Валерий Меньшиков - Цветы на асфальте
Пашка огляделся, хотя чего здесь было рассматривать. Широкий в наклон лежак, зацементированная в полу туалетная раковина, небольшое, упрятанное за решетку, оконце да тусклая ватт на шестьдесят лампочка под потолком. Пропыленная, в сетчатом каркасе, у которой и нити не видно, так себе — светлячок, чтобы лбом о стенку не стукнуться. Вот и вся обстановочка.
На широком лежаке укрытый тряпьем лежал похожий на взъерошенного хорька мужичок. Его сморщенная мордочка под самые щелки глаз заросла пепельной щетиной. При появлении Пашки он сел, спутанную щетину разомкнули невидимые губы.
— Привет новому страдальцу. Харчевать из государственного котла прибыл? Что ж, садись на пуховики да рассказывай свои муки-разлуки, глядишь, и время побежит быстрее.
Вся злоба, страх последних дней, которые он не мог выплеснуть на тех, кто задержал и конвоировал его сюда, прорвались неожиданно в Пашке. Он выкинул руку вперед, поднес кулак к самой кнопке мужичонкиного носа.
— А вот этого не хочешь? Соплей перешибу и растирать не стану!
Мужичок отпрянул в угол, заговорил испуганно:
— Ты это чего, паря. Я ведь к тебе по-хорошему, потому как выть от одиночества хочется. Да, знаешь...
— Знаю, — обрезал Пашка, слышавший от Креста, что в камере больше всего надо бояться случайных и говорливых посидельцев. При случае мало ли кому могут историю твою пересказать, да еще и приукрасят на свой лад.
Скинул Пашка плащ, развалился на лежаке, потянулся. Молча смотрел на серые стены, чувствовал: плохи его дела. Наследил много; и дернуло же его деньгами разбрасываться, да и с машиной тоже, вдруг кто видел... Он представил на миг: сидят они, вчетвером, отгороженные от всех барьером, по сторонам конвой усиленный. А зал недобро гудит. Как же, человекоубийцы. Крест рядом тулится, старичок с чемоданом и тот, чернолицый. Хочется ему вскочить, закричать истошно: «Не убивал, не убивал!» Но не подняться, все цепенеет в нем, каждая клеточка в теле омертвела от соседствующего брата...
Да, никто не тянул его в эту историю. Сам напросился. Хотелось доказать брату, что ничего не боится. Достал бы машину, в крайнем случае, и в сторону. В худшем случае за угон три-четыре года получил. А теперь?
Теплилась надежда: авось, не дознаются. Крест ушел. Проверял утром землянку — пусто. Завалил лаз всяким тряпьем, схоронил от чужого глаза. Ну, а в следственный изолятор он сам себя засадил, слова Лехины помнил: «Ты, Пашка, пока замри, не вздумай из города куда смотаться. Кого опер в первую очередь накалывает? Кто мельтешит у него перед глазами и вдруг исчезнет без всякой причины. А еще лучше, испытанный ход сделай, отсиди год-полгода за какую-нибудь мелочовку, пока сыскная рябь на воде не стихнет».
Послушался его совета, устроил драку. Отлежится пока здесь, а там что-то и прояснится по их делу.
Деньги — долю свою — схоронил надежно, столкал в трехлитровую банку, закрыл полиэтиленовой крышкой да еще в целлофан закутал. Стекло — не железо, век в земле лежать будет, дождутся деньги хозяина. И все-таки интересно, кого сейчас уголовка по делу таскает, кого, на прицеле держит? Знать бы, тогда и дышалось бы легче. А так...
— Ты, паря, не серчай. Я ведь тоже сюда не в гости пожаловал, — загундосил опять мужик. — Лежу, как сова, которую неделю жду, когда подойдет к концу моя история.
Даже в желтом полумраке увидел Пашка, как затуманились глаза у соседа, но не пришла к нему жалость. Сказал грубо:
— У тебя история, у меня история. Не до сказок пока, вздремнуть надо. Может, и мне в судьбе завтра поворот выйдет. Ты вон, небось, десятков пять уже отмерил, а я еще к жизни не приценился.
— Мне адвокат говорит, что в лучшем случае «химия» будет. А кто знает, в тюрьме или на этой самой «химии» мне легче будет. От себя-то не убежишь. Я ведь бабу свою по пьянке порушил, приревновал ее, значит. Молода она супротив меня, вот и детей, как гороху, полна изба. Что пироги пекли. Ребят вспомню, жить во сто крат охочей. Кто их обогреет. Нет, паря, и в пять десятков жизнь не копейка, разом не расстанешься.
— Это верно, и мышке жизнь дорога, раз она от Мурки наяривает, — уже миролюбиво заключил Пашка, — только сложней ей, мышке-то. Закон-то кошками писан.
ПЕРЕД ДОПРОСОМ
Густела за окном тишина, дотаивал осенний день. Одиноко сидел Алексей в кабинете, лежал перед ним чистый лист бумаги. Думал, прикидывал, а план завтрашнего дня никак не рождался. Утром предстояла встреча с Пашкой, и она могла осветить многие неясные вопросы.
Участники бандитского ограбления вроде бы начали проявляться, теперь необходимо представить следствию, говоря юридическим языком, основные и вспомогательные факты, которые помогут изобличить преступников. Любой опытный преступник знает, что «недоказанная виновность есть доказанная невиновность». Тут тебе и соль, и сахар в этой самой презумпции невиновности, что четко обозначена нашим законодательством. Проще говоря, подозреваемый не обязан доказывать, что он не виноват, он может молчать, «заводить следствие в тупик». Это уж твоя забота укладываться в сроки, вовремя предъявлять обвинение. И скрипи не скрипи зубами, батюшка прокурор всегда на стороне ущемленного административной властью. Это он потом обвинять будет и наказание требовать у членов суда по всей строгости закона. А пока все не в помощь оперативнику-дознавателю, расшибись, а найди свидетелей, неопровержимые улики, выяви всех участников, определи степень вины каждого, цель и движущие мотивы преступления. Кропотливая работа. И так каждый день, без разных там передышек. Бок о бок со следователем доказывай состав преступления или невиновность подследственного.
Перед тобой проходит не просто какая-то абстрактная процессуальная фигура, а человек, плохой он или хороший, живой человек. И попробуй не разберись в его душе, не размежуй по полюсам грязь и добро. Ведь не всяк совершивший преступление до того законченный подлец, что и земле его носить не пристало...
Сомнения не оставляли Алексея, не приходило удовлетворение от сделанных выводов, наоборот, не давало покоя какое-то тревожное чувство. Он осознавал, что причиной этой тревоги является неизвестно куда исчезнувший Крест. Если логика расследования и на этот раз не подведет Алексея, то Крест, судя по ситуации и преступному опыту, — центральная фигура в банде, ее непосредственный организатор, Только он мог так основательно подготовить других участников ограбления.
Резвый же ты мужик, подумал Алексей. Так дерзко уйти от охраны, проникнуть сквозь кольцо засад, выбраться невредимым из тайги, явиться (какая наглость!) в родной город, где тебя может опознать любой знакомый. Рассчитывал на то, что наблюдение за домом не будет бесконечным, и оказался прав. Сыграл беспроигрышно, и за это еще кого-то накажут в отделе, как и за не обнаруженную своевременно землянку — убежище беглого Креста.
Конечно, определенную цель преследовал Крест, решившись на такой риск. И появление в поле зрения милиции Хардина проясняет многое. Лехе потребовались документы, не взятые у какого-нибудь ограбленного мужичка или украденные в квартире, а оформленные на него, с его фотографией, с чужой неброской фамилией, с хорошей житейской легендой. А здесь без надежных связей не обойтись. И дать их прежде всего мог родной город.
Ну, а коли побег удался и документы в кармане, то почему не обстряпать дельце, не обзавестись солидной суммой денег, прежде чем исчезнуть. И, вероятно, все шло по плану, гладко. Единственно неожиданным шагом во всей преступной цепочке действий было убийство Синцова. Озверел Крест. И теперь знает, что расчет должен соответствовать цене, а потому пойдет на все. Трудненько будет, если им придется брать Креста. Но это все равно когда-то случится, иначе и быть не может.
Да, опытный враг, в уме ему не откажешь. Вон сколько людей пустил в круговерть по своему смытому следу, задал работу всесоюзному розыску. И еще неизвестно, где сыщутся его следы. Когда это будет?
А какой авторитет в преступной среде! Не с каждым шел на «дело» Остапович, а вот с ним согласился. То, что это так и было, Алексей почти не сомневался. Не по колониям бы высиживать Кресту, не ловить короткий миг свободы, а закончить школу, институт, да в хороший заводской коллектив. А теперь одно ждет без сомнения. Задержать бы только, под осуждение людских глаз поставить. И помочь в этом деле должен Пашка, может быть, самая мелкая рыбешка из всей этой стаи. Окольцевали его надежно. Сейчас главная забота — с какой стороны к нему подъехать. Наладится контакт — упадет тяжесть с плеч. Замкнется Пашка — полетят драгоценные часы-денечки на пользу скрывшимся участникам банды.
Судимость Огня тоже со счетов не сбросишь. Молод волчонок, а зубы острые. К такому в приятели с лету не набьешься, уже хлебнул ненависти, перенял кое-что из школы Креста.
Первое, чем можно крепко зацепить Пашку, это угнанная машина. На приборной панели остались следы его пальцев. Алексей даже не удивился, когда узнал об этом, словно еще там, на вокзале, наблюдая за Пашкой, уже не сомневался в его причастности к событиям на мосту. Узелки, завиточки — тут уж в молчанку играть не надо, не на пользу. С наукой спорить не будешь. Так что надо Пашку «крутить» вокруг машины, пока не сознается про угон, а про нападение, и особенно про Синцова, ни слова. Пускай сам выкладывает, что сказать пожелает. А как притомится, поустанет, можно и про Хардина намекнуть. Вот здесь-то и должен Пашка мозгами «пошевелить»: что известно милиции и в какой дозе. А как допрашиваемого в жар-пот бросит — это для него хуже всего. Не ведал следователь, а ты рот раззявил. Знает он о твоих делах-делишках, а ты, наоборот, за стенку прячешься, помочь органам не желаешь.
