Елена Арсеньева - Камень богини любви
Алёна тоже считала, что да, совершенный кошмар, но, разумеется, признаваться в этом не стала, а только любезно сказала:
– На самом деле у вас имя очень красивое. Сусанна – это вообще-то Сюзанна. Вы вполне можете себя так называть. В «Шоколаде» в отделе бижутерии есть одна продавщица с таким именем.
– Знаю! – воскликнула Сусанна. – Я недавно там снохе подарок покупала, обратила внимание на вывеску эту с именем, ну, на груди носят, как ее, все время забываю…
– Бейджик, – подсказала Алёна.
– Да-да. Прочитала я надпись на этом бейджике и восхитилась. Девочка такая тоненькая, стильненькая такая брюнеточка… А вот звали бы ее Сусанной, она бы, может, тоже была толстой, как я. А если бы меня звали Сюзанной, я бы тоже была тоненькой и стильненькой.
– Вы не толстая, – ласково сказала Алёна, мельком отметя что-то не то в словах Сусанны, но немедленно забыв об этом, – вы пухленькая, очаровательная и стильненькая. Нет, в самом деле, в нашем подъезде никто так шикарно и стильно не одет, как вы, ну вот разве что Лина, но она ведь бизнес-леди, ей сам бог велел. Вон у вас шубейка какая изысканная, в дивных пятнышках, ну прямо леопардовая.
– Кто у нас в подъезде стильненький, так это вы, Алёнушка, – улыбнулась Сусанна, – хоть вы и не бизнес, но леди, сразу видно.
И вот, говоря друг другу такие хорошенькие приятности, дамы вместе вышли на крыльцо, и тут в лица обеим ударило такой сыростью, что они немедленно накинули на головы капюшоны шубок.
– Ого, – сказала Сусанна. – Вот только потому иду, что к снохе на день рождения, а то бы вернулась.
«Может, и мне вернуться? – подумала Алёна. – Дались этот «Видео», этот Константин и этот браслет! Выдумки и безделье… Хотя нет. Если вернусь, я непременно наужинаюсь. А так погуляю туда-сюда, может, и удастся капельку похудеть…»
И она решительно сошла с крыльца вслед за Сусанной.
Какой-то тощий парень в короткой куртке и шапке с козырьком курил, сидя на низеньком заборчике палисадника.
«Я его где-то видела», – мельком подумала Алёна и тут же забыла об этом.
– Молодой человек, – строго сказала Сусанна, – вы сломаете забор. Но вряд ли вы потом придете его восстанавливать.
Парень ошалело подскочил, оглянулся на заборчик, словно желая удостовериться, что с ним все в порядке, потом бросил взгляд на окна дома, сунул сигарету в сугроб и быстро пошел к воротам. Дойдя до угла дома, вдруг шарахнулся в сторону, взмахнул руками как бы в испуге – и припустил бегом.
– Чего это он испугался? – удивилась Сусанна.
– Ух ты, я забыла свет выключить, – с досадой проговорила Алёна, поглядев на свое окно.
– Ну так вернитесь и выключите, – сказала Сусанна.
– Ну уж нет, если вернусь, то не решусь выйти на такую холодину, а мне в «Видео» надо. Туда-обратно, ничего с этим светом не сделается.
Они двинулись в обход палисадника.
– Интересно, чего этот парень тут сидел? – задумчиво спросила Сусанна. – Вот так посидят, повыслеживают, а потом придут и ограбят. Вы смотрите, Алёна, если кто позвонит в домофон и скажет, мол, почта, или из домоуправления, или показания счетчика снимать, или ковры чистить, или еще что, – вы ни в коем случае не открывайте! У почты и у слесаря свои ключи есть. А остальными невесть кто может прикинуться. Вчера вот мне позвонили: откройте, мол, идем Интернет в вашем доме проводить! Я говорю, что у нас у всех уже есть Интернет. И не пустила. И они ушли. А потом мне Лина пеняла, мол, это к ней приходили из какого-то Дом. ру, да номер квартиры перепутали, а теперь ушли, и их снова надо вызывать. А я говорю, сами виноваты, что перепута… о господи!!!
Сусанна глянула в сторону – да и замерла, схватившись за сердце.
Вслед за ней то же самое проделала Алёна, и, ей-богу, было от чего!
За углом дома, преграждая выход через калитку, стоял очень высокий человек с совершенно белыми растрепанными волосами и багрово-красным, словно бы свежеободранным лицом, на котором прозрачными льдинками мерцали очень светлые, слишком светлые, можно сказать, белые глаза. Он был облачен в тулуп, надетый белесым мехом наружу, а лоб его охватывала черная лента – почти такая, какую надевают на лоб покойникам в гробу, но только значки на ней были разноцветные, мерцающие в сгущавшихся сумерках.
Стало понятно, почему так шарахнулся давешний парень. Жуткое зрелище!
– Вы чего здесь?! – взвизгнула Сусанна, сильно замахав сумочкой, словно надеялась, что страшный человек, аки вспугнутый коршун, вдруг шарахнется – да и улетит. – Идите отсюда, тут дети ходят, вы их до слез напугаете!
Человек несколько секунд – чудилось, время остановилось, так медленно тянулись они! – переводил глаза с Сусанны на Алёну, потом усмехнулся щелью рта, повернулся и вышел на улицу.
– Ряженый чертов, прости господи, – проворчала Сусанна, словно стыдясь своего истерического вопля. – Вот страшила!
– Я будто в глаза смерти поглядела, – похолодевшими губами пробормотала Алёна.
– Ладно-ладно, вам еще рано в глаза смерти глядеть, – сказала дрожащим, но мужественным голосом Сусанна. – К тому же смерть следов не оставляет, а тут, поглядите-ка!
Она кивнула на огромные следы, отпечатавшиеся на свежем снегу там, где стоял мужчина.
– Ничего себе, лапища! Да это ж размер сорок седьмой, не меньше!
Алёне стало смешно.
– Вы настоящий следопыт, Сюзанна, – сказала она ласково, – я теперь только так вас буду называть.
Соседка просияла улыбкой:
– Договорились! Всем объявлю мое новое имя! Ой, смотрите, вон машина, это сын за мной приехал, хотите, мы вас подвезем в «Видео»?
– Да что вы, спасибо. Тут же три минуты ходьбы. Счастливо попраздновать!
Суса… то есть, извините, Сюзанна впорхнула в серебристый «Мицубиси» своего сына и укатила, а Алёна пошла своим путем. Иногда она озиралась, но жуткого человека больше не видела. Впрочем, с каждым шагом он казался ей все менее жутким.
«Правильно Су… Сюзанна сказала – ряженый, – подумала она сердито. – Конечно! Какой-то… язычник, тьфу! Язычник, ну да… эта вывернутая мехом вверх шуба, эти длинные волосы, повязка на голове… Ха, а может, это Данила пришел меня пугать? Но с каких, как говорится, щей, да и глаза у него хоть и серые, но не белые же! А впрочем, он мог вставить линзы… А? Чем не сюжет?»
Сразу стало полегче, правда, она никак не могла придумать, зачем Даниле могло понадобиться вставлять светлые линзы и являться ее пугать. Занятая этими размышлениями, вернее, измышлениями, она дошла до «Видео» и поднялась на второй этаж.
Примерно в эту минуту в кармане у парня в черной куртке, который снова вернулся во двор и устроился на шаткой ограде палисадника в Алёнином дворе, зазвенел телефон.
– Я разобралась, – сказал спокойный женский голос. – Можешь поздравить.
Почему-то при этом известии парень ничуть не обрадовался, а испуганно взмахнул руками и едва не свалился со своего насеста.
– Поздравляю… – еле выдавил он. – Без… без осложнений?
– Да так, одна мелочь выяснилась, – ответила женщина, чуть задыхаясь. В трубке был слышен шум машин, и парень понимал, что его собеседница быстро идет по улице. – Сейчас все улажу. Как у тебя?
– Да никак, она дома сидит, – сказал парень, поводя глазами по ряду освещенных окон третьего этажа.
– Уверен? Она не могла выйти незаметно?
– Конечно. Тут всего две тетки вышли: одна в пятнистой шубе, другая в серой. А эта в коричневой дубленке с капюшоном ходит. И в окне свет. На месте она, точно. Могу уходить? А то я задубел уже, у них во дворе сквозняк поганый…
– Да, конечно, она вряд ли уже куда-нибудь выползет вечером, – пренебрежительно проговорила женщина, – но ты все же часик еще посиди, если она вдруг выйдет – сразу звони. Если нет, я за тобой или зайду, или позвоню, но в любом случае, к девяти чтобы был у Вейки. Он скоро вернется.
– Я простужусь сидеть тут, – и без того насморочным, тягучим голосом недовольно пробормотал парень, но больше спорить не стал и выключил телефон. – У Вейки… – буркнул он, пряча трубку в карман. – Глаза б мои на твоего Вейку не глядели!
Дела давно минувших дней
Надо ли добавлять, что премьера прошла невероятно успешно? Цветы, нарочно выращенные в теплицах местных любителей-садоводов, устилали сцену пестрым ковром… Но цветы вянут… вянет и счастье.
Упоение мое сладостным открытием и поцелуем длилось недолго. Эльвира Михайловна не удостаивала меня даже взором. Наверное, стыдилась своего порыва, вызванного только спектаклем, но ничем иным, о чем я так глупо размечтался, а может быть, всего лишь играла со мной.
На другой же день в роли Юрия появился выздоровевший Карнович.
И снова между нами с Эльвирой Михайловной настало долгое отчуждение, и снова я, вольно или невольно, потянулся к моим новым друзьям.
Иногда я думал о том, что неудивительно, отчего Эльвире Михайловне так блестяще удалось сыграть Чародейку. Она не играла – она истинно была ею. А я стал жертвой чародейства.