между первым и вторым убийством, кроме способа совершения, не наблюдалось. Разве что возраст. Цветущий. Здоровые мужики. Как пишут в официальных сводках – «крепкого телосложения». Были еще кое-какие детали. Например, учитель не прочь был самолично провести массаж ушибленной части тела ученицы или ученика. У телохранителя установили интимную связь с женой депутата. Но, как в первом случае стало ясно Гордееву, была проработана версия педофилии. Отпала. Обиженные молчали. Заступников, способных на такую месть, в окружении не было. Родителям дети не жаловались. Во втором случае отрабатывали любовную связь, но оказалось, что сам депутат ни сном ни духом не подозревал о шашнях жены. Больше того, как только узнал, его хватил удар. Два месяца на больничной койке.
– Все? Давай сюда, – Антоненко отобрал у адвоката бумаги. – Мне их Котов дал.
– Послушай, на основании этих бумажек ты собираешься прижать к стене моего подзащитного? Надо было не постановления просить, а целиком дела истребовать. Возможно, следствие что-то пропустило. Возможно, есть другие версии. Надо копнуть глубже. Охранник депутата, например. Может, это не адюльтер, а предупреждение. Мол, жди – и твой час наступит, если не пролоббируешь наши интересы. Возможно, здесь завязана политика. Тогда на кой черт она моему портному? То-то и оно… Кто такой этот Котов? Я его не помню.
– Да помнишь ты. Такой белобрысый. Тихий. На нашем курсе учился. Все время с мокрым носом ходил, хлюпал. Геморрой, что ли?
– Гайморит, – поправил адвокат. – Геморрой – насморк в диаметрально противоположном конце тела. И все равно надо изучить дела внимательнее. Вспомнил. Такой… Никакой. Серая мышь.
– Точно. Только теперь он не серая мышь, а замначальника. Месяц назад сделали, но с условием, что закончит все свои дела. Все «висяки» сдаст под ключ.
– И ты поддался?
– Я не поддался. Он теперь у меня какое-никакое, а начальство.
Адвокат с горечью подумал, что ничего в мире не меняется. Правда, растут деревья, бушуют ураганы, стираются с земли города. Но карьерные соображения в обществе остаются теми же, что и много-много лет назад. С другой стороны, он понимал, что Антоненко может быть обидно. Столько лет без движения, а тут какой-то совсем не блистающий талантами следователь обогнал по кривой. Подчас так бывает, что именно серых и назначают командовать, ибо избавиться от такого в своем аппарате самое милое дело. И в интересах профессиональных тоже. Вот и двигают их. И не просто двигают. Просто двигать неудобно. С повышением. На первый взгляд решение разумное. Избавился – и с плеч долой, из головы вон. Но ведь такой другим жизнь испортит.
А вдруг до президента додвигают? В нашей стране все может быть. Стоит почитать быстрые служебные биографии некоторых.
– Ладно. Спрячь. Посиди и послушай, – предложил адвокат.
Они вернулись в комнату для допросов.
– Слушай меня, Игорь, внимательно. По моему ходатайству следователь решил передопросить тебя по вопросам, которые я ему представил. Поэтому мы оба здесь. То, что я предлагаю, в американском праве называется – сделка. Сроки снижают за признательные показания и всякое другое. Приглашают к сотрудничеству со следствием и судом. Я уверен, что это убийство не твоих рук дело. По-крайней мере, до сегодняшнего дня был уверен.
Игнатьев впервые оживился и внимательно посмотрел голубыми глазами на адвоката.
– Общество вынуждает индивида действовать в соответствии с социально оправданными, ограничивающими свободу действия образцами. Это ведет к противоречию между внутренним, истинным "я" и проявлениями "я" в отношениях с другими людьми.
Антоненко шумно вздохнул. Он знал за своим другом слабинку теоретизировать. Наверное, эта тяга у него развилась давно, и теперь, будучи адвокатом, он получил широкое поле деятельности, но он-то, Антоненко, следователь, а не ученый-психоаналитик. Тот необходимый набор знаний человеческой психологии, который получил в университете, считал вполне достаточным. По крайней мере, никто не жаловался. И раскрываемость у него не хуже, а даже лучше других следователей и оперативников.
– Тебе понятно, о чем я говорю?
– Можно было проще.
– Как? Скажи… Не стесняйся.
– Вы считаете, что я чувствую себя изгоем. Отвергнутым обществом. Или не чувствующим собственной значимости, своего сокровенного и никому не нужного. Или еще хуже – этаким Геростратом. Несоответствие между ожидаемым проявлением моего "я" и тем, как меня недооценивает общество…
– Ну ты загнул, – не выдержал Борис. – Не хуже адвоката шпаришь. Вы что, одну диссертацию пишете? Он пишет, а ты ему помогаешь?
Игнатьев с сожалением, как на тяжелобольного, посмотрел на следователя.
– Вы все время пытаетесь подправить меня по собственному разумению, а я не куличик в песочнице, который можно разрушить, загнать песок в другую форму и отлить. Воля ваша. Валяйте, делайте из меня одинокого волка, свихнувшегося от одиночества. А хотите – вгоняйте в месть. Все парню не нравится, вот он и пошел направо-налево резать. Псих. Можно и так повернуть. А по-моему, одиночество так же естественно для человека, как сон и еда. Ему оно просто необходимо среди ваших машин, правил и дурацких законов.
– Слушай, великий анатом человеческих душ, а ты простую-то анатомию знаешь? – решил спросить следователь.
