Дерек Картун - Падение Иерусалима
Глава 14
На следующее утро около девяти в доме появилась местная полиция. Здание к этому часу почти обезлюдело, здешние жильцы - в основном нелегалы - не испытывали ни малейшего желания иметь дело с полицией, тем более принимать участие в расследовании убийства. Обитаемую квартиру дежурный инспектор все же нашел: за одной из дверей, в которые он колотил кулаком, зашаркали медленные шаги, и на пороге показался древний старик, он провел полицейских за собой в убогую, почти без мебели комнату - тут на стуле недвижно сидела еще более древняя старуха.
Слышал он ночью что-нибудь? Старик неопределенно пожал плечами - может, и слышал. Вот и отлично, а что за шум-то был? - Инспектор спрашивал добродушно-грубовато, он всегда так разговаривал с подобными людьми.
Старик пробормотал, что в жизни ему не доводилось слышать такого жуткого крика. А закончился этот вопль рыданиями, добавил он. Вроде как визг сначала, а потом рыдания. Будто кто-то просил о чем-то. Вот в тот миг он и понял, что это мужчина, потому что сначала, когда он от крика проснулся, ему показалось, будто голос женский. Но эти мольбы... Мужчина был, это точно.
- По-арабски говорил?
- Да, по-арабски. Потом опять такой же вопль. И еще много раз.
- А другие голоса слышал?
- Нет.
- Так-таки и не слышал? А видел кого-нибудь?
- Что я мог видеть из своей комнаты?
Старик переминался с ноги на ногу, вид у него был не то недовольный, не то испуганный, а может - и то, и другое.
- Мы боялись нос высунуть, - сказала старуха. - Тут место такое, смотри в оба.
- Закрой рот, - прикрикнул на нее муж. - Тебя, что ли, спрашивают?
- Это был предсмертный крик, - продолжала старуха, не обращая на него внимания. - Я-то знаю, я ведь в шестьдесят первом была в Константине. Говорю вам - так перед смертью только кричат. - И она принялась качать головой.
- А что вы знаете об этом жильце - его Абу Афа звали...
- Ничего, ровным счетом, - ответил старик.
- Это его настоящее имя?
- Откуда мне знать?
- А долго он тут жил?
- Они приходят, уходят - как я могу знать? Мы сами по себе. В наше время лучше язык за зубами держать. Подонки... Они все тут без документов...
- Ты с ним разговаривал?
- Никогда в жизни.
- Сколько времени он тут жил?
- Не знаю - несколько дней, может, с неделю или меньше.
- Кто-нибудь его навещал?
- Ни разу не видел.
- А может, женщина? Бабу-то уж наверняка приводил, такой мужик - и чтобы один спал...
Старик помялся, утер каплю с носа ладонью.
- Подонок, - произнес он. - Жирный боров.
- Ночью, значит, ты никого не заметил - кто при - шел, кто ушел...
- Говорю я, мы у себя в комнате были. Спали.
- Но все же ты слышал, как мужчина что-то просил по-арабски, так ведь?
- Это было слышно. Слов не различишь, но точно, что по-арабски.
- Ты хоть какие-то слова разобрал?
- Вроде он Аллаха призывал. Или просто кричал "нет" - долго так ла-а-а, ла-а-а... Между нами стена вот эта...
- А ты? - обратился полицейский к старухе.
- Она вообще ничего не слышала. Голову под подушку спрятала, когда это началось. Да и вообще она глухая. Не обращайте вы на нее внимания.
Он что-то грубо приказал ей по-арабски.
Та шмыгнула носом, но не смолчала:
- Как человек может такое выдержать? - вымолвила она, тряся головой. Я слышала ва-хьяятак... ва-хьяятак - прошу вас, прошу вас...
Инспектор уголовного розыска обернулся к сержанту:
- Время казенное только тратим. Может, другого кого поискать?
- Другие скажут, что и криков-то не слышали. Оглохли, мол, на время.
- Ясно. Как всегда, - со вздохом согласился инспектор, которому смерть как неохота было продолжать допрос: он терпеть не мог всех этих североафриканцев, корсиканцев, выходцев с Ближнего Востока, - словом, всех кто родом из мест южнее Марселя. Это из-за них, считал он, в Париже существует преступность. Работник он был добросовестный, но его тянуло к спокойной жизни, серьезность сержанта казалась ему помехой.
- Сдается мне, это обычное выяснение отношений, у арабов это принято, сказал он, поглядывая на старика и старуху, заерзавших под его недовольным взглядом.
- Да нет, подумайте только, как его терзали! - возразил сержант. Стало быть, он их сам разозлил. Кофе, может, не предложил - вот они и озверели...
Шутка вышла мрачная. Инспектор снова поморщился, уставившись на стариков. Это разве люди? Звери настоящие - что они друг с другом выделывают, а?
- У нас документы в порядке, - заспешил старик. - Мы имеем все права. Двадцать два года тут живем. И ни разу никаких неприятностей с полицией.
- Ладно, ладно...
- Нас не будут в это дело вмешивать?
- Не беспокойся, дед, не будут.
- Ты слышала, что сказал этот господин? Ступай, проводи их.
- Мы считаем, что данным убийством должно заняться ваше управление, начальник уголовного розыска, сидя в кабинете у Альфреда Баума, тщательно подбирал слова. - Убитый - подданный Ирака, паспорт выдан в Багдаде. В иммиграционной карте указал ложный адрес.
Папку, в которой лежали три листка бумаги с весьма скупыми данными и с полдюжины сделанных на месте происшествия фотографий, следовало тут же вручить Бауму, но полицейский с этим не спешил, побаиваясь решительного отказа. Вместо этого он извлек из кармана пачку "голуаз маис" и, не предложив хозяину кабинета, закурил сам - не такой он был человек, чтобы соблюдать все эти никчемные условности, даже если ему что-то нужно было от собеседника, - и, подобно огнедышащему дракону, выпустил из ноздрей плотное облако дыма:
- История малоприятная. То есть даже весьма неприятная. Какой-то араб или похожий на араба, тридцати шести лет, если верить сомнительному паспорту. Может, правда, а может все вранье. Он, видно, снял комнату в одном из этих старых зданий на площади Жанти, которые скоро начнут сносить, собираются проложить удобную дорогу к Лионскому вокзалу. Там всякая шушера обитает - из Северной Африки, из Ирака, палестинцы, ну, сами знаете. Живут нелегально, так что рта никто не раскроет, чтобы помочь следствию. Во всяком случае, из дома № 18, где его убили, жильцов будто водой смыло - исчезли. Так что мои люди и узнать-то ничего не смогли толком, одну пожилую парочку нашли, допросили.
- Есть хоть ниточка?
- Ничегошеньки, - тут все подробно изложено, вся беседа, - он кивком указал на папку.
- Ну и чего тут особенного написано?
- Особенное - в показаниях патологоанатома. Ужас какой-то, прямо в голове не укладывается.
Гость Баума своими глазами трупа не видел, зато те, кому предстало жуткое зрелище, вернулись в полицию как-то не в себе, бледные, а одного вырвало прямо в машине.
- Что уж такого они увидели? Народ бывалый...
- Его сначала кастрировали...
- К сожалению, в этаких компаниях такое не редкость...
- ...а орудие на месте оставили - пила для хлеба, вся зазубренная...
- Приходилось и о таком слышать.
- ...глаза выколоты...
Альфред Баум покачал головой, будто сожалея, что нет предела человеческой злобе. Он заерзал в кресле, рассчитывая, что посетитель не станет углубляться в подробности. Однако тот, намереваясь избавиться от этого дела, как раз придавал подробностям большое значение. Может быть, говорить о них доставляло ему даже некоторое удовольствие - вроде очищения после того, как он столкнулся с таким чудовищным злодеянием.
- ...Его половые органы, представьте, были втиснуты в глазницы, а в горло - как только они ухитрились? - засунут паспорт. Странная какая-то идея. Потом они руки и ноги ему скрутили и так бросили - еще живого. И никто не посмел после их ухода заглянуть в комнату - эти нелегалы без документов запуганы до смерти, ребята из разных банд их прямо-таки терроризируют. Между прочим, убийцы даже и не прятались, он на весь дом вопил, а им хоть бы что.
- Специально, чтобы соседи не возникали.
- Это так, не сомневаюсь. Они еще кое-что с ним проделали, вот взгляните-ка... Нашим судмедэкспертам на этот раз понадобилось все их хладнокровие... - Он, наконец, протянул через стол папку и затянулся сигаретой. - Странно все же насчет паспорта.
Альфред Баум осторожно, будто боясь испачкаться, кончиками пальцев раскрыл папку. Делая вид, будто напряженно вчитывается в строки отчета, так напряженно, что даже брови в ниточку сошлись, он на самом деле обдумывал дальнейший ход действий.
"Попахивает Бейрутом или долиной Бекаа, а то и Тегераном. Любопытно, конечно, да мало ли на свете любопытных вещей, всем не займешься..." Не дочитав жутковатых откровений патологоанатома, он захлопнул папку и улыбнулся:
- Это распутывать вам, дружище, к нам такое дело никак не относится.
- Как это не относится - сомнительная личность с Востока с пистолетом "вальтер" и полным к нему снаряжением? Чем он тут занимался, а?
- Да уж не в Лувр ходил, это как пить дать. Но зачем вы принесли все это мне, есть у вас в угрозыске этот симпатяга Дюпас, такие убийства - его епархия...
И пухлый палец отодвинул папку к ее прежнему владельцу. Гость понял, что пора ходить с козырного туза:
