Андрей Анисимов - Завещание сына
– И к ней никто не приходил?
– Приходил.
– Кто?
– Смазливая девица.
– Личность установили?
– Не смогли.
– Как это не смогли? Ну-ка, давай подробно. – Ерожин вернулся в кабинет и уселся за стол.
– Она пришла, часа два пробыла у Сенаторши. Вышла. Маслов послал за ней Сашу Крутова. Тот девчонку упустил.
– Хоть номер машины запомнил?
– Он ее во дворе упустил. Она через проходной проскочила. Думаю, опасалась слежки.
– Плохо.
– Я понимаю, что плохо. Кругов у нас недавно, опыта маловато, – заступился Волков.
– Усильте группу наблюдения. – Ерожин насупился. – Были еще контакты? Ей звонили?
– Один звонок из Штатов. Слюни. – Волков достал из кармана кассету и протянул Ерожину. – Но вы послушайте.
– Девчонку упустили – это черт знает что, какой-то кружок «Умелые руки»! Постарайся дальше без накладок.
– Постараюсь, Петр Григорьевич.
– Ну давай.
Простившись с майором, Ерожин вставил пленку Сенаторши в гнездо магнитофона.
– Машенка, дэвочка моя. Я позвоню пятый раз. Почему не говоришь с Микоэлом? Микоэл скучает, – услышал Ерожин мужской баритон с сильным англо-американским акцентом.
– Микки, я все время дома. Наверное, что-то с телефоном не так. Где ты, милый?
– Я в небе. Через час Калифорния, даю речь на боготворный завтрак, пансионат ветеранов Вьетнама.
– Благотворительный, – поправила Сенаторша.
– Да, это есть очень трудное слово.
– Милый, когда я тебя увижу?
– Я сам тебя хочу, как арабская жеребец. Во сне трогаю твой поясница и просыпаюсь мокрый, как мышь. У тебя такой тонкий поясница!
– Не поясница, а талия, – кокетливым тоном уточнила Сенаторша.
– Хорошо, талия, – согласился Микоэл.
– Как хочешь, но я одна здесь больше не могу. Приезжай и забери свою девочку, – капризно потребовала Хлебникова.
– Я звал, твоя не хотела. Что изменилось у моя девочка?
– Раньше не хотела, а теперь хочу. Надоело без тебя жить. Я поняла, что любовь – это главное.
– Я есть очень радостный от твоих слов. Буду брать на днях самолет. Но ты, эндестэнд, жить в одном дом нам не можно. Микоэл имеет семья.
– Снимешь мне хату.
– Я возьму для тебя прекрасную квартиру в район Централ Парка. Это Манхеттен, очень солидная район Нью-Йорк. Буду ходить тебя каждый день, иногда ночь.
– Вот и хорошо. Я жду.
Ерожин выключил магнитофон и рванул из кабинета. По дороге к дому любящий муж остановился возле цветочного магазинчика и приобрел букет белых астр. Он знал, что если путь к сердцу мужчины лежит через желудок, то к сердцу женщины – через глаза, нос и уши.
…Николай с трудом приоткрыл веки и обнаружил перед носом синий ковер с огромными аляповатыми цветами.
«Где я?» – ошалело повертев головой, спросил он себя. Голова была пустой и одновременно тяжелой, как пивной котел, во рту и глотке пересохло, а из утробы поднималась отвратительная тошнота. Помещение казалось жалким и незнакомым. Лишь сверкающий белизной финский холодильник, резко выделяясь из остального хлама, о чем-то смутно напоминал. Постепенно возвращавшаяся память прояснила его вчерашнее приключение, и молодой человек, с опаской развернув голову, покосился на соседнюю подушку. Никого рядом не заметив, он с облегчением вздохнул и сбросил с себя плюшевое покрывало.
Поняв, что спал в брюках и свитере, стал мучительно вспоминать момент отхода ко сну. Но не вспомнил. Зато вспомнил пьяное застолье и почувствовал себя виноватым и самому себе противным. Особенно досаждала непристойная мысль: переспал ли он с хозяйкой этой лачуги или нет? Грыжин приподнялся и поглядел на стол. Следы вчерашней пьянки исчезли. Все было прибрано и чисто. Где-то за стеной громыхнули ведра, затем распахнулась дверь и появилась Лида:
– Вставай, Колян. Сейчас мы с тобой в санаторий сходим, а позавтракаем, когда вернемся.
– Какой санаторий?
– Кардиологический. Ты чего, совсем без памяти?
– Я, правда, не помню. Зачем нам туда идти?
– Рак твой светить. Ты вчера умирающим прикинулся, вот я с соседкой Милкой и договорилась. Она там медсестрой и обещала тебя профессору показать.
Николай густо покраснел. Он вспомнил, как вчера расплакался и проболтался продавщице о своей болезни.
– Зря это, Лида. Мне диагноз уже поставили.
– Зря не зря, а пошли. Иначе я воровкой окажусь. А я не воровка.
– Ты о чем? – Николай поднялся с тахты и вопросительно смотрел на девушку.
– О том. Я у тебя вчера из бумажника тысячу для Милки вытянула. Это ей за хлопоты. Не пойдешь, я деньги у нее назад не возьму. Выходит, я воровка. А профессору сколько дать, Милка скажет.
– Ну вытянула, и ладно. Я тебя воровкой не считаю. А идти не хочу.
– Денег пожалел? – зло бросила Лида.
– Да при чем тут деньги. – Грыжин поморщился. – Я бы все отдал, если бы это помочь могло.
– Все у тебя никто не просит. У них самый дорогой профессор больше ста баксов не берет. Не разоришься… Пошли.
– Прости, Лида, не хочу.
– Как это не хочу?! Ты вчера ко мне подвалил, я думала, выпьем, приласкаешь деваху одинокую, а ты на меня свой груз навалил. И после этого – не хочу?! Нет, парень, если ты хоть немного мужик, пойдешь. – И Лида надвинулась на гостя, грозно подперев бока руками.
– Ладно, будь по-твоему.
В вестибюле санатория стояла охрана. Лида усадила Грыжина на кожаный диван и куда-то убежала. Вернулась с плоской широкой молодкой в белом халате.
– Знакомься, моя соседка Милка.
– Очень приятно, – приподнялся Грыжин. – Николай.
– Иди, Николай, за мной, не оглядывайся и делай вид, что ты тутошний. Понял? – распорядилась молодка и быстрым мужским шагом повела Грыжина за собой. Они миновали длинный коридор, поднялись по мраморной лестнице и остановились у стеклянных дверей. – Жди, – шепнула Мила и исчезла.
Ждал Грыжин довольно долго. Двери несколько раз открывались, но Мила не выходила. Другая медсестра, старая и полная, вывела под руку молодого мужчину. За ней выглянула Мила и поманила пальцем. Николай вошел в огромный светлый зал. Это и был кабинет профессора. Возле окна за столом сидел миниатюрный сутулый человечек. Зыркнув на молодого бизнесмена, он резво покинул кресло и быстрыми шажками засеменил навстречу.
– Значит, умирать надумали? – спросил он, сверля Николая маленькими глазками-буравчиками.
– У меня рак желудка в последней стадии, – тихо сообщил Грыжин.
– Да, видок у вас несколько помятый. Вижу, вчера по себе поминки справляли. Часто закладываете? – пропустив мимо ушей само диагноз пациента, поинтересовался профессор.
– Так сильно первый раз, – смутился молодой предприниматель.
– Раздевайтесь – и сюда, на ложе.
– Как раздеваться? – переспросил Николай, покосившись на низкую кушетку в углу кабинета-зала, покрытую белоснежной простыней.
– Как раздеваются? Снимают с себя тряпки. Вы что, на простынях одетым спите?
Грыжин чуть не признался, что сегодня именно так и спал. Но решил воздержаться, молча разделся догола и улегся на кушетку. Профессор уселся рядом, внимательно и долго разглядывал его с головы до пят, оттягивал веки, изучал зрачки, зачем-то велел открыть рот и показать горло. Потом поднялся, взял со стола стетоскоп, прослушал грудь и спину, натуженно и громко сопя, промял Николаю живот.
– Ели?
– Что? – не понял Грыжин.
– Что, меня не интересует. Утром пищу принимали?
– Нет, пока не завтракал.
Профессор удовлетворенно хмыкнул и позвал Милу.
– Своди его на кровь, потом, если анализы не унесли, пусть помочится, и к Василию Абрамовичу.
– Так голым и идти? – испугался Грыжин.
– Зачем голым? У нас не клуб нудистов. Одевайтесь и двигайте.
Через полтора часа, обойдя несколько кабинетов, пациент вернулся к профессору. Но тот его не принял:
– Погуляйте, перекусите. Отсутствием аппетита не страдаете?
– Не жалуюсь…
– Я так и думал, а после обеда – жду.
Мила провела Николая в холл. Лида сидела на кожаном диване, сложив руки на коленях. При виде своего нового приятеля она вскочила:
– Ну?
– Велел после обеда явиться.
– Владимир Алексеевич анализы ждет. С рентгенологом и лаборантами надо рассчитаться сейчас, – предупредила Лидина соседка, – А с профессором после.
Грыжин раскрыл бумажник:
– Сколько?
– Василию Абрамовичу пятьсот и триста в лабораторию. – Николай вытянул очередную тысячу и протянул Миле. – Где ж я такие деньги поменяю, – растерялась медсестра.
– У меня мелкие есть, – Лида извлекла из сумки кошелек, рассчиталась и взяла Николая под руку:
– Пошли, Колян, завтракать Я с тобой сама не жрамши.
– Лидочка, я не хочу есть.
– С перепоя, что ли?
– Не знаю, но не хочу. Я здесь подожду.
– Дело хозяйское. Ты теперь дорогу к моей хате знаешь, захочешь – милости просим. А мне на точку пора. Я Галку до обеда упросила, надо и совесть знать.
Оставшись один, Николай медленно вышел из парадного и побрел по парку. Вековые липы окаймляли широкие засыпанные павшей листвой аллеи. По аллеям прогуливались больные. Большинство из них утеплилось, накинув поверх пижам пальто и пуховые куртки. У скамьи собралась группка пожилых мужчин. Седой бородач кормил белку, протягивая ей на ладони орех. Белка сидела на дереве, обхватив лапками ствол в метре от лакомства, но взять орех не решалась. Николай остановился и вместе со всеми ждал, когда зверек осмелеет. Не дождался и побрел дальше. Обойти весь парк санатория неспешным шагом удавалось за двадцать пять минут.
