Екатерина Лесина - Счастливый доллар
Вышло иначе. Ночью, часов около двух, мы добрались до Темпля. Остановились в каком-то мотеле, дрянном, помню, и неудобном. Тараканов еще зверски много было. Тогда я еще не научился ценить саму крышу над головой. Легли спать. Клайд с Бонни кровать заняли, а мне достался тюфяк на полу.
Встали рано. Позавтракали и поехали в городок, вроде как прогуляться. Клайд остановился неподалеку от бакалеи и, вручив мне старый пистолет 41-го калибра, сказал:
– Пацан, стой на стреме. А я пока деньжат добуду.
Я прям весь оцепенел от страху и еще от радости – как же, всерьез принимают за своего. А позднее узнал, что стрелять эта пушка не могла. Там в стволе намертво завязли две пули… ох и намучился я, их выковыривая.
Итак, я стоял на стреме, Бонни ждала в машине за углом, а Клайд исчез в магазинчике, но вернулся он быстро. И бегом бросился к машине, а я, значит, за ним. Бежать нам пришлось прилично, кварталы-то были – не чета нынешним, ну и Клайд быстро запыхался. И тут он увидел тот злосчастный родстер. Заглянув вовнутрь, Клайд увидел, что ключ торчит в замке зажигания, это все и решило.
– Лезь в тачку и заводи, – велел он.
Я запрыгнул в родстер, только завести движок не сумел. Погода, помнится, стояла холодная и сырая, может, от этого? Я старался изо всех сил, но ничего не выходило. И Клайд начинал злиться. Он вообще легко впадал в ярость, особенно когда кто-то начинал ему перечить, и вы сами увидите, мистер, что я не вру.
– Вылезай, – сказал Клайд. – Я сам.
Ну я и выбрался. Я хотел сказать, что нам-то этот родстер не нужен, что бежать надо бы, но не успел. Откудова тот старикан выскочил? А с ним и женушка его в цветастом платье. В крик ударились, дескать, это их сыночка машина. Само собой, переполох начался. Я в ужасе, а Клайду хоть бы что: с двигателем ковыряется. Только рявкнул, чтоб убирались. Мол, тогда им ничего не будет.
А тут аккурат выскочил парень, которому принадлежала машина. Клайд навел на него пушку и рявкнул:
– Ты, двигай назад, пока живой!
Это и был Дойл Джонсон, как я позже узнал. Храбрый малый. Кинулся к машине и попытался Клайда за горло ухватить. А Клайд его пушкой огрел и снова заорал:
– Стой, а то замочу!
Ну а Джонсон, дурак этакий, ни в какую! Клайд и нажал на спусковой. Выстрел грохнул, люди заорали, а машина возьми и заведись. Нет бы ей раньше чуток.
Скажу я вам, недалеко мы уехали. До угла, где нас ждала Бонни. Она кричать стала, что долго возимся, а Клайд велел заткнуться. Злой был, что черт. Мы пересели в их машину, бросив этот разнесчастный родстер, и свалили из городишки к чертовой матери.
Меня трясло. Я все думал, живой тот парень или нет. И если он помер, то как теперь быть мне?
А через милю или две Клайд свернул на обочину и сказал:
– Пацан, заберись на тот столб и перережь провода. Нам не надо, чтоб кто-то звонил и сообщал передним, что мы тут.
Я сделал это, и мы продолжили путь.
Да, мистер Шеви… ах, не Шеви? Простите старика, путаю. Тот тоже приходил, спрашивал, но было это давно. А вас как звать? Да нет, не говорите, все одно не запомню. С памятью-то теперь странное творится. Вот наш бег помню, каждый месяц каждого дня, в мелочах. Даже и не думал, что про них знаю. А вот нынешнее-то уходит… помру скоро.
Ладно, мистер не-Шеви, о чем я там болтал? Ах, о том, что тогда многое было проще, чем теперь. И то правда, проще. Никаких тебе радиопередатчиков, специальная связь для особых случаев, да и то не в каждом городке. Многие из них были слишком малы, чтобы позволить себе этакие траты. Да и полицейских было много меньше, и ездили они на старье, которое уж никак не могло угнаться за Клайдом на его 8-цилиндровом «Форде». А водителем он слыл знатным. И это не один я так думал! Тед Хинтон и Боб Алкорн, копы, с которыми я знакомство свел уже потом, когда сбежал из банды, сказали, что Клайд был, пожалуй, лучшим водителем на земле. И еще сказали, что те самые «Форды» и Клайдово умение прибавили ему с Бонни пару лет жизни. Черт побери, я и сам это знал – я ж с ними ездил!
Клайд и меня пускал за руль, когда утомлялся. Но если было горячо, то вел сам. И приговаривал:
– Если дьявол кусает за пятки, лучше быстрее бежать.
И скажу я так. Уже тогда они с Бонни знали, чем все закончится. И живыми сдаваться не собирались. Я даже так думаю: Клайду этот бег приходился по вкусу. А мысль о тюрьме приводила в ужас. Крепко ему там досталось.
…Итак, мы гнали в направлении Уако. Бонни сказала:
– Милый, что ты собираешься делать? В Даллас нам возвращаться нельзя. Тот парень ранен или убит.
– Знаю, черт подери. Не мог отойти, что ли? – Это он уже мне ответил: – Теперь ты не можешь ехать домой. На тебе висит труп.
Вот как я оказался замешан в убийстве и повязан с Бонни и Клайдом на долгих восемь месяцев. И только когда понял, что еще немного и свихнусь, сбежал. Я автостопом добирался из Миссисипи до Техаса, чтобы попасться в Хьюстоне. И уже сидя в кутузке узнал, что Клайд и Бонни убиты в Луизиане.
Как я воспринял известие? С облегчением. Ведь я-то успел спрыгнуть. Я был жив, хоть и в тюрьме. Вы не понимаете, мистер-как-вас-там, каково это – постоянно ждать пули. И дожидаться. Мучиться ранами, что старыми, что новыми. И ждать конца, который вроде бы и неминуем.
Миновал. Свезло. А таких ведь немного.
Где, скажите, Рой Гамильтон?[2] Или Бак Барроу?[3] А Генри Метвин? [4] Сильно ему помогло «сотрудничество»? Я вам так скажу, какими бы сволочами ни были Бонни с Клайдом, но за предательство в этом мире отвечать приходится…
Из прежних я остался, Бланш и Ральфи Фальтс. А почему? А потому, что мы никого не убивали. Да, замазаны были, не спорю, но чтобы сами… Бланш мне жаль. Она и вовсе ни в чем не виновата. Любила своего муженька непутевого, все умоляла завязать, и Бак вроде бы послушался, да не успел.
Я видел ее не так давно. Постарела, а была красавица писаная. Угораздило же ее… ну так да, любовь не выбирают. Бланш не могла жить без Бака, а Бонни без Клайда.
Ой, да что вы такое говорите? Никакой он не гомосек. Это уже потом байки пошли. А отчего? Оттого, что он вежливый был сильно, ну и из себя такой, ну как вам рассказать…
Во-первых, росту в нем было около 5 футов 6 дюймов, а вес не более 135 фунтов[5]. Добавьте темные волосы и редкую бороденку. Нет, бороды он не носил, но когда случалось ходить небритым, то щетиной зарастал редкой, несерьезной. Вы сами на фотографии-то гляньте. Девчачье лицо. Сюда же походочку припишите, которая много кому смешною казалась. Это ж Клайд себе, когда в тюрьме сидел, пальцы на ногах отрезал, потом заживало долго, вот и вышло, что привык ходить словно бы на пятках. Так что врут все про Клайда-гомика.
Точно такая же неправда – рассказы о том, что мы-де только и делали, что грабили банки. За все время, что я провел рядом с Бонни и Клайдом, мы ни разу не брали банк. Другое дело – всякие там бакалеи, заправки и прочая мелочь, где можно забрать выручку: это Клайду и впрямь нравилось. А то и сами посудите, зачем нам было грабить банк? В те дни в банках Юго-Запада денег лежало кот наплакал. Депрессия ведь. О, не понимаете, мистер репортер. Да и то верно, чтоб понять, каково было тогда, следовало бы тогда и жить. Одни веселятся, другие рыдают. Пресса, чтоб хоть как-то развлечь народ, сочиняет байки. И про нас в том числе.
В газетах писали, что мы ограбили банк в Техасе, а сам этот банк находился, скажем, в Теннеси или другом каком штате. Помню, однажды мы остановились в небольшом городке на туристической станции. Я перешел дорогу и вошел в мотельчик, чтобы купить там сэндвичей. Завидев меня, официант сильно занервничал. А когда сэндвичи принес, то сказал:
– Сюда Бонни и Клайд приезжали! Заправлялись! И полиция за ними, только шиш копам, опоздали, как всегда!
От этих его слов я слегка растерялся. Ну и поспешил вернуться, конечно. И Клайду рассказал все. Как же он хохотал! А когда насмеялся, то велел собираться. Мол, официант нам как бы намекнул, и может статься, что узнал нас. И если узнал он, то узнает еще кто-нибудь и сдаст полиции.
Мы и уехали.
Вообще тогда мне казалось, что кое-кто из них, репортеров, точно таких же, как вы, мистер, сидит в компании переодетых же копов, попивает пивко, травит байки о жестокой банде Барроу, а после эти же байки выплескивает в газеты.
И читать их было весело. Нет, я сам не умел, но Бонни читала нам с Клайдом вслух, когда газеты, когда стихи. Стихи-то у нее были красивые, жизненные[6].