Морье Дю - Полет сокола

-- В самом деле? -- сказала она с заметным оживлением. -- Пожалуйста, расскажите мне. Это произвело на вас впечатление?

-- Да, и очень большое, -- ответил я, ловя на себе ее взгляд. -- Но не столько сама обстановка... факельное освещение, сколько дуэль, которую нам показали, и прежде всего обращение профессора Донати к студентам.

Ее щеки слегка порозовели, и, как я чувствовал, причиной тому была не усталость от долгого подъема, а неожиданная смена темы нашего разговора.

-- Я должна побывать на одном из этих собраний. Обязательно должна. Но мне всегда что-нибудь мешает.

-- Мне рассказывали, -- заметил я, -- что в прошлом году вы принимали участие в фестивале. В этом году вы собираетесь поступить так же?

-- Нет, невозможно, -- ответила она. -- Ведь муж лежит в больнице в Риме. К тому же сомневаюсь, что для меня найдется роль.

-- Вы знаете тему?

-- Бедный герцог Клаудио, не так ли? Боюсь, мои представления об этом предмете крайне туманны. Знаю только, что было восстание и его убили.

Мы вышли на виа деи Соньи, и вдали я уже различал стену сада. Я пошел медленнее.

-- Похоже, профессор Донати -- человек выдающийся, -- сказал я. -- В пансионате, где я остановился, мне говорили, что он сам из Руффано.

-- Да, и более того, -- сказала она, -- его отец был хранителем герцогского дворца, а сам он родился и провел детство в том самом доме, в котором сейчас живем мы. Одно из самых страстных желаний профессора Донати -- получить дом обратно. Но вряд ли это возможно, разве что состояние здоровья моего мужа вынудит нас уехать отсюда. Как вы легко можете себе представить, профессор Донати любит каждую комнату в этом доме. Думаю, он очень гордился своим отцом, а его отец -- им. История его семьи -- настоящая трагедия.

-- Да, -- сказал я. -- Да, я слышал.

-- Раньше он часто об этом рассказывал. Теперь уже нет. Надеюсь, он начинает забывать. В конце концов, двадцать лет -- достаточно большой срок.

-- А что стало с его матерью? -- спросил я.

-- Он так и не смог узнать. Она исчезла вместе с немецкими войсками, которые в сорок четвертом занимали Руффано, а поскольку тогда на севере шли жестокие бои, то, скорее всего, она погибла во время бомбежки, она и маленький брат.

-- Так был еще и брат?

-- Да, маленький мальчик лет десяти или одиннадцати. Они были очень привязаны друг к другу. Иногда мне кажется, что именно из-за него профессор Донати столько времени уделяет студентам.

Мы подошли к стене сада. Я рассеянно взглянул на часы. Было двадцать пять минут двенадцатого.

-- Благодарю вас, синьора, -- сказал я. -- Вы были очень добры, позволив мне пройтись с вами до вашего дома.

-- Нет, -- возразила она. -- Это я должна поблагодарить вас. -- Она взялась за ручку садовой калитки и немного помедлила. -- А вы не хотели бы лично познакомиться с профессором Донати? -- вдруг спросила она. -- Если да, то я с удовольствием ему вас представлю.

Меня охватила паника.

-- Благодарю вас, синьора, -- сказал я, -- но мне бы ни в коем случае не хотелось...

На губы синьоры Бутали вновь вернулась улыбка, и она не дала мне договорить:

-- Никакого беспокойства. У ректора заведено утром по воскресеньям приглашать к себе домой нескольких коллег, и в его отсутствие я поддерживаю этот обычай. Сегодня зайдут два-три человека, и одним из них непременно будет профессор Донати.

Я не так планировал нашу встречу. Я собирался прийти один на виа деи Соньи. Синьора Бутали приняла мое волнение за нерешительность: помощник библиотекаря чувствует себя не на своем месте.

-- Не смущайтесь, -- сказала она. -- Завтра будет что рассказать другим помощникам!

Следом за ней я вошел в сад и подошел к двери дома, все еще мучительно стараясь придумать предлог, чтобы уйти.

-- Анна готовит на кухне второй завтрак, -- сказала синьора Бутали. -Вы можете помочь мне расставить бокалы.

Она открыла дверь. Мы вошли в холл и направились в столовую слева от него. Это уже была не столовая. Все стены от пола до потолка заставлены книгами, у окна -- большой письменный стол.

-- Это библиотека моего мужа, -- сказала она. -- Когда он дома, то любит принимать гостей здесь, а если их оказывается слишком много, мы открываем двери в маленькую столовую рядом.

Маленькая столовая рядом когда-то была моей детской. Синьора распахнула обе створки двери, и я с удивлением увидел, что строго по центру комнаты стоит стол, накрытый на одну персону. Мне вспомнился беспорядок, в каком я ее оставил: маленькие машинки, разбросанные по полу, две пустые консервные банки, заменявшие собой гараж.

-- Вермут -- на серванте, -- сказала синьора Бутали. -- Кампари тоже. Бокалы -- на сервировочном столике. Будьте любезны, отвезите его в библиотеку.

Она уже все расставила по своему усмотрению и достала сигареты, когда в дверь позвонили.

-- Наверное, Рицци, -- сказала она. -- Я рада, что вы здесь. Она держится слишком официально. Профессор Риццио -- декан педагогического факультета, а его сестра отвечает за женское студенческое общежитие.

Она вдруг изменилась, словно помолодела, и в глазах появилось выражение ранимой беззащитности. Видимо, когда ее муж был дома, то груз светского общения лежал на его плечах.

Я вновь вошел в роль групповода и, стоя около сервировочного столика, ждал ее команды разливать вермут. Она пошла встречать посетителей, и до меня долетели приглушенные звуки обычных в таких случаях комплиментов. Затем она ввела гостей в комнату. Оба они были пожилыми, седовласыми и сухопарыми. У него был изможденный вид человека, который всегда по горло занят работой и всю жизнь проводит за письменным столом, постоянно заваленным входящими и исходящими документами. Я так и видел, как он отдает никчемные распоряжения своим подчиненным. У его сестры был более представительный вид, и держала она себя с достоинством древнеримской матроны. Я пожалел бедных студенток, живущих под ее правлением. Я был представлен как синьор Фаббио, временный помощник библиотекаря. Синьорина слегка наклонила голову и тут же повернулась к хозяйке дома осведомиться о здоровье ректора.

Профессор Риццио озадаченно смотрел на меня.

-- Извините, -- сказал он, -- но я никак не припомню вашего имени. Как давно вы работаете в библиотеке?

-- С пятницы, -- сообщил я ему. -- Меня принял синьор Фосси.

-- Значит, ваше назначение шло через него? -- спросил он.

-- Да, профессор, -- ответил я. -- Я обратился к синьору Фосси, и он разговаривал в регистрационном бюро...

-- Право, -- прокомментировал мои слова профессор, -- я удивлен, что он не проконсультировался со мной.

-- Полагаю, он не хотел вас тревожить по такому пустячному делу, -пробормотал я.

-- Любое назначение, даже самое незначительное, представляет интерес для заместителя ректора, -- сказал он. -- Вы откуда?

-- Я работал в Генуе, профессор, -- ответил я. -- Но мой дом в Турине. Там я окончил университет. Я имею степень по современным языкам.

-- Хоть в этом повезло, -- сказал он. -- Это больше того, что имеют другие временные сотрудники.

Я спросил, что он будет пить, и профессор попросил немного вермута. Я налил ему вермута, и он отошел от меня. Синьорина Риццио сказала, что пить вообще не будет, но после протестов синьоры Бутали снизошла до стакана минеральной воды.

-- Так вы работаете в библиотеке? -- спросила она, подавляя меня своим величием и фигурой.

Как и у большинства мужчин ниже среднего роста, высокие женщины будят во мне все самое худшее.

-- Я провожу там время, синьорина, -- сказал я. -- Сейчас я в отпуске, и такая работа мне подходит.

-- Вам посчастливилось, -- заметила она, не сводя с меня пристального взгляда. -- Многие студенты третьего или четвертого курса были бы рады получить такую возможность.

-- Вполне возможно, синьорина, -- проговорил я небрежно-любезным тоном. -- Но я не студент. Я групповод, который говорит на нескольких языках и привык сопровождать группы международного значения по крупнейшим и наиболее значительным городам нашей страны -- Флоренции, Риму, Неаполю...

Мое нахальство привело синьорину в немалое раздражение, что не замедлило отразиться на ее лице. Она пила минеральную воду маленькими глотками, и ее горло подрагивало по мере прохождения жидкости. Еще один звонок в дверь избавил ее от продолжения беседы. Моя хозяйка, все время прислушивавшаяся, не зазвонит ли звонок, обернулась ко мне с красноречивым румянцем на щеках.

-- Прошу вас, откройте за меня, -- сказала она. -- Это, наверное, профессор Донати.

Она продолжила разговор с профессором Риццио, пытаясь скрыть душевное волнение под несвойственным ей оживлением. Групповод пьет редко. Не осмеливается. Однако сейчас я под неодобрительные взгляды синьорины Риццио проглотил бокал вермута и, извинившись, направился к двери. Альдо уже открыл ее -- вне всякого сомнения, он был в этом доме persona grata -- и хмуро смотрел на стул с брошенным на него плащом профессора Риццио. Затем его взгляд упал на меня. Хоть бы искра воспоминания. Хоть бы проблеск интереса.