Андрей Бинев - Завтрак палача
Дон Пепе постепенно становился крупным производителем электроэнергии на юге и востоке Европы. Кругом жужжали его ветряки, на турбины его электростанций день и ночь лились бурные европейские реки, а в живописные бассейны низвергались его водопады, насыщаясь пресной водой его водохранилища. Каждая капля воды приносила ему доход, а этих капель было море, океан, вселенная! Он уже обратил свой неспокойный взор на строительство в Болгарии трех мощных блоков на атомной электростанции в пойме Дуная. Проект отливал чистым золотом, потому что, во-первых, на него выделялись бюджетные европейские деньги, исчисляемые миллиардами, а во-вторых, отработанное ядерное топливо по договоренности с Россией доставлялось в Сибирь в специальные могильники на более чем выгодных условиях. На это давались дополнительные средства, которые представляли собой такую гигантскую сумму, что она одна вполне могла заменить весь остальной бизнес и компенсировать любые затраты на него.
Он плевать хотел на такую «мелочь», что благодаря исключительно его усилиям и усилиям таких же, как он, иностранных дельцов электроэнергии производилось уже столько, что местные мелкие производители электричества были вынуждены сворачивать свой бизнес и срочно продавать дорогие установки по бросовым ценам даже в Африку. А ведь за них многие еще не успели выплатить дорогостоящие кредиты в своих и, чаще всего, в германских банках.
Президенты, кабинеты министров и парламенты этих хилых балканских государств буквально онемели от неуемной во всех отношениях деловой энергии наглого итальянца, как и его нахрапистых восточноевропейских партнеров.
Но тут новоиспеченный миллиардер синьор Контино допустил роковую ошибку. Он согласился «постирать» в водах своих водохранилищ деньги одной колумбийской банды, а если быть точным, наркокартеля самого Рыжего Льва. Все бы ничего, но Рыжий Лев в свое время здорово насолил самому Дону Марио. По его приказу лет за пять до этого пристрелили четырех людей Дона Марио во время переговоров в Бильбао о поставке доброкачественного кокаина. Там, по-моему, не сошлись в цене. Неприятность расцвечивалась в кровавые тона еще и потому, что Дон Пепе об этом знал. Дон Марио долго искал предателя каморры. И озверел, когда до него дошли слухи о сговоре Дона Пепе с Рыжим Львом об отмывке «грязных» трехсот миллионов долларов через строительные проекты, новые ветряки и солнечные батареи в Македонии, Сербии, Хорватии, Боснии и в Болгарии. Вот, значит, кто слил тогда колумбийским гангстерам информацию о его людях в Бильбао, среди которых был его племянник Рикардо! Слил, чтобы разрушить сделку и вынудить Рыжего Льва пустить свои бешеные бабки через его водяные и электрические фильтры.
Так ли было на самом деле, точно не знаю, но синьор Контино в этом мутном деле показал себя не с самой лучшей стороны.
У нас тоже такое было. Один политик, баллотировавшийся в Национальный конгресс Бразилии, решил убрать с дороги конкурента, довольно честного (тоже в рамках разумного, конечно) конкурента. Он устроил ему через своего человека неплохую развлекуху с несовершеннолетними девчонками и даже, по-моему, с мальчиками из приюта. Тот любил смотреть, как они играют друг с другом во взрослые игры. Всего лишь. Это все сняли на пленку и однажды запустили в прайм-тайм по самому популярному в Рио телеканалу. Упоительное было зрелище.
О выборах больше речи не шло.
Но это не понравилось другим конкурентам — ведь всегда обо всем можно договориться заранее, и совсем не обязательно сразу отправлять записи в эфир. Так ведь черт знает до чего дойдем! Кто не без греха! Но истинный грех — это рассказывать во всеуслышание о чужих грехах. Как будто сам ангел!
Хлопнули этого политика в постели его любовницы, вместе с ней. А на нем были надеты прямо-таки рыцарские доспехи, правда, из свиной кожи. Любил он это садомазохистское извращение не меньше, чем его враг обожал поиграть с несчастными детишками. Вот вам и возмездие!
Но хватит об этом. Самому противно.
Началась настоящая война, в которую были втянуты три самых решительных клана каморры и клан Дона Пепе.
Тут надо бы вспомнить, что Дон Пепе, как человек от природы темпераментный и позитивный, вел активнейшую личную жизнь. Она прежде всего выражалась в том, что он считал себя примерным семьянином и отцом семейства, имеющим святое право на нарушение семейного кодекса верности по мере роста его заслуг перед той же семьей.
Джузеппе женился в возрасте сорока одного года на оперной певице из Милана, фамилию которой не хочу даже упоминать. И не потому, что она была не очень добродетельна, просто не хочется полоскать в вонючих помоях семейного клана Контино непорочное имя Teatro alla Scala.
Нет, я не утверждаю, что супруга Дона Пепе получала блестящие партии в оперном репертуаре великого театра лишь потому, что ее супругу мог бы отказать только тихо помешанный. Но и потому тоже. Пела она не лучше многих других, но все равно — в достаточной мере неплохо. Именно так и писали поначалу осторожные критики — «в достаточной мере». Однако же самыми приметными ее природными заслугами были светло-карие глаза, нежный овал лица, пышные рыжеватые волосы, высокая, всегда молодая грудь, крутые будра, круглая попа и длинные стройные ноги. Все это гордо выносилось ею на великую сцену миланской оперы, а нанятые критики и журналисты в творческом экстазе орошали публику горячими слезами искреннего признания и любви.
Один из них как-то попытался усомниться в вокальных способностях примы и тут же был разубежден тремя молчаливыми ее поклонниками. Они подъехали к его скромному загородному домишке на пожарной машине, в баллоны которой почему-то вместо воды был закачан бензин. Видимо, перепутали на заправке. Я помню, как один мой приятель, бывший одноклассник, наоборот, путал бензин с водой — он работал на заправке. Для него это кончилось тем, что хозяин заправки с помощью двух своих сыновей закачал ему в задницу клизмой литр чистейшего высокооктанового бензина. Не пожадничал! У нас в Сан-Паулу вообще живут люди щедрые и справедливые.
Так вот, трое поклонников примы залили домишко того бездаря таким же безупречным горючим, какое в свое время хозяин заправки использовал в клизме для моего неосмотрительного одноклассника. Потом кто-то из поклонников этой оперной дивы неосторожно закурил, и домишко критика вспыхнул. А представляете, что могло случиться в Сан-Паулу, если бы хозяин заправки или хотя бы один из его сыновей курил? Но они вели здоровый образ жизни, все трое были убежденными спортсменами, защитниками и полузащитниками районной футбольной команды.
Словом, домишко сгорел вместе со всем скарбом, а критик и его подружка, тоже, между прочим, журналистка, все время пытавшаяся написать о семье Дона Пепе без должного к нему уважения, выскочили на шоссе в чем мать родила.
Больше никто ни разу не усомнился в творческих способностях супруги Дона Пепе.
Но со временем прима стала полнеть. Она ведь всегда была страстной любительницей всего мучного и сладкого. Сначала округлилось ее белое сдобное личико, потом попа, бедра, затем шея и руки, и, наконец, вывалился довольно заметный животик. Партии Дездемоны и Джульетты она уже исполняла на специально ради нее затемненной сцене. В театре скалозубы стали недобро подшучивать в «творческой мгле закулисья», что нужно попросить дух великого Верди написать для нее, в виде исключения, партию сдобной булки и поставить ее во все классические спектакли. А то ведь останется без ролей.
Неизвестно, чем бы все закончилось, если бы прима не стала рожать четыре года подряд наследников и наследниц Дону Пепе — одного за другим, по экземпляру в полтора года.
Сначала прима наняла нянек для первенца. Но все последующие отпрыски уже наблюдались ею лично. Не потому, что не хотелось доверять их чужим рукам, а потому, что эта забота самым естественным образом освобождала ее от вечного боя с завистниками за признание ее творческих талантов.
Дон Пепе наконец смирился с тем, что прима перестала блистать в потемках оперной сцены, и махнул на все рукой. Впрочем, не на все. Во-первых, он искренне, по-отцовски, любил своих сыновей и дочь, а во-вторых, не спускал голубых своих, всегда юных глаз с первых красоток экрана и сцены.
Если бы можно было вывесить в какой-нибудь славной галерее их живописные портреты, то получился бы приличный музейчик — по шесть-семь полотен на зал, а таких залов ведь было с десяток. Каждый зал — это год. Я бы назвал этот музей «большим десятилетием любви».
Бывшая прима устала бороться с пороками мужа-миллиардера и тоже завела себе дружка. От скуки и обиды. Им оказался ее шофер Джорджи Леоне. Потом ей стало неловко за то, что прима, пусть и ушедшая в творческий тираж, спит с необразованным водителем, и она настояла, чтобы его сделали владельцем модного антикварного салона.
