Михаил Черненок - Последствия неустранимы. Жестокое счастье
— Изъято при задержании…
Антон прочитал на тыльной стороне часов гравировку «Васе в день 17-летия от мамы», показал надпись Цветкову и спросил:
— Мамин подарок отдал другу?
Пока вконец растерянный Цветков собирался с мыслями, поднаторевший в следственных делах Воронкин быстро заговорил:
— Погорели, Васек, мы с магазином. Раскалывайся чистосердечно — от этого облегчение на суде выйдет. А мокруху насчет Ирки, извини-подвинься, я ни за какие гроши на себя не возьму!..
— Уведи его, — сказал Голубеву Бирюков.
— Гражданин начальник! Все откровенно расскажу!..
Воронкин отшатнулся от Голубева, но Слава опять взял его под руку:
— После расскажешь, после…
— Это Васек оглушил сторожа в Заречном! — успел все-таки крикнуть Валера.
Антон посмотрел на подавленного Цветкова:
— Такие вот пироги получаются… Такая-то, с позволения сказать, «солидарность» уголовников. Каждый за свою шкуру дрожит.
— Не убивал я Ирину, — еле слышно проговорил Вася.
Бирюков почувствовал усталость и не стал скрывать этого. Вздохнув, он облокотился на стол:
— Вот что, Цветков. Только что ты голословно отрицал почти все факты. Прикажешь верить теперь? Нет. Соберись, дружок, с мыслями и, когда решишься на откровенность, позови меня.
Антон набрал номер изолятора временного содержания. Через минуту после звонка в кабинет вошел конвоир. Оставшись один, Бирюков глубоко задумался. Мысли прервал звонок телефона.
— Ну, что с Васей?.. — спросил следователь Лимакин.
— Битый час толкли воду.
— Можешь быстренько ко мне прийти? Посоветоваться надо. Фарфоров, оказывается, действительно приезжал сюда в тот вечер, когда погибла Крыловецкая. И бриллиантовый перстень у нее с золотым кольцом забрал. Вот они, эти украшения, передо мной на столе лежат, а Фарфоров с тещей — в коридоре. Я приостановил допрос.
— Иду, — сказал Бирюков.
Солнечная с утра погода начинала портиться. Небо густо закурчавело темными облаками, пухнущими у горизонта в предгрозовые сгустки. Ветер закручивал на асфальте дорожную пыль, порывисто трепал верхушки деревьев. Отворачиваясь от пыльных зарядов, Бирюков вошел в тихий коридорчик районной прокуратуры. У кабинета Лимакина молча сидели со скорбными лицами Алла Константиновна и Фарфоров. Когда Антон поравнялся с ними, Фарфоров, нервно дернув плечом, растерянно заговорил:
— Поверьте, я не виноват в такой мере…
— Сейчас попробуем разобраться, Вадим Алексеевич, — остановил его Бирюков и вошел в кабинет следователя. Присаживаясь у стола перед оторвавшимся от бумаг Лимакиным, спросил: — Что у тебя, Петя?..
Лимакин развел руками:
— Сплошные парадоксы… Фарфоров при допросе на удивление быстро сознался, что приезжал в райцентр, чтобы уговорить жену вернуться домой. Ирина категорически отказалась. Тогда в Фарфорове заговорило самолюбие, и он потребовал у Ирины драгоценности… — Следователь показал на бриллиантовый перстень и золотое кольцо. — Вот первый парадокс: Вадим Алексеевич прямо как специально, чтобы поставить себя под подозрение, выложил мне эти дамские радости. Скажи, нормальный человек так поступит?
Бирюков задумался.
— Так, Петя, может поступить или кристально честный человек, или дилетант-преступник: вот, мол, если бы я был виноват, разве показал бы вам отнятые у потерпевшей драгоценности?..
— Кто, по-твоему, Фарфоров? Дилетант?
— Понимаешь… Вадим Алексеевич несколько раз вроде бы порывался что-то сказать мне, но у него не хватило смелости.
— Почему же он мне сразу все выложил?
— Психология, Петя… Я вел с Фарфоровым окольный разговор, вокруг да около, а ты сразу взял быка за рога: «Я — следователь прокуратуры… Ваша фамилия, имя, отчество? Предъявите паспорт…» И так далее и тому подобное — вплоть до предупреждения об ответственности за дачу ложных показаний. Это, знаешь, действует… К тому же, из разговора со мною Вадим Алексеевич, по всей вероятности, сообразил, что его приезд в райцентр не остался незамеченным.
— Но зачем сейчас Фарфоров привез с собой отнятые у жены драгоценности? — не сдавался Лимакин.
— Вероятно, догадывался, что окольными разговорчиками здесь не отделаться. Алиби его выяснил?
Лимакин подал Бирюкову железнодорожный билет пригородного сообщения, пробитый в двух местах ревизорским компостером:
— Вот единственное «алиби» Вадима Алексеевича. Утверждает, что приехал в райцентр на семичасовой электричке, а обратно укатил в десять вечера, то есть когда Крыловецкая была еще жива. Но билетик-то этот действителен для проезда в пригородных поездах двое суток…
— Да, неубедительно… — согласился Антон. — Знаешь, давай-ка еще с ним поговорим…
Лимакин пригласил Фарфорова в кабинет. Когда тот сел на предложенный стул, Бирюков спросил:
— Вадим Алексеевич, почему скрыли от меня, что приезжали в райцентр к Ирине?
Фарфоров виновато пожал сутулыми плечами:
— Смалодушничал. Можете судить, привлекать к ответственности, я готов на все. Прошу лишь об одном снисхождении: разрешите похоронить жену.
— Этого вам не запрещают, — сказал Антон. — Но давайте еще раз проанализируем последние поступки Ирины. Почему она буквально перед самым вашим возвращением из командировки внезапно уехала в райцентр?
Фарфоров дернул плечом:
— Сожалею, но помочь вам не в силах. Ирина не оставила ни письма, ни записки.
— И в квартире, когда вы вернулись, все было как обычно?
— Да, как обычно… — Фарфоров помолчал. — Единственное, на что я обратил внимание: в гардеробе Ирины появилось новое платье «сафари».
— Почему это платье привлекло ваше внимание?
— Потому что на рынке такие платья стоят очень дорого, а больших денег я жене не оставлял, так как она не умела ими распоряжаться.
— Может, Ирина купила «сафари» в магазине?..
— Сегодня утром этот вопрос мы обсуждали с Аллой Константиновной. Она позвонила знакомому директору торга, и тот авторитетно заявил, что в последние два месяца подобных платьев в новосибирских магазинах не продавалось.
— Возможно, Ирина у кого-то одолжила деньги…
— У кого?
— Скажем, у своей подруги Кудряшкиной…
— Леля Кудряшкина сама кое-как перебивается.
Бирюков попробовал выяснить отношения Крыловецкой с Тюменцевой, но Фарфоров на все вопросы только пожимал плечами да теребил бороду. Не мог он ничем, кроме билета, и подтвердить своего алиби. Антон, разглядывая пробитый ревизором билет, спросил:
— Вадим Алексеевич, внешность ревизора, который проверял у вас билет, не запомнили?
— По-моему, невысокий старичок в очках, — неуверенно ответил Фарфоров.
Бирюков повернулся к Лимакину:
— Давай проведем опознание… Позвони начальнику станции насчет ревизора. Кажется, есть такой…
Лимакин раскрыл телефонный справочник, перелистнул несколько страниц и снял трубку.
Невысокого старичка ревизора в очках отыскать оказалось совсем нетрудно. Через полчаса он уже прибыл в прокуратуру. Проблема возникла в другом. Для опознания вместе с Фарфоровым следовало предъявить еще не менее двух бородатых мужчин примерно такого же возраста, как и Фарфоров, а в райцентре бороды были не в моде. Кое-как отыскали одного бородача, работающего инспектором в Госстрахе, а другого — художником в комбинате бытового обслуживания.
Ревизор, которому следователь Лимакин объяснил суть дела, в присутствии понятых очень долго протирал носовым платком очки, затем с чрезвычайно суровым видом разглядывал предъявленных для опознания и вдруг, когда Фарфоров нервно дернул плечом, обрадовался, словно ребенок:
— От этот!.. Официально заявляю, что видал этого гражданина уезжающим из райцентра!
— На какой электричке? — спросил Лимакин.
— На вечерней десятичасовой. Пассажиров немножко было. Помню, подсел к гражданину, хотел от нечего делать поговорить, но гражданин от разговора уклонился. Плечом дернул, как сейчас, и в окно стал смотреть. И еще прекрасно помню, что билет был куплен им из Новосибирска в оба направления сюда и обратно, в Новосибирск.
Алиби Фарфорова подтвердилось.
Оставшись вдвоем с Лимакиным, Бирюков сказал:
— Один парадокс ликвидирован. Теперь подумаем о Воронкине и Цветкове. Ты не предупреждал Цветкова об ответственности за ложные показания?
— Нет, конечно. Цветков ведь задержан в качестве подозреваемого…
— Может быть, это в какой-то мере и сказалось на Васином поведении во время допроса?
— Не знаю, что сказалось, только на допросе Вася нес откровенную чепуху. Можешь прочитать протокол, который он отказался подписывать.
Следователь порылся в столе и протянул Бирюкову три стандартных листа, заполненных с обеих сторон убористым почерком. Антон внимательно стал читать. Показания Цветкова действительно были путаны и беспардонно лживы. Бирюков возвратил Лимакину напрасно исписанные листы, задумался и вдруг с интересом спросил:
