Грегори Макдональд - Выбор Флетча
– А я полагаю, что речь удалась.
– Еще бы. Ты же попал в творцы истории. На вопрос: «Почему Кэкстон Уилер не стал президентом Соединенных Штатов?», – твои правнуки смогут прочитать в книжке следующий ответ: «Потому что в Уинслоу, в снегопад, выступил с неудачной речью, критикуя христианство и демократию».
– Слушай, Уолш, может, я это делаю подсознательно, как только оказываюсь рядом с начальством? Любым начальством. Сразу начинаю закладывать мины. Твой отец – единственный начальник, который мне понравился. Я бы не хотел ставить под угрозу его карьеру.
– Эдипов комплекс. Ты об этом?
– Возможно. Я по натуре бунтарь. Никогда не ладил с начальством. Ты это знаешь не хуже меня. Ты помнишь холм 1918. А я помню, что щедро снабдил весь взвод марихуаной, дабы, накурившись, мы не смогли участвовать в более ранней операции. Я знал, что нас отправляют на смерть.
– Ты был прав.
– А тебя чуть не отдали под трибунал.
– Взвод все равно расчехвостили.
– Слушай, Уолш, я репортер. А не пай-мальчик. И мне чертовски противно говорить этим журналистам, что мне нравятся их статьи, когда они двух слов связать не могут.
Уолш вглядывался в темноту, окружающую пятно света вокруг торшера.
– Может, мне собрать вещи и ускакать вечерней лошадью?
– А зачем ты привел ко мне Бетси Гинзберг?
– Чтобы вы поздоровались.
Уолш покачал головой.
– Вот что еще, Уолш, – продолжил Флетч. – Дама, с которой я познакомился задолго до этой предвыборной кампании, сегодня отказалась поужинать со мной из-за моей работы. Из-за того, что я – пресс-секретарь. Как ты борешься с изоляцией, Уолш?
– Флетч, я думаю, что пока о сексе надо забыть.
– Я могу от этого заболеть.
– Болей на здоровье.
– Другая дама предложила мне свое тело в обмен на интервью с твоей матерью.
– Ты согласился?
– Разумеется, нет.
– Видишь? Ты уже болен.
– Может, мне лучше уехать, Уолш?
Уолш уставился на полированную поверхность стола.
– Ты лишь давал отцу монеты. Детей он одаривал сам. Некоторых детей. Ты лишь поделился с ним своими мыслями. А речь произносил не ты.
Флетч потянулся.
– Может, этим мне и нравится твой отец. У него тоже мятежная натура. Он ищет истину. И доносит до людей то, что считает нужным. Кстати, мне позвонил Джеймс. Он в Айове, на похоронах Вика Роббинса.
– Мерзавец. Он поехал туда в надежде, что Аптон возьмет его в свою команду.
– Я тоже подумал об этом.
– Сомнений тут быть не может.
– Он долго говорил со мной. Давал советы. Отвечал на вопросы.
– Небось, сказал, что любит отца больше, чем себя. Готов на все, лишь бы помочь ему. Предложил звонить в любое время. Я прав?
– Абсолютно.
– Плохо ли ему быть в курсе наших дел. Больше не говори с ним.
– Но я думаю, что он сказал правду. Двадцать три года...
– Ничего не значат.
– Возможно, но...
Уолш махнул рукой, отсекая возражения.
– Он стремился опорочить мою мать. Такое не прощается. Нельзя заявлять о верности моему отцу, предвыборной кампании и подкладывать матери такую свинью.
– Он трактует случившееся иначе.
– Тебе хочется, чтобы Джеймс получил прежнюю работу? Твою работу?
– Наверное, это невозможно.
– Невозможно. Этот подонок сам вырыл себе яму. Ошибки бывают и в нашем деле. Ничто человеческое нам не чуждо. Но, если ты пошел войной на жену кандидата, в избирательной кампании тебе места нет.
– Уолш, послушай меня. – Он говорит, что характер твоей матери становится все хуже. Это начинают замечать люди, журналисты...
Уолш покачал головой, показывая, что не согласен с таким выводом:
– Когда одновременно говорят десять человек, кому-то приходится кричать.
– Эта сцена в спальне твоего отца...
– Ерунда, мама просто стравила пар. Слишком уж велико напряжение, – Флетч всматривался в глаза Уолша. – Разве она причинила хоть какой-то урон? Люди узнали, что кандидат смотрит фильмы Арчи Банкера. Это и хорошо. Всем ясно, что ничто человеческое ему не чуждо.
– Не чуждо, Уолш?
– Естественно.
– Но только Шустрик Грасселли знает, насколько не чуждо, так?
Уолш коротко глянул на Флетча.
– Я вижу, репортеры пристали к тебе с вопросами об отлучках отца. Мне следовало предупредить тебя.
– Ты знаешь, куда он ездит, Уолш?
– Конечно. В один уединенный дом. Принадлежащий приятелю. Приезжает туда, ловит рыбу, отдыхает, читает исторические романы. Вырабатывает политическую стратегию.
– Откуда тебе это известно?
– Он сам сказал мне. Номер телефона не дает никому. Звонит нам сам. Регулярно. Мы его не беспокоим. Он не хочет, чтобы репортеры прознали об этом. Я его понимаю.
– Кто этот приятель?
– Его сокурсник по юридическому факультету. Адвокат.
Зазвонил телефон. Уолш схватил трубку.
– Слушаю... Уже иду, – он положил трубку, поднялся. – Мать.
Флетч остался в кресле.
– Когда ты спишь, Уолш? – спросил он.
– Отосплюсь в Белом Доме, – ответил тот.
ГЛАВА 21
Флетч вышел из лифта на пятом этаже и зашагал к своему номеру. В коридоре он увидел человека, стоящего спиной к лифту. Правой рукой человек опирался о стену, левой держался за голову.
Флетч подошел к нему.
– Билл?
Глаза Билла Дикманна застилала пелена. Флетча он не узнавал. Возможно, даже не догадывался, что к нему обращаются.
– Билл...
Колени Дикманна подогнулись. Флетч не успел подхватить его. Все произошло слишком внезапно. Мгновение спустя Билл Дикманн лежал на полу без сознания. С его лица исчезла гримаса боли.
В кармане пиджака Дикманна Флетч нашел ключ от номера 916. Весил Дикманн немало. Но Флетч дотащил его до служебного лифта.
Когда раскрылись двери, перед Флетчем возник Эндрю Эсти: в пальто, со значком «Госпел дейли». В одной руке Эсти держал чемодан, в другой – портативную пишущую машинку.
– Я думал, вы покинули нас, мистер Эсти, – войдя в лифт, Флетч нажал кнопку с цифрой «9».
– Мне приказали вернуться.
Эсти как бы и не замечал Дикманна, навалившегося на спину Флетча.
– Я рад, что вы вернулись.
– Я особой радости не испытываю, – сухо ответил Эсти.
– Но кто-то должен делать эту работу.
– Нужели вы думаете, что мы могли оставить наших читателей в неведении, когда развернута антиамериканская, антихристианская кампания?
Лифт остановился. Двери раскрылись.
– Мы на девятом этаже.
Эсти кивнул.
– Тогда, нам пора, – и, сгибаясь под тяжестью Дикманна, двинулся к номеру 916.
В номере Флетч уложил Дикманна на кровать и взялся за телефонную трубку.
– Что вы делаете? – остановил его голос Дикманна.
Журналист открыл глаза, озираясь по сторонам, не понимая, как оказался на кровати.
– Звоню доктору Тому.
– Как вы оказались в моем номере?
– Вы отключились, Билл. На пятом этаже. Упали в обморок.
– Положите трубку на место.
Телефонистка на коммутаторе еще не ответила Флетчу.
– Может, не стоит?
– Положите трубку.
Флетч подчинился.
– А теперь убирайтесь отсюда.
– Вы могли бы поблагодарить меня, Билл. Все-таки я притащил вас сюда на собственном горбу.
– Благодарю.
– Билл, я вам не жена, босс, брат, друг... и так далее.
– И что?
– Билл, у вас что-то не в порядке с головой. Я уже дважды видел, как вы пытались отвернуть ее. Возможно, завтра вам это удастся.
– Вам до этого нет никакого дела, – Билл сел, опустил ноги на пол, обхватил голову руками.
– Вы мне это уже говорили. Ваше недомогание – не такой уж секрет, Билл. Доктор Том, конечно, не подарок, но он не станет с утра звонить вашему редактору, чтобы доложить о состоянии вашего здоровья. Доктора по-прежнему хранят врачебные тайны, даже доктор Том.
Дикманн вроде бы слушал, а потому Флетч продолжил.
– Представьте себе, что вы сумели отвернуть голову. Подумайте, какое это будет отвратительное зрелище. Вы идете, держите голову в руках на уровне живота. Кровь хлещет из шеи и пачкает костюм. Что будет с дамами? Вы хотите, чтобы такое увидела Фенелла Бейкер? Да у нее со щек облетит вся пудра.
– Уходите, Флетч. Пожалуйста, – Дикманн не отрывал рук от головы. – Беспокойтесь о ком-нибудь еще. Об Айре Лейпине. У него проблемы посерьезней моих.
– А какие у него проблемы?
– Вот у него и спросите.
– Тут вы правы. Но, Билл, вы только что потеряли сознание. Оказавшись не на своем этаже. Вы себя не контролировали, не отдавали отчета, что делаете. Перед тем, как упасть на пол, вы не узнали меня.
– Ладно, ладно. И что мне теперь прикажете делать?
– Обратитесь к врачу. Избирательная кампания не стоит вашей жизни, Билл. Надеюсь, вы это понимаете?
– Я в полном порядке.
– В таком же порядке, как и снеговик четвертого июля.
– Оставьте меня.
– Хорошо. Если вы того желаете, – у двери Флетч обернулся. – Вы уверены, что я ничем не могу вам помочь?
– Можете.
– Чем же?
– Скажите, на того ли я поставил кандидата? Кто выиграет эти чертовы праймери?
