Кофе и полынь - Софья Валерьевна Ролдугина
— Миссис Маноле, как так можно! Разве бы я стала стрелять в вашего сына? — оскорбилась я, но ридикюль с отцовским револьвером огладила. — И, уверена, до такого бы не дошло, всё бы разрешилось мирно.
Клэр ничего не сказал, но так взглянул на Яна, что тот сглотнул и сделал шаг назад, едва не сбив с ног Зельду. А она, видимо, уже потеряла надежду вразумить сына тряпкой — и только махнула рукой:
— Ну, толку-то думать о том, что могло быть, а могло и не быть… Заходи уж, птичка. Белобрысый-то тебе кто? Больно рожа знакомая, а припомнить не могу.
— О, это мой дядя, сэр Клэр Черри, баронет… Дядя, познакомьтесь с матушкой Лайзо, миссис Маноле.
— Мы уже встречались, когда вы устроили то чудовищно безвкусное представление с гадалкой-гипси в «Старом гнезде», — закатил глаза Клэр. И нехотя добавил: — Однако рад знакомству, миссис Маноле. Прискорбно только, что старший сын не унаследовал от вас ни благоразумия, ни проницательности.
— Да дурень он, как и его отец! Да и нравом пошёл в него…
В доме тоже почти ничего не изменилось, только будто бы стало почище и посвежее — или же я на сей раз не замечала недостатков и не рисовала себе в воображении ужасные картины. Зельда провела нас на кухню. Тут было, пожалуй, жарковато из-за растопленной плиты и пахло похлёбкой, но на потолочных балках, как и прежде, висели связки трав и странные амулеты. Я забрала у Клэра корзину и передала Зельде, сказав:
— Надеюсь, вы не откажетесь принять небольшой подарок. Здесь немного чая, пряностей, белого сахара и фруктов, а также бхаратская шаль: мне кажется, она пойдёт к вашим глазам и красиво оттенит их… Нет-нет, возражения не принимаются, — быстро добавила я, не давая ей вставить ни слова. И затем извлекла из ридикюля жестянку с засахаренными цветами: — А вот небольшой подарок от Лайзо из Алмании. Мы виделись недавно во сне, и он просил передать вам это — и извинения. Ему жаль, что он не может пока попросить прощения лично. Но, уверяю вас, когда Лайзо вернётся, он обязательно скажет это сам, поэтому, прошу, не сердитесь на него.
Крошечную жестянку, благоухающую сладостью, розами и фиалками, Зельда приняла бережно, обеими руками, точно реликвию, и тихо спросила:
— Так ты думаешь, птичка, он вернётся?
— Разумеется! — с достоинством ответила я, хотя сердце у меня, признаюсь, пропустило удар. — Лайзо ведь обещал, а он не из тех людей, что нарушают обещания. Как можно сомневаться?
Пожалуй, я ожидала чего угодно: что Зельда начнёт браниться, или что она спросит меня о сне, или велит не болтать глупостей… Но только не того, что она глубоко вдохнёт — и расплачется навзрыд.
— Женщины, — с видимым отвращением пробормотал Клэр и, достав из кармана надушенный платок, вручил его Зельде, а потом помог ей сесть. — Никакого достоинства, самообладания и… Нет-нет, пожалуйста, не стесняйтесь, продолжайте плакать, пока вам не станет легче. Воды? Или, может, вам нужны нюхательные соли?
Зельда шумно высморкалась в его платок и простонала:
— Ох, не могу, ох, Лайзо, упрямый остолоп… Соли для ледей оставьте, а мне б покрепче чего глотнуть.
На мгновение выражение лица у Клэра стало нечитаемым… а потом он извлёк из внутреннего кармана пальто маленькую изящную фляжку, открутил крышку — и протянул Зельде:
— Вот, прошу. Исключительно для здоровья.
Из фляжки — уж это я после визита в «Клуб дубовой бочки» знала наверняка — пахло крепчайшим виски. Зельда сделала глоток, закашлялась, прижимая платок к губам, потом приложилась к горлышку ещё. Мало-помалу слёзы иссякли.
— Мы ведь знатно разбранились, когда он уезжать надумал, — призналась она тихо, окончательно успокоившись. — Ишь, чего надумал — за славой отправился, да ещё куда… Не шутки это. Много я ему дурного наговорила, а под конец погрозила материнским проклятием, если он ослушается. А он возьми и скажи: «Не бывало такого, чтоб недоучка, неумеха и вдруг прокляла настоящего колдуна». И глаза у него раз — и засветились будто… Ну, перепугалась-то я знатно, но всё же нрав у меня крутой. Взяла да отхлестала его по щекам. А он повернулся и ушёл молча. И снится мне с тех пор не каждую ночь, но частенько, что Лайзо, кровиночка моя, падает с большой высоты, с самого неба, а свет то вспыхивает, то гаснет. И так это страшно!
Перед глазами промелькнул вдруг образ, полустёртый из памяти, точно давний сон — выжженное поле, и пепел, и самолёт, взмывающий в небо. Меня охватила дрожь, и я с трудом подавила её, заставила себя улыбнуться и осторожно сжать руку Зельды, ободряя:
— Любой вещий сон, любое видение будущего — лишь часть истории, без начала и конца. Легко впасть в отчаяние, неверно истолковав увиденное. Вы ведь гадаете людям, верно? Иногда смерть, которую предсказывают карты, это лишь перемены. Старая эпоха уходит, наступает новая… Что же до Лайзо, то, поверьте, он не желал вас обидеть. Он, без сомнения, любит вас. Но если у человека есть цель, ясная и желанная, если он знает, что должно сделать, то удержать его не сможет ни родная мать, ни… ни… — я осеклась. А кто для него я? Не невеста даже… — Никто. Никто не остановит. Тем более такого человека, как Лайзо! У него строптивый, свободный нрав, и…
— Порола я его мало, — вздохнула Зельда, кажется, окончательно приходя в себя. — Да и всех их, чего уж говорить, потому и выросли здоровенные лбы, никакого сладу с ними нет. Но как на родную кровинушку-то руку поднять? Ох, и заговорилась я, — вздохнула она, поднимаясь. — Надо посмотреть, не выкипела ли похлёбка, а там, глядишь, и чайник вскипятить. Чаю-то у меня нет, но вот травы всякие есть, вот и мята, вот и шалфей, вот и тимьян…
Зельда продолжала бормотать, отщипывая от вязанок по листику, по веточке, а я деликатно промолчала, не напоминая, что теперь чай у неё был — он лежал в корзинке с остальными подарками. В отдалении послышался шум: в дверь, кажется, снова постучали, и Ян, изрядно сердитый, пошёл проверять, кого на сей раз принесло… Клэр же, воспользовавшись паузой, закрыл фляжку и убрал во внутренний карман.
— Гляньте-ка, ни печенья, ни сахара нет, нечем угощать! — расстраивалась тем временем Зельда. — Стыд-то какой! А ведь говорили же мне карты, что нынче надо ждать гостей…
— Что там насчёт гостей? — послышался знакомый голос. — Ступай-ка ты прогуляться, Ян, уж больно у тебя рожа хмурая… Зельда! Знаю, что ты дома, что бы
