Анатолий Безуглов - Черная вдова
- Остались мы, Глебушка, без отца...
И он понял, что она до сих пор любит его.
"Господи, сколько же вынесла страданий эта женщина при жизни бати, подумал сын. - А вот надо же, приехала сразу".
Родион поднялся со стула какой-то неуклюжий, неловко обнял брата, похлопал по плечу, но ничего не сказал.
Они ни о чем не расспрашивали, вероятно, подробности уже узнали от тети Полины. В деревне все всё знают...
Родион подал брату знак выйти в другую комнату. Вышли.
- Это самое... - мялся Родион. - Когда похороны?
- Понятия не имею, - признался Глеб. - Она решает...
- Ясно, - кивнул брат, понимая, что она - это Злата Леонидовна. - Ну и ситуация, - почесал он затылок. - Здесь, что ли, похоронят?
- Тоже не знаю... Впрочем, скорее всего здесь.
- Та-ак, - протянул Родион. - Надо обмозговать... Да ты садись. - Он усадил брата, сел сам и о чем-то задумался.
Из другой комнаты доносился разговор женщин. Вернее, больше говорила хозяйка, тетя Полина.
- ...Я так думаю, теперича Злате тут делать нечего. К деревне она не приспособленная... Да и в таком дому одной... На отоплении разоришься. Правда, к нам газ тянут, но когда это будет, бог знает... В городе жить легче. Удобства все, магазины... Говорят, у Семена Матвеевича в Средневолжске в нескольких сберкассах деньги лежат, да?
- Не интересовалась, - послышался усталый голос матери. - Все, что есть, - было его.
- Бедная Злата, - продолжала соседка, - дай бог ей в городе устроиться неплохо... И бабонькам нашим облегчение будет: детишек наконец пристроят.
- При чем здесь детишки? - спросила Зинаида Савельевна.
- Яслей в совхозе не хватает... Дом-то ихний под ясли строили, да Злате шибко понравился. Ведь Семен Матвеевич, царство ему небесное, хотел вселиться в другой, а она настояла...
Глебу откровения простой женщины рвали душу. Родион, однако, прислушивался с интересом.
- Две тысячи четыреста рублей заплатили за дом, - продолжала хозяйка, - а он стоит все пятнадцать, а то и двадцать тысяч...
Калерии Изотовне наверняка неприятно было слушать эти сплетни, и она перебила тетю Полину:
- Вы уж извините, Полина Никаноровна, у человека горе, а вы о чем-то не о том говорите...
- Верно, дорогая... Плету, старая, не соображая...
Женщины перешли на нейтральную тему, а Родион продолжал:
- Ты уж разузнай, когда похороны и прочее... Где, когда...
- Конечно, конечно, - кивнул Глеб, понимая, что у брата с матерью какое-то двусмысленное положение, и встречать, а тем паче распоряжаться, они не могут. Да и находиться среди посторонних людей неловко. - Пойду я, Родион. Злата, наверное, уже дома... Поговорю и сразу сообщу.
Сказав матери, что он скоро вернется, Глеб вышел от тети Полины. Его обогнала ватага ребятишек, перебрасывающихся снежками. Прошли мимо два парня и две девушки с непокрытыми головами, в расстегнутых пальто, со смехом обсуждая какого-то Володьку. Откуда-то доносились переливчатые трели гармони, под которую пел высокий женский голос. Деревня праздновала. И тут до Глеба дошел смысл слов "жизнь продолжается".
Он поймал себя на мысли, что его уже занимают не какие-то абстрактные вселенские проблемы, а земные. Триста рублей, которые он по просьбе отца проиграл позавчера Вербицкому, - вот о чем думал Глеб. Батя сказал тогда, что компенсирует. Но не скажешь же об этом мачехе сейчас. А деньги нужны позарез. Дома, в Средневолжске, семейную казну опустошила, наверное, встреча Нового года. Допусти Лену до рынка и магазинов, так не остановится, пока не спустит последний рубль.
"Может, намекнуть все-таки Злате? - колебался Глеб. - Нет, неудобно..."
В особняке он снова застал только жену. Мачеха еще не вернулась. Лена заставила мужа поесть, хотя, честно говоря, особенно настаивать не пришлось: Глеб почувствовал зверский голод. Да и уж больно аппетитно выглядели закуски, приготовленные к встрече Нового года, так никем и не тронутые. Он поглощал еду молча, под болтовню жены, и почти не слушал: как говорится, в одно ухо влетало, а из другого вылетало. Мысли его теперь вертелись вокруг профессора: застанет Ярцев его в Средневолжске или тот укатит в Москву. А встретиться надо обязательно.
- ...Насчет мебели мы договоримся, я думаю, - вдруг дошли до сознания Глеба слова жены.
- Какой мебели? - переспросил он.
- Отцовской, какой же еще! - удивилась Лена.
- Ты о чем? - перестал есть Глеб.
- О том, что мы с тобой переедем на проспект Свободы...
- А твою квартиру?
- Отдадим Злате Леонидовне. Вот я и считаю, что нашу мебель мы оставим ей. Модная, современная... А отцовская пусть так и останется у нас. Сейчас стиль ретро очень ценится... Гарнитур из карельской березы! Девчонки умрут от зависти!
- Постой, - снова взял вилку Ярцев. - С чего ты взяла, что Злата захочет к нам, на Большую Бурлацкую?
- Она сама намекнула, что в деревне ни за что не останется. Все загонит. - Лена обвела вокруг руками. - И в город. Говорит, ей здесь делать нечего. А что? Злата теперь вдова, ей в городе площадь нужна. Нам ведь четырехкомнатная квартира - во! - провела она ладонью выше головы.
- Короче, все уже решили, - усмехнулся Глеб.
- Ты сам подумай, - убеждала его жена, - ну как она сделает себе прописку в Средневолжске? Прописана в совхозе...
- О, господи! - вырвалось у Глеба.
- Миленький, чем-то ведь мы должны помочь! Не чужая...
- Скажи уж честно, тебе самой не терпится перебраться в отцовскую квартиру, - недовольно пробурчал Ярцев.
- Но ведь ты не такой дурак, чтобы сдать ее государству, - с обидой сказала Лена. - Ведь прописан там, имеешь на нее законные права... А Злате - нашу отдадим. Кстати, она сказала, что берет на себя все расходы похороны, поминки, памятник.
Видя, что муж все сильнее мрачнеет, она замолчала, шмыгнув носом.
- Лена, дорогая, - вздохнул он, - неужели обо всем этом нужно именно сегодня, сейчас?
- Прости, Глеб, прости, милый! - спохватилась Лена. - Конечно, я дура! Тебе так тяжело, а я... - Она махнула рукой.
Что-то в поведении жены насторожило Глеба. Нет, она была внимательна, ласкова, в ее искреннем сочувствии он не сомневался, но почему иной раз, встречаясь взглядом с ним, отводит глаза?
У Ярцева на языке так и вертелся вопрос, что это с ней, но мимо окна прошли Злата Леонидовна, Надежда Егоровна и какой-то полный мужчина, кажется, тот, что был заместителем отца.
Глеб внутренне собрался: предстоял печальный разговор о похоронах и связанных с ними других невеселых делах.
Часть вторая
Сойдя с поезда в Трускавце, Орыся взяла "Волгу" частника, хотя идти пешком до дома - не больше пятнадцати минут. Не хотелось встречаться с кем-нибудь из знакомых. Водитель "Волги" и тот знал ее. Но, несмотря на это, он взял с нее трояк не моргнув глазом.
Родная калитка, расчищенная от снега дорожка до двухэтажного особняка. Однако Орыся прошмыгнула во флигелек во дворе. В нем было жарко, пахло свежесваренным борщом. Не успела она снять шубу, как хлопнула входная дверь.
- Слава богу, приехала! - радостно обняла ее Екатерина Петровна. Чуяло мое сердечко, что сегодня воротишься. С утра вон протопила, прибрала... Небось голодная с дороги?
- Спасибо, тетя Катя, - устало ответила Орыся, стягивая с себя сапоги. - Есть не хочу. Прилягу. Голова разболелась.
- Тогда в постель, в постель, - захлопотала Екатерина Петровна, разбирая кровать. - Это сейчас для тебя самое милое дело.
Пока Орыся раздевалась, она успела сообщить новости, накопившиеся за неделю отсутствия хозяйки. И дом и флигель принадлежали Орысе.
- Ну, я побежала, - сказала тетя Катя. - Уборку кончать надо.
Напоследок она положила на тумбочку возле кровати деньги. Аккуратно сложенные десятки к десяткам, пятерки к пятеркам, рубли к рублям - плата от постояльцев. Можно было не считать: Екатерина Петровна ни копейки не положит в свой карман.
Орыся легла, прикрыла глаза. Качало, словно она все еще ехала в поезде. В голове плыли вокзалы, люди, улицы Средневолжска, по которым Орыся совсем недавно бродила чужая и неприкаянная. В памяти встала самая болезненная, самая щемящая душу картина - заснеженный двор детского садика, полный веселых ребятишек, которые катались с ледяной горки, лепили снежную бабу. Глядя сквозь щель в заборе, Орыся сразу увидела своего Димку. В клетчатых штанишках, коричневой курточке с капюшоном. Он даже не подозревал, что в десяти метрах находится родная мать, которая жадно ловит каждое его движение. На одно мгновение ей показалось, что он посмотрел в ее сторону. У Орыси дрогнуло сердце: неужели почувствовал?
Нет... Ей это действительно только показалось, потому что уже через секунду Димка со смехом мчался за каким-то мальчишкой.
"Боже мой, и почему я такая несчастная?" - вырвался тихий стон из груди Орыси. Она открыла глаза.
Со стены на нее смотрели десятка два фотографий - то, что осталось от целого чемодана снимков, которые Василь, отец Димки, заядлый фотограф, увез с собой в Средневолжск.
