Наталья Солнцева - В храме Солнца деревья золотые
— С нами каскадеры приехали, — объяснила Лариса. — Он у них старший.
Илья поговорил со всеми: и с Паршиным, и с рабочими, и с Бахметом. Никто ничего определенного не знал. Дошла очередь до Бориса. Илья отозвал его в сторону, присел на замшелый камень.
— Садись, брат, в ногах правды нет…
Борис сел, внимательно разглядывая обветренного, бородатого мужика в ярком пуховике. Он сразу узнал руководителя группы альпинистов.
— Кто еще здесь поблизости обитает? — спросил Илья. — Кроме вас и строителей? Местные таджики не считаются.
— Тебе это зачем? — насторожился Борис.
— Мы товарища своего разыскиваем. Говорят, где — то здесь еще люди живут…
Каскадер помолчал, подумал. Достал из кармана пачку сигарет.
— Куришь?
Илья отрицательно качнул головой.
— Я так и знал. Здоровье, значит, бережешь.
— У каждого свои странности…
— Слышал я, община в горах есть, — сказал Борис, закуривая. — Найти ее трудно. Высоко забрались, и дорога туда неудобная. Они то ли святые, то ли чокнутые… Больше ничего не знаю…
МоскваМашеньку Ревину ничто не радовало. Ее жизнь без всяких на то причин круто изменилась. А главное, изменилась непоправимо. Если бы Машеньку спросили, в чем именно состоят эти изменения, она бы затруднялась ответить. Внешне все шло, как прежде. Ревин вставал по утрам, шел в ванную, принимал душ, брился, одевался, созванивался с охраной, выходил из квартиры, садился в свой «джип», ехал в офис и работал, работал, работал…
Машенька оставалась дома, но время проводила не в легкомысленных развлечениях, а в тяжелых раздумьях. Она слонялась по своей шикарной квартире из угла в угол и равнодушно взирала на дорогой паркет, итальянскую мебель и китайские вазы, открывая для себя избитую истину: внешние атрибуты жизни не что иное, как иллюзия благополучия. Ей стало неуютно в этих обтянутых шелком стенах. Почему? Здесь поселилось что-то неуловимо опасное, чужое. Машенька не могла этого объяснить, она просто чувствовала.
Данила — человек, которого она встретила и полюбила, — стремительно отдалялся от нее. Однажды утром она проснулась, а он оказался уже другим. Не тем Ревиным, за которого она вышла замуж, с которым они отдыхали на взморье, праздновали Рождество в загородном доме, ходили на модные тусовки, целовались, ругались, мирились…
Зазвонил телефон, и Машенька подпрыгнула от неожиданности. Нервы ни к черту! Она взяла трубку и услышала голос Холмогорова.
— Прекрасная Мария, я вас не разбудил?
— Н-нет…
— Вы чем-то расстроены?
— Бросьте, Геннадий Алексеевич! — взорвалась она. — К чему этот великосветский тон? Вы прекрасно знаете, какое у меня настроение и почему. Есть новости?
— Плохие. А у вас? Машенька прерывисто вздохнула.
— Тоже. Приезжайте ко мне, Гена…
— Сейчас не могу, — с сожалением ответил Холмогоров. — Занят. Может, пообедаем вместе?
Геннадий Алексеевич предпочитал французскую кухню, а Машенька потащила его в японский ресторан. Впрочем, после обмена новостями у обоих пропал аппетит.
— Данила продолжает тратить деньги, — сообщил Холмогоров. — Ума не приложу, куда и зачем. Вы спрашивали его?
— Пыталась…
— Ну?
— А-а! — она махнула рукой. — Он не счел нужным мне отвечать. Посмотрел, как на пустое место, и промолчал. Даже не рассердился. Лучше бы он заорал на меня, стукнул кулаком по столу, сказал бы, что это не мое дело! А он… как будто не слышал.
— Знакомая картина.
— Как он вообще работает? — воскликнула Машенька. — Объясните мне! Он же постоянно погружен в себя! Ничего вокруг не видит и не слышит. Как он ведет переговоры с партнерами, заключает сделки? Как он общается с людьми, наконец?
— На автопилоте, — ответил Холмогоров. — Ревин превратился в машину. Я с ужасом думаю, что будет, когда у этого механизма кончится завод.
— Что же это такое? — прошептала Машенька и заплакала. — Что делать?
Геннадий Алексеевич промолчал. Если бы он знал, то давно бы уже принял меры.
— Вы видели его зубы? — спросила она, доставая из сумочки носовой платок.
— Зубы?
— Ну да, зубы.
— Сегодня мы не встречались, а вчера… — Холмогоров напрягся, пытаясь вспомнить. — Зубы как зубы.
— Значит, вы еще не видели.
Машенька вытерла расплывшуюся под глазами тушь и громко высморкалась.
Этой ночью она испытала настоящий шок. Часов в пять вечера Ревин позвонил домой, сообщил, что задержится.
— Пойду к стоматологу, — объяснил он. — Так что не жди меня, ужинать я все равно не смогу. Ложись спать.
Она так и сделала. На удивление, заснула почти мгновенно. Посреди ночи ей стало не по себе. Как будто по квартире ходит кто-то чужой. Она привстала. В свете красного ночника спальня казалась зловещей.
Ревина рядом не было, его подушка осталась не — тронутой. Первую мысль, что в квартиру забрались воры, Машенька отбросила. Но ружье все-таки решила взять. На цыпочках подошла к шкафу, открыла дверцу… Ружье легло в руку, придав храбрости.
Затаив дыхание, она скользнула в коридор. Дверь в гостиную была приоткрыта, оттуда лился слабый свет.
«Это фонарь за окном, — догадалась она. — Где же Ревин?»
На фоне светлого квадрата окна выделялся темный силуэт мужчины. Он как будто стоял спиной к двери и смотрел на улицу.
«Данила? — одеревеневшими губами прошептала Машенька. — Это ты?»
Мужчина не пошевелился. Она подняла ружье и крикнула: «Не двигаться!»
Глупо, конечно. Он и так стоял как вкопанный. Свободной рукой Машенька нашла выключатель. Зажглось тусклое бра у двери в гостиную. Этого было достаточно, чтобы рассмотреть незваного гостя.
«Повернитесь, — стараясь преодолеть дрожь в голосе, приказала она. — Лицом ко мне!»
Мужчина громко расхохотался. Он резко повернулся, продолжая хохотать. И Маша, к своему ужасу, узнала в нем… Ревина. Это был ее муж… но что-то изменилось в его лице. Он просто изнемогал от хохота, а его рот… О Боже! Его рот был полон чего-то светящегося, как у тыквы в Хэллоуин…
Машенька отшатнулась и закричала. Ружье выпало из ее рук, глухо ударило о покрытый ковром пол. Ревин сделал шаг вперед… и она упала без чувств рядом с ружьем. Блаженная темнота впитала ее ужас…
Она очнулась от запаха нашатыря. Данила, как ни в чем не бывало, наклонился над ней.
«Что это было? Мне приснился кошмар?»
Он покачал головой.
«Кто-то пробрался к нам в квартиру, — прошептала она. — Где ты был?»
«Здесь…»
Чтобы произнести это слово, он разжал губы, и… О нет! Машенька снова увидела у него во рту нечто блестящее.
«Чего ты испугалась? — в недоумении спросил Ревин. — Ты что, не узнаешь меня?»
Она показала на его губы.
«Ч-что у тебя во рту?»
«Зубы. Да что с тобой? Золотых зубов не видела?»
Вот в чем дело… У него золотые зубы. Всего-навсего. А она уже вообразила Бог знает что!
«Зачем тебе золотые зубы? — задала она бессмысленный вопрос. — У тебя же свои — один к одному».
«Разве мне не идет?» — Данила широко улыбнулся, и его золотые зубы ярко сверкнули. Вся верхняя челюсть.
«Я еще и нижние сделаю!» — доложил он. «Зачем?»
— Красиво! — обиделся он, чувствуя ее неодобрение. — И приятно. Я что, не могу себе позволить?
«Но это же не модно. Кто сейчас делает золотые коронки?»
«Золото из моды не выходит, — серьезно возразил Ревин. — Не повторяй глупости, придуманные другими».
Всю эту «страшную» историю Машенька, всхлипывая и округляя от ужаса глаза, поведала Холмогорову. Тот удивился.
— Он что, на здоровые зубы поставил золотые коронки? Вы не шутите?
— Мне не до шуток, Геннадий Алексеевич. По-моему, Данила болен. И болен серьезно. Вы посмотрите, до чего дело дошло!
Он кивал головой, а сам думал: «Какие, собственно, у нас основания считать Ревина сумасшедшим? Золотые коронки? Причуда обеспеченного человека, вот и все. Любой врач скажет то же самое. Человек дорвался до денег и чудит. С кем не бывает?»
Холмогоров отвез Машеньку домой, а сам поехал в офис, воочию убедиться в услышанном.
Ревин охотно улыбался сотрудникам, демонстрируя ряд новеньких золотых коронок.
«Черт! — подумал Геннадий Алексеевич. — А совсем неплохо смотрится!»
Из дому госпожа Ревина позвонила доктору Закревской.
— Геля, — захныкала она. — У Ревина золотые зубы…
— Что-что?
— Сделай с ним что-нибудь. Ты же врач, в конце концов.
— Да в чем дело? Объясни толком.
— Данила вчера ходил к стоматологу и поставил на верхнюю челюсть золотые коронки. Представляешь? На всю челюсть!
Ангелина Львовна кашлянула. Она как раз пила кофе.
— Машенька, — стараясь быть вежливой, сказала она, — ставить на зубы золотые коронки или какие-либо другие — дело вкуса. Это не имеет ничего общего с патологией.
