Розамунд Лаптон - Разгадай мою смерть

— Да. Позже я пришел к выводу, что у Тесс не депрессия, а послеродовой психоз.

Я кивнула. Дома я старательно проштудировала материал и знала, что термин «пуэрперальный» всего-навсего обозначает первые шесть недель после родов.

— Утвердившись в диагнозе, — продолжал доктор, — я заключил, что телефонные звонки, по всей вероятности, были проявлением слуховых галлюцинаций. На простом языке это называется «слышать голоса», в случае Тесс — звонки по телефону.

— Вы изменили диагноз уже после ее смерти, не так ли? — напрямик спросила я.

По лицу доктора промелькнула тень, оно моментально напряглось.

— Именно. Давайте я расскажу вам подробнее о послеродовом психозе. Симптомы включают манию преследования, бред и галлюцинации. В результате, как ни прискорбно, многократно возрастает риск суицида.

Я уже знала об этом из самостоятельных исследований.

— Постойте, я хотела бы все-таки уточнить: вы изменили изначальный диагноз «депрессия» на «психоз» уже после смерти Тесс. Только тогда телефонные звонки превратились в «слуховые галлюцинации»?

— Да, так как слуховые галлюцинации — симптом психоза.

— У Тесс не было психоза. Пуэрперального или послеродового — называйте, как хотите. Не было!

Доктор Николс сделал слабую попытку перебить меня, но я продолжила:

— Сколько раз вы видели мою сестру?

— Психиатрия не связана с глубоким знанием конкретного человека, которое возникает в процессе близкой дружбы или родственных связей, а в случаях острых расстройств также не имеет ничего общего с длительностью наблюдения пациента, как это бывает у семейных врачей. Психиатров специально обучают распознавать симптомы, которые демонстрирует душевнобольной.

Я почему-то представила, как доктор репетирует эту речь перед зеркалом.

— Сколько? — повторила я.

— Один раз, — отвел глаза доктор Николс. — Она автоматически попала в число моих пациентов в связи со смертью ребенка, однако почти сразу после родов выписалась из больницы, поэтому я не мог наблюдать ее в стационаре. Вашей сестре назначили амбулаторный прием через два дня.

— Она проходила по бесплатной системе?

— Да.

— Чтобы попасть к вам на бесплатный прием, нужно ждать в очереди четыре месяца. Собственно поэтому я и заплатила за частную консультацию.

— Случай Тесс расценивался как острый. При любом подозрении на послеродовую депрессию и психоз с пациентами разбираются незамедлительно.

— Разбираются?

— Извините. Я имел в виду, что их сразу же перемещают в верх списка очередников.

— Как долго длится бесплатная консультация?

— Я бы охотно уделял больше времени своим пациентам, но…

— Если очередь растянулась на четыре месяца, вам, наверное, приходится торопиться, чтобы принять такую толпу страждущих?

— Я отвожу на каждого пациента столько времени, сколько могу позволить.

— И все же этого недостаточно, правда?

Прежде чем ответить, доктор Николс немного помолчал.

— Да, недостаточно.

— Послеродовой психоз относится к острым расстройствам, верно?

Мне показалось, что доктор Николс вздрогнул — видимо, не ожидал от меня такой осведомленности, однако я хорошо подготовилась.

— Вы правы.

— И требует госпитализации?

Он жестко контролировал «язык тела» — руки вытянуты по бокам, колени в вельветовых брюках чуть разведены, — но я видела его бессознательное желание скрестить руки и ноги и тем самым физически выразить глухую психологическую оборону.

— Многие из моих коллег, как и я, сочли бы симптомы Тесс проявлениями депрессии, а не психоза. — Доктор Николс рассеянно опустил руку и погладил шелковый загривок лабрадора, точно нуждался в поддержке. — В психиатрии постановка диагноза — гораздо более трудная задача, чем в других областях медицины, где на помощь приходит анализ крови или рентген. Не имея доступа к истории болезни вашей сестры, я не знал, какие патологии психики у нее наблюдались в прошлом.

— Никакой истории болезни не было. На какое число вы назначили ей следующий прием?

— На двадцать третье января, в девять ноль-ноль.

Он даже не заглянул в ежедневник или компьютер. Вне всяких сомнений, тоже готовился к этой встрече. Наверняка все утро просидел на телефоне, консультируясь с юристами. Лицо доктора вновь исказилось короткой судорогой — боялся ли он за себя или искренне переживал твою смерть?

— То есть вы видели мою сестру в день ее гибели? — спросила я.

— Да.

— И в то самое утро вы по-прежнему считали, что она страдает депрессией, а не психозом?

Доктор Николс больше не мог скрывать свою оборонительную позицию и, внутренне ощетинившись, закинул ногу за ногу.

— На тот момент я не наблюдал симптомов психоза. Суицидальных наклонностей ваша сестра также не проявляла. Ничто не указывало на то, что она намерена совершить самоубийство.

Конечно же, не указывало, ведь ты его не совершала! Твою жизнь оборвала рука убийцы. Я услышала свой голос словно бы со стороны — странно тихий и спокойный, хотя в душе у меня все кипело.

— Значит, решающим аргументом для смены диагноза послужила смерть Тесс?

Доктор Николс молчал. Его помятое лицо и брюки уже не казались мне трогательно небрежными; теперь в моих глазах он выглядел просто неряшливо.

— Ваша ошибка не в том, что вы поставили диагноз «депрессия», тогда как Тесс страдала психозом.

Доктор хотел что-то вставить, но я продолжала:

— Вы ни на секунду не предположили, что она говорит правду, вот в чем ваша главная ошибка!

И вновь он попытался перебить меня. Доктор Николс и тебя перебивал, да? А я считала, психиатры по большей части слушают. Видимо, за короткий промежуток времени, отведенный для бесплатной пациентки со срочным направлением, доктору некогда слушать, особенно если в коридоре толпа других больных.

— Вам не приходило в голову, что телефонные угрозы и человек, который преследовал мою сестру в парке, а затем убил, — не галлюцинация, а реальность? — спросила я.

— Тесс не убивали.

Твердая уверенность доктора повергла меня в недоумение.

В конце концов, версия с убийством освобождала бы его от ответственности за ошибочный диагноз. Доктор Николс вновь взял паузу, а потом заговорил, выдавливая слова, как будто они причиняли ему боль:

— Как я уже говорил, у Тесс присутствовали слуховые галлюцинации. Если хотите, можете не соглашаться со мной в плане трактовки этого симптома. Помимо этого, однако, ваша сестра страдала зрительными галлюцинациями. Поначалу я интерпретировал их как ночные кошмары — распространенное явление у больных депрессией на фоне потери близкого человека. Позже я перечитал анамнез и убедился, что явно имею дело с галлюцинациями. — Огорчение, мелькнувшее на лице доктора чуть раньше, теперь обозначилось ярче. — Визуальные галлюцинации — четкий признак острого психоза.

— Какие именно галлюцинации видела Тесс?

— Я должен уважать право пациента на конфиденциальность.

Меня удивило, что доктор Николс вдруг упомянул конфиденциальность, о которой прежде не вспоминал. Закралось сомнение: он сделал это умышленно или просто в очередной раз проявил некомпетентность?

— Я просил Тесс изобразить то, что она видела, — продолжил доктор с благожелательным видом. — Надеялся, это облегчит ее состояние. Поищите рисунки, может быть, найдете.

В кабинет вошла ассистентка. Мое время закончилось, но я не собиралась уходить.

— Вы должны пойти в полицию и сказать, что сомневаетесь в правильности диагноза «послеродовой психоз».

— Я не сомневаюсь в правильности диагноза. Симптомы были налицо, хотя я их упустил.

— В смерти Тесс вы не виноваты, однако в том, что ее убийца разгуливает на свободе, может быть и ваша вина. Из-за вашего диагноза никто не ищет преступника!

— Беатрис…

Доктор Николс впервые назвал меня по имени. Звонок прозвенел, уроки закончились — можно позволить себе неформальность в общении. Он встал из-за стола, хотя я продолжала сидеть.

— Простите, вряд ли я смогу вам помочь чем-то еще. Я не намерен менять свое профессиональное мнение только потому, что вы так захотели и ваша версия вписывается в сценарий, который вы же сами и придумали. Я допустил ошибку, серьезную ошибку и должен это признать.

Сквозь слова доктора Николса тонкой струйкой сочилось чувство вины, грозившее перерасти в бурный поток. Казалось, будто он испытывает облегчение, открыв шлюзы.

— Суровая правда заключается в том, что молодая женщина в состоянии острого послеродового психоза вышла из больницы с ошибочным диагнозом, и я должен понести свою часть ответственности за ее смерть.

Какая ирония: оказывается, с порядочностью спорить труднее, нежели с пороком. Высокие моральные устои хоть и причиняют изрядное неудобство, зато им сложно что-либо противопоставить.