Лилия Беляева - Игра "в дурочку"
— Она ему сама подарила?
Я чувствовала, что иду по очень тонкому льду, но остановиться не могла. Мне казалось, моя «дурочка из Воркуты» вполне могла задать и такой вопрос:
— Он ей кто, родственник какой?
— Говорю, случай. Дачу-то Мордвинова подарила одному мужику богатому, Сливкину. Он тут был раза три… приносил ей траву всякую. Но жить на той даче не стал. Взял да подарил её Володе. Вот прямо взял и подарил. Такой добрый человек оказался. — Тетя Аня повертела на пальце сначала одно обручальное кольцо, потом второе, потом третье. — Володя добрый. Он бабушку Викториину пригрел. Она на совсем в себе от чеченских дел, под бомбежкой разум утеряла. Что ты! На свете горя море-океан! Одна надежда — на добрых людей в случае чего…
— На таких, как вы, тетя Анечка, — мурлыкнула я, то есть простодушная Наташа из Воркуты, и опять обняла полную женщину, настроенную сентиментально на тот момент, и опять поцеловала её в тугую щеку. — Как же мне на вас повезло! Как повезло-то! И не думайте, тетя Анечка, я ваши все советы учту и не дуду планы строить насчет Володи этого, раз у него жена есть… Я же не какая-нибудь…
— Вот и хорошо, что ты понятливая, — согласилась тетя Аня. — А то тут одна попробовала поухлестывать за ним — медсестра наша Аллочка, так Виктория ей такой тарарам устраивает! Как же только её не обзывает! Ну давай, выметайся, а то я с тобой заговорилась, а мне надо занавески в комнатах менять… И тебе показать орудия производства пора.
Как посвящают в рыцари — мне, как и прочим начитанным особям обоего пола, хорошо известно. И как присягают солдаты на верность своему долгу знают тоже многие и многие. И с чего начинается карьера молодого дипломата, с каких необходимых речевых реверансов, безупречного знания катехизиса учтивостей, когда именно многословное умолчание подменяет конкретный ответ на конкретный вопрос, — тоже в общем-то не большой секрет. Тем более, когда миллионная аудитория телезрителей имеет возможность почти ежедневно наблюдать «танцы на льду» пресс-секретаря Президента, как его, как его… сразу ведь и не выговоришь… Ястржембского. Лично я с каким-то патетическим ужасом и воистину патологическим восторгом наблюдаю за его словесной обороной Хозяина, за тем, как он бойко строчит языком, чтобы немедленно сбить с толку всякого, кто усомнится ненароком в странноватых репликах Президента, и выдать их за продукт безусловно гигантской работы могучего интеллекта…
Ну это я так, к слову… А вот кому известен ритуал посвящения в уборщицы в Доме ветеранов работников искусств? Если никому — объясню.
Повела меня тетя Аня на второй этаж, где за узкой дверью кладовки, как выяснилось, находились все необходимые мне для дела предметы.
— Теперь слушай внимательно, — тетя Аня почти величавым жестом простерла руку в сторону жестяного ведра, белого пластмассового таза, зеленого, тоже пластмассового, тазика, а также пылесоса иностранного происхождения, что жили в этой темной комнатушке, дожидаясь меня. Убираться надо по-честному, у нас главврач сама проверяет. Вон тебе порошки, сода, «Белизна»… Вон щетки, тряпки. Убралась — вымой их начисто, развесь тут вот, чтоб не гнили… Ну это зимой, когда батареи горячие. Лето не ленись, отнеси к гаражам, там веревка специальная есть. Пылесосом умеешь пользоваться? Или показать?
— Ой, покажите, тетя Анечка, — просительно пискнула девица «из Воркуты», уже зная, как падка эта полная женщина на ласковые слова, лесть и чужую недотепистость, нуждающуюся в её покровительстве и снисходительности.
— А что, у вас, в Воркуте, пылесосов не видали?
— Видали… Но не такой…
— Да все они одинаковые! С виду только разные. Вот гляди, как действует, — она воткнула штепсель от пылесоса в розетку, механизм послушно взревел…
— Ой, спасибо, тетя Анечка, я все поняла!
— Теперь запомни: старайся в комнатах убираться, когда старухи-старики либо на прогулке, либо в столовой… Не всем хочется присутствовать, когда ты суетишься с этим пылесосом. Но есть которые любят поговорить, специально ждут, когда к ним уборщица придет. Но все они не желают, если ихние вещи на столе, на шкафах переставляешь, не на то место ложишь, где они положены были. Ну, значит, можешь начинать… Халат вон, косынка. Надевай и пошла… Всего на этаже пятнадцать комнат. Все твои, ну и коридор тоже. Сегодня день хороший — почти все гуляют. Давай, давай! Поспешай!
Я, уже в форменном зеленом халате и такой же косынке, пошла с ведром по коридору и уже, было, взялась за ручку первой двери, как ко мне, словно бы впопыхах, подскочила тетя Аня и схватила меня за рукав, зашептала:
— Сюда не надо! Потом как-нибудь… Здесь очень капризная мадама… Она заболела, лежит…
— А чем заболела? — «девица из Воркуты» подняла на всполошившуюся сестру-хозяйку навивные глаза.
— Чем старые люди болеют? Неможется и все. Чуть давление не то, им уже и ходить на волю не по карману, только лежат и лежат…
— А как её зовут… чтоб знать?
— Обнорская Серафима Андреевна.
— Ой! — радостно встрепенулась «девица из Воркуты». — Это ещё такая актриса была… из старых фильмов… Эту помню. В комедиях играла?
— Она и есть. Тут их, актрис этих, навалом. У кого характер ничего, а у другой — оторви да брось. Эту не тронь! Чума! Давая я тебя с мужчиной познакомлю, ученый, и сейчас в институт ездит, лекции читает. Ну как же, чего ты? — позвала она, когда из-за двери раздалось: «Войдите!»
Но я не сразу переступила порог этой квартирки, я словно бы собиралась с духом… Потому что учуяла запах гари, еле слышный, но все равно страшненький, опасный. Я только сейчас догадалась, что меня привели в недавнюю обитель Мордвиновой, её могилу…
— Не робей! Чего ты? — подбодрила меня тетя Аня. — Никто тебя здесь не укусит!
Я вошла следом за ней и поразилась: как быстро, ловко привели тут все в порядок, покрасили, побелили, наклеили новые голубенькие обои! Никаких наглядных примет недавнего пожарища! Словно ничего и не было! Словно мне лично привиделся страшный, неправдоподобный сон, как здесь ползали в поисках сокровищ три хищные бабенки, в том числе и добродушная толстуха тетя Аня, как зловеще блестел ножик в руках красотки «Быстрицкой»…
Полная смена декораций! Уют и комфорт! Комната заставлена стариной, тяжелой с виду мебелью: кровать с высокими деревянными, в узорах, «стенками», сверху шерстяной плед в крупных квадратах, там же, слева, ближе к окну, — торшер с розовым полураскрытым зонтиком, у окна — письменный стол с изумрудным сукном и красивой лампой на подставке в форме зеленоватого, удлиненного, стеклянного шара, справа секретер со множеством ящичков, обрамленных позолоченными виньетками. Сам хозяин сидел за круглым столом в черном мягком кожаном кресле. Перед ним на салфетке стояла синенькая золоченая чашка на синеньком золоченом блюдце, поднимался парок, в хрустальной вазочке хвостиками вверх лежали конфеты в цветных обертках… В руках этот бородатый старик держал книгу.
При виде нас он снял очки, обеими руками расправил свою обширную картинную белую бороду. Мне он показался каким-то ненастоящим, придуманным персонажем, каким-то миражом, как и вся эта заново обставленная комната с голубыми обоями… Было такое впечатление, что его сюда посадили нарочно, чтоб при случае возмущенно удивляться: «Какая Мордвинова? Какой пожар? Какой труп?» Тем более, что круглый стол, возле которого сидел ученый дедуля, был так уютно занавешен пурпурной бархатной скатертью, а на ней красовалось, кроме всего прочего, снежно-белое блюдо с апельсинами… Так сказать, наглядные приметы вполне реального, налаженного, эстетически привлекательного, быта…
Да! Еще здесь хотела вспорхнуть над фарфоровым круглым циферблатом прекрасных старинных часов парочка прелестных амуров.
Стоило бы упомянуть также о телевизоре «Сони» и магнитофоне, и о занавесках на окне из легкого белого шелка в меленьких алых гвоздиках… И впрямь: «Какая Мордвинова? Какой пожар? Какой труп?»
А разве не устоявшимся уютом веяло от пейзажа на стене, в темной лакированной раме, где среди пышных дерев резвились маркизы, дамы в кринолинах и бегали симпатичнейшие белые собачки с острыми ушками?
Но, видимо, я закоснела в своем упорстве не принимать за чистую монету этот показательный «уголок быта». Мне и этот ученый, судя по корешкам книг, что стояли на полках, — искусствовед, казался так или иначе причастным к темному делу смерти актрисы, а возможно, и к причинам-следствиям наезда машины на гардеробщицу и гибели Павла…
Между тем тетя Аня приторно вежливым тоном объявляла о моем восшествии на престол:
— Если вы, Георгий Степанович, не возражаете… наша новенькая уборщица… её Наташей зовут… у вас тут сейчас уберется…
— Отчего же? — басовито ответствовал мой первый подопечный. — Я выйду в лоджию… посижу, почитаю… Ведь эта процедура не будет длиться вечно…
