Андрей Евпланов - Чужаки
Она не знала свекрови, но инстинктивно не желала оказаться лишней, как та оказалась. И потому решилась на самый крайний шаг - родила ребенка, хотя Глеб еще не закончил аспирантуру и квартиры своей у них все еще не предвиделось.
Это был козырь в игре со стариком, который должен был в дальнейшем принести ей выигрыш. Но случилось иначе. Ее козырь против нее же и обернулся. Вместо того, чтобы привязать к своему дому мужа, она привадила свекра.
Федор Христофорович так рьяно приступил к обязанностям деда, что все дни напролет проводил с маленьким Женей в их крохотной квартирке в Медведково, а к себе на Сокол в двухкомнатный рай ездил только ночевать.
Тамару это никак не могло устроить. В голове у нее уже созрел новый план избавления от доброго гения своей семьи. И она бросилась в атаку, как только представился подходящий случай. Таким случаем была болезнь Федора Христофоровича.
Старик ездил с внуком в Абрамцево. Мальчику уже исполнилось десять лет, и он начал проявлять интерес к искусству, то есть часами мог слушать магнитофон и фотографировал одноклассников. Дед отнесся к этому серьезно и таскал его по всем музеям. В Абрамцеве Федор Христофорович простудился и слег в постель на целую неделю. Тамара все это время провела у него на Соколе. Она ухаживала за ним как за родным отцом, а когда ему стало лучше, вернулась домой и сказала Глебу:
- Твой отец очень болен. Ему нужен свежий воздух. Хорошо бы купить ему где-нибудь в деревне домик.
Это было вечером, Глеб сидел за письменным столом и готовил лекцию. После аспирантуры он остался в институте на преподавательской работе. Он только пожал плечами и ничего не ответил. Но Тамара не отступала:
- Федор Христофорович, в сущности, несчастный человек. Он всю жизнь прожил в городе, оставаясь в душе сельским жителем. Он, конечно, и виду не подавал, что ему тяжело в этом асфальтовом аду, все-таки подполковник и участник войны, но ты представляешь, как тяжело ему было переносить эти каменные мешки, толпы на улицах... Нет, тебе не понять, ты коренной москвич, а я до сих пор вспоминаю дачу, которую родители снимали для меня в Немчиновке перед тем, как мне пойти в школу...
? Глеб никогда не замечал за отцом ностальгии по деревне, но возражать жене не решался, может, и впрямь отец тосковал по родным местам, только виду не показывал.
- Конечно, ему здесь тяжело,- говорила Тамара.- Особенно сейчас, наверно, одиноко... Представляешь, каково ему в огромной пустой квартире...
- У него здесь работа...- пробовал вставить Глеб. Но у Тамары были железные доводы.
- Кружок в Доме пионеров... Не смеши меня. Ни для кого не секрет, что он пошел работать в Дом пионеров только для того, чтобы не упускать тебя из виду. Он мог бы руководить лабораторией в НИИ или читать лекции студентам, а пошел вести кружок "Умелые руки", как какой-нибудь дядя Гриша из мастерской, где ключи делают. Вместо того, чтобы послужить еще науке, он мастерил с вами машину для мойки ложек... Мы молодые все эгоисты, нам самим жить хочется, а не оглядываться на других. Это понятно, но пора и честь знать. Если все время брать в одном и том же месте и ничего туда не класть, то рано или поздно оттуда нечего будет взять. По-моему, отец достаточно много сделал для тебя, чтобы рассчитывать на хорошее к себе отношение.
- Конечно,- соглашался Глеб,- отец не просто вырастил меня, воспитал, образовал, он собрал меня из каких-то осколочков, камешков. Не знаю уж, что из этого получилось, но я благодарен ему, хотя никогда не смогу вернуть даже сотой части того тепла, которым он согревал меня.
- А ведь это очень удобная позиция. Дескать, я не могу расплатиться за все, а на пустяки размениваться стыдно. Стало быть, пусть я буду вечным должником.
- Ты меня не поняла, Тамара...- пытался объясниться Глеб.
Но жена была непреклонна:
- Я очень хорошо тебя понимаю, мой милый. Ты ждешь, чтобы отец сам попросил тебя о помощи. Ты не хочешь проявить инициативу не из честолюбия, а по деликатности, не дай бог, человек обидится за то, что ему помогли, ведь будет уязвлена его гордость... А он, может, тоже из деликатности, ждет, пока ты сам захочешь оказать ему услугу. Так и будете жаться да мяться, пока не накличете беды. Вспомни, как ты из-за своей ложной деликатности чуть не оттолкнул меня...
Говорила Тамара в тот вечер очень убедительно. Но это был только первый шаг к исполнению ее великого плана переселения Федора Христофоровича в деревню. Сколько таких шагов было сделано в другие вечера, прежде чем Глеб решился высказать идею жены отцу! Зато тот даже не упирался. Он понял, что дача нужна Глебу для Жени, и с радостью согласился купить дом в деревне.
Так началась история с покупкой дома. Каждую субботу Глеб сажал отца в свой "жигуленок" и они ехали на поиски недвижимости. С тех пор, как было окончательно решено, что необходимо купить дом где-нибудь не очень далеко от Москвы, чтобы можно было не только проводить там отпуск, но и наезжать по выходным, Глеб исколесил не одну тысячу километров по дорогам Калининской, Владимирской и Рязанской областей, и все не попадалось ничего подходящего. То местность не нравилась, то слишком много цивилизации, то уж такой медвежий угол, что за хлебом нужно в другое село ездить. Но главным образом сложности были с оформлением покупки. Чудно как-то, получалось: в деревне половина домов пустует, а местное руководство ни в какую не соглашается продавать дом без прописки горожанину. Выходило - сам не ам и другому не дам. А ведь от того же горожанина могла быть польза, если к нему с умом подойти. Но это никого не волновало, главное ведь - соблюсти принципиальность.
И вот одна из дорог привела их, наконец, в большое село Синюхино, которое вольно раскинулось по обе стороны быстрой реки Деверь. Местность тут была холмистая. И повсюду на холмах стояли сосновые боры, словно дружины былинных великанов, а над рекой дремали седые ивы.
Глебу здесь понравилось. Места эти казались какими-то веселыми и богатыми. Он хотел сказать об этом отцу, но оказалось, что тот спит. Однообразие дороги и зной разморили старика, и он заснул сидя, запрокинув голову назад.
Глеб не стал тревожить отца, а свернул с большака на главную улицу села в надежде встретить людей и поспрашивать у них насчет дома. Но село как будто вымерло, нигде никого, даже кур не слышно и собаки не подают голоса. Видно, жара загнала людей в дома или собрание какое. Глеб проехал село насквозь и никого не встретил, развернулся и поехал обратно, и тут ему навстречу попался, наконец, человек. Он как будто вырос из пыли и полуденного зноя прямо перед машиной. Глеб чуть на него не наехал, а он хоть бы что, стоит и смотрит. Чудная фигура, в вязаной шапочке с помпоном, лицо голое, синеватое, в бороде будто в воротнике, за спиной грязный мешок, а на ногах резиновые сапоги. Можно было бы сказать - вылитый шкипер с какого-нибудь голландского корабля, если бы он не - был больше похож в своей нелепой лыжной шапочке на деревенского дурачка.
Это был Эйно. Карлович Пиккус, бывший бухгалтер, а ныне плотник, эстонец, который па недоразумению попал в самую сердцевину России да так и застрял здесь навсегда.
Человек он был доброжелательный и отзывчивый, но медленно понимал и говорил по-русски и оттого поначалу всегда казался нелюдимым. А одет он был не по погоде не из странности, а потому, что ездил в ночь на Дерюгинское озеро ставить жерлицы на щук и только-только оттуда возвращался.
Глеб высунулся из машины и спросил его:
- Папаша, не знаешь, здесь никто дом не продает?
Пиккус плюнул в дорожную пыль, закашлялся, потом выругался длинно, из чего Глеб заключил, что если это и чучело, то непременно чучело шкипера.
- Здесь много дом продается,- сказал наконец Пиккус.
- Не покажете ли,- попросил Глеб.
Пиккус как будто не понял. Он глядел то на Глеба, то на его машину, моргал своими прохладными, словно вода в озере, глазами и помалкивал.
Тогда Глеб вышел из машины и стал ему растолковывать, зачем ему нужен дом в деревне. Федор Христофорович проснулся и поспешил ему на помощь. Но эстонец как будто и не слышал их, глядел сверху вниз и молчал. И только когда Федор Христофорович по третьему разу стал ему объяснять, кто они такие да чего хотят, он наконец сказал:
- Понимаю. Вот тут один такой домик, который, наверно, вам требуется.
И показал им большую, почерневшую от времени избу, крытую дранкой, из которой тут и там торчали березки и пучки травы. Ограды вокруг не было, только стояли гнилые столбы. Но доски, которыми были забиты окна, казались еще довольно свежими.
- Не могли бы вы проводить нас к хозяевам,- попросил Варваричев-старший Пиккуса.
- Отчего нет,- сказал Эйно Карлович.
С тех пор, как он ушел на пенсию, спешить ему было решительно некуда. Жил он бобылем, сидел дома и вырезал из дерева чертей и медведей, пока кто-нибудь не звал его подновить крыльцо, залатать половицу или дверь новую навесить. Случалось это довольно часто, потому что людей, которые знали плотницкое дело, во всем районе можно по пальцам перечесть. Вот Пиккус, да Хренков Матвей, да Белов Алексей красновидовский... И все старые. Еще Эйно Карлович любил ловить рыбу и писать письма в центральные газеты с предложениями по поводу переустройства села. Ответы он клал на комод, чтобы всякий, кто зайдет, мог видеть гербы и печати. Это была его маленькая Слабость, которая никак не вредила его плотницкой репутации. Вообще синюхинцы хоть и не прочь были позубоскалить насчет бывшего эстонца, а признавали его авторитет по части топора и стамески, и за делом шли к нему даже чаще, нежели к Хренкову. Правда, тот был свой, исконный, а этот вроде как со стороны. А у нас, чего греха таить, за добром привыкли перво-наперво на сторону ходить и, только если там пусто, заглядывать в свои закрома. Впрочем, это нисколько не умаляло достоинств Пиккуса.
