Марсела Серрано - Пресвятая Дева Одиночества
Я перехожу в ванную: стены цвета охры, терракотовая плитка и дерево, раковина умывальника расписана вручную — именно такую мне всегда хотелось иметь. Стараясь не обращать внимания на роскошную ванну, куда нужно спускаться по ступенькам, выложенным такой же охряной и терракотовой плиткой, поскольку она находится ниже уровня пола, открываю маленький шкафчик. Только духи и пара дорогих кремов указывают на присутствие женщины, больше ничего. Под умывальником расположен обычный для ванных комнат шкаф с деревянными дверцами, который словно приглашает заглянуть внутрь. Там я обнаруживаю фен— интересно, зачем он ей, если длина ее волос составляет всего несколько сантиметров? — косметичку и какую-то коробку. Я беру черно-красную косметичку, миниатюрный саквояж для кремов, туалетных принадлежностей, лекарств, где в беспорядке лежат пузырьки, мыло и шампунь из отеля «Интерконтиненталь», шапочка для душа и спички из «Шератона» и швейный наборчик из «Марриотта». Коробка черно-голубая, с традиционным для Олиналы[40] орнаментом, и почему-то мне кажется, что там хранятся лекарства. Так и есть; в глаза сразу бросается большой красно-белый флакон тайленола, типично американское средство, рядом с ним витамины «Центрум» — для своих тридцати пяти лет она очень предусмотрительна. Не нахожу ни презервативов, ни противозачаточных таблеток, ни модных целебных мазей, только невинный аспирин, болеутоляющие и какие-то травяные капсулы.
Уже собираюсь выйти из ванной, как вдруг что-то словно толкает меня назад к шкафчику: я беру духи, прыскаю себе на мочки ушей и шею и тут же наполняюсь ароматом Лусии Рейес, запахом ее тела.
Возвращаюсь в спальню и не без труда открываю ящик тумбочки у постели, ломая при этом замок. Представляю, как бы я разозлилась, если бы кто-то сотворил такое с моей тумбочкой! С изумлением обнаруживаю там бело-голубую картонную коробочку со снотворным. Находка несколько сближает меня с блондинкой, поскольку доказывает, что начиная с определенного момента ни одна женщина не может похвастаться крепким сном, даже эта, обладающая, судя по всему, потрясающей выдержкой. Но еще больше меня удивило происхождение лекарства: на нем стоит хорошо знакомый логотип Национального фармакологического регистра Чили, точно такой же, как на коробочках, лежащих в моей косметичке в трех кварталах отсюда.
Две другие двери ведут еще в одну спальню и маленький кабинет. Больше комнат в доме нет. В спальне, к своему разочарованию, обнаруживаю одну-единственную кровать, тоже неубранную. Я не сомневаюсь, что служанка ночует в домике привратника рядом со входом, следовательно, здесь спал Сантьяго Бланко. Это подтверждает и осмотр ванной, примыкающей к комнате: на раковине я вижу бритву и флакон с кремом для бритья, которыми, несомненно, недавно пользовались. Если Сантьяго Бланко не увез эти предметы мужского обихода в своем чемоданчике, значит, они являются постоянной частью местного пейзажа.
Я торопливо перехожу в последнюю комнату— кабинет; если бы Лусия Рейес имела двоих детей, как я, то не могла бы позволить себе подобную роскошь, поскольку это помещение служило бы еще одной спальней. Даже когда очень торопишься, для зависти время всегда найдется, слишком уж тут уютно: вдоль стен стоят деревянные стеллажи и полки, заполненные пока что лишь наполовину, но, как видно, все еще впереди; с книгами мирно соседствует музыкальный центр с невообразимым количеством дисков— их здесь ничуть не меньше, чем видеокассет в спальне. Да, блондинка неплохо устроилась, и ее очевидное одиночество достойным образом скрашено. Посередине расположился массивный письменный стол на прочных ногах, напоминающих лапы тигра или льва, какими их изображают на скульптурах. Меня бы не слишком удивило, если бы он вдруг издал грозный рык. Включенный портативный компьютер, соединенный с принтером, и множество разбросанных в беспорядке бумаг создают впечатление лихорадочной работы. (Как будто, пока она пишет, смерть над ней не властна.) Нет ничего легче, чем определить, является ли кабинет таковым только по названию или здесь действительно работают.
На светящемся экране читаю: «Оахакские селения и их мелодии: Теотитлан-дель-Валье, Истлан, Тустепек, Техупан, Койстлауака, Сучистлауака, Тепельмеме, Тамасулапан».
Кому принадлежат эти строки: музыковеду или писательнице, сочиняющей роман об Оахаке? На соседнем кресле лежит огромный испанский словарь, открытый на букве Г. Синяя матерчатая сумка из магазина «Ганди» наконец-то нашла пристанище под столом. Я просматриваю книги и бумаги и не удивляюсь ни томику «Волчицы», ни полному отсутствию романов К.Л.Авилы, ни множеству американских изданий в твердых обложках — некоторые даже с чеком нью-йоркского книжного магазина «Варне и Ноубль» внутри — в кабинете колумбийки, не говорящей по-английски.
Я не обнаружила ни сумки, ни коробки, ни ящика в столе или шкафу, где хранились бы ее личные бумаги, письма, записки. Их просто нет или они так ловко запрятаны? Однако, поразмыслив, я догадываюсь: просто-напросто ничего хранить не стоит. Прошлое — это не факты и события, а только то, что остается от них в нашем сердце — пусть пристрастном и обманывающемся, но чувствующем свою правду — после разрушительной работы времени. Истина, изложенная буквально, никому не нужна. Кто бы ни была эта женщина, я восхищаюсь ее сдержанной твердостью. Вот бы мне стать такой! Но, твердо зная, что это невозможно, я отбрасываю эту мысль, словно использованный носовой платок.
Во всем доме я не встретила ни одной фотографии.
На пересечении улиц Руфино Тамайо и Гарсиа Вихиль находится огромное здание Дома народных промыслов штата Оахака, и его многочисленные магазинчики и выставки помогли мне скоротать время, которое я отпустила Лусии Рейес на посещение рынка. Будучи в эти утренние часы единственным посетителем, я остановилась возле кассы поболтать с продавцом, не спуская в то же время глаз с улицы в ожидании красной «хонды». Чтобы оправдать свое присутствие здесь, я тоже купила маленькую фигурку— полосатого, как кот, волка с белыми усами и красными устрашающими зубами, пусть по ночам отгоняет от меня плохие сны.
Если верить продавцу, голубые стены изначально были красными, пока месяца четыре назад не явилась целая армия маляров и не перекрасила их. Дом был выставлен на продажу еще во времена кризиса, тем не менее цена на него почему-то оставалась запредельной (очень по-мексикански), из-за чего его никто не покупал. Потом приехала одна иностранка, да, колумбийка с внешностью американки и почти совсем без волос на голове — может, она хочет нарастить их где-нибудь в другом месте? — и заплатила за то, что хотела иметь, наплевав на законы рынка. Благодаря парку ожидаешь увидеть внутри по меньшей мере замок, а не дом с тремя комнатами, может быть, богачи еще поэтому не заинтересовались им. Продавец, очень приятный и обходительный молодой человек, добавил, что на месте блондинки поступил бы так же, ведь деньги имеют ценность не сами по себе, а лишь как средство для исполнения желаний. Блондинка сама ему говорила—она такая любезная и, когда заходит в магазин, обязательно останавливается поболтать по-соседски, — что хочет остаться тут навсегда и покупка дома — отнюдь не просто капиталовложение.
Хотя дом был куплен четыре месяца назад, она живет здесь всего месяц, а до этого нанятый ею человек делал там ремонт. Время от времени приезжал высокий седой сеньор, следил за работой. Не могу не признать, что решение поселиться здесь вполне разумно и оправданно.
Старость страшит меня, в частности, тем, что я не смогу обеспечить себе жизнь в свое удовольствие, о чем всегда мечтала и связывала с тем временем, когда перестану работать. В сотый раз оглядывая место, которое облюбовала эта загадочная женщина в надежде обрести иную судьбу, я подумала, что если ей удалось обеспечить себе такую жизнь, то она спасена. Парк с его огромными деревьями, привлекающими внимание и в то же время отгораживающими от внешнего мира, тишина, ярко-голубой бассейн, пестрые цветы, терраса с изразцами и зеленой железной мебелью, гамак, лениво покачивающийся меж двух стволов, и огромный кусок неба над головой только укрепляют меня в этой мысли. Дом не подавляет своими размерами, выглядит приветливым и уютным. Весьма удачно расположен домик привратника: не слишком близко, чтобы не нарушать покой хозяйки, и не слишком далеко, чтобы она не чувствовала себя одиноко. Если она хотела от всех убежать, почему не купила кофейную плантацию где-нибудь в Сьерра-Мадре-дель-Сур, например? Нет, ей нужен город: улицы, разноликая толпа, храмы и рынки, люди и соборы, рестораны и магазины. Вопреки собственному представлению о себе ничто человеческое ей не чуждо, и несколькими минутами позже она это доказала.
Я шла за светловолосой колумбийкой до улицы Пятого мая. Дело в том, что через пятнадцать минут после возвращения с рынка она опять вышла из дома и не спеша направилась к центру, зайдя по дороге в прелестную маленькую кофейню, где все, включая цвет, соответствовало предлагаемому напитку, а запах стоял просто восхитительный. В открытой ее части было всего два маленьких столика с крошечными табуретками, за один из которых она и села. Я решила, что не стоит входить сразу за ней, и несколько минут рассматривала одежду в соседнем магазине, после чего заняла второй столик как раз в тот момент, когда ей принесли чашку эспрессо. Стараясь скрыть чилийский акцент, я попросила холодный капуччино с шоколадом. Она достала из сумки — бесформенного плетеного мешка песочного цвета — книгу, открыла ее на заложенной странице (мне не понадобилась особая проницательность, чтобы узнать роман Толстого, лежавший на тумбочке) и только собралась закурить, как ее окликнула очень смуглая высокая женщина с длинными седыми волосами, одетая в цветастую юбку до пят и мужскую рубаху; видимо, как и мы обе, иностранка. Она проходила мимо, но, увидев мою подопечную, остановилась.
