Сергей Высоцкий - Увольнение на сутки. Рассказы
— Почему на вокзале ночуем, Павел Александрович?
— Где ж еще? Приехал на ночь, глядя, а номер тут у вас не приготовили… — ершисто ответил Зуев.
— Не положено на вокзале, — отдавая ему паспорт, сказал милиционер и, переходя на нормальный человеческий тон, спросил — Ты сам-то откуда?
— С Ленинградской области.
— Погостить?
— Нет. Брат вот умер, так бумажку прислали, чтоб приехал вещи забрать.
— В больнице умер?
— Не знаю. Жил он тут. Профессор.
Милиционер посмотрел на Зуева недоверчиво.
— Чего ж, у него ни жены, ни детей не осталось? — его явно заинтересовал такой оборот дела.
— Не было детей. А жена и сама год назад умерла.
— Дождусь утречка — и в контору. К нотариусу. Послушаю, что скажут. Порядков ихних не знаю.
— Правильно, к нотариусу, — кивнул милиционер. — Они все законы растолкуют. Квартира-то, наверное, еще пустует. Или заселили?
— Не знаю.
— Ну бывай, — он кивнул. — Очень-то тут не рассиживай… — И пошел по залу, косолапо загребая правой ногой. Милиционеру очень хотелось узнать подробнее про это профессорское наследство. Да и странным, даже противоестественным казалось, что загорелый простоватый мужичок, «пиджачок», как он теперь называл таких приезжих из деревни, профессорский наследник. У него даже мелькнула мысль, а не разыграл ли его мужик. И может быть, «на фене», на блатном жаргоне, «приехать за наследством» бог знает что обозначает. Но он отогнал такую мысль, вспомнив про натруженные руки приезжего.
…День выдался Зуеву хлопотный и прошел как во сне. Побрившись спозаранок в уборной, он дождался, когда открылась первая столовая, поел и стал звонить. Но дозвонился только около двенадцати. В конторе, которую он с большим трудом отыскал, Павлу Александровичу пришлось разговаривать с разными людьми, заполнять и подписывать какие-то бумаги. Он плохо запомнил и лица людей, и содержание бумаг, которые подписывал. Осталось одно неприятное ощущение от вежливого, хорошо скрытого, но сквозившего в каждой фразе презрительного недоумения.
В конце дня Зуева познакомили с седенькой, тщедушной старушкой, служившей в институте, где служил и Василий, и он, увидев ее доброе, простое лицо, обрадовался, сразу почувствовал, что эта старушка его и поймет, и не будет задавать дурацких вопросов. Что с ней можно будет вести себя запросто, по-свойски. Звали старушку Ольгой Власьевной.
— Устали, наверное? — спросила Ольга Власьевна, когда они вышли наконец из конторы.
— Ой не говорите, — чистосердечно признался Зуев. — Голова кругом идет. Чувствую себя полным дураком.
— И не обедали небось?
— Позавтракал на вокзале.
Ольга Власьевна посмотрела на свои старенькие часики, улыбнулась.
— Вы утренним поездом?
— Вчера приехал.
Ольга Власьевна сокрушенно покачала головой.
— Давайте, Павел Александрович, миленький, сделаем с вами так — зайдем сейчас в молочную столовую, поедим. Ладушки?
Зуев кивнул.
— А уж потом я отвезу вас в квартиру Василия Александровича. Ночевать ведь вам больше негде?
— Негде. Разве ж у вас в гостиницу устроишься?
— И незачем. Все равно рано или поздно в квартиру нужно ехать.
И оттого что она так сказала, Павел Александрович впервые очень остро, словно кто толкнул его, осознал, что ему придется ехать в пустую квартиру брата. Придется жить там одному, что вся эта поездка за наследством не просто чудное происшествие, чей-то глупый розыгрыш, а поездка в дом к умершему брату. За хлопотами с отпуском, с доставанием билета, за пьяными проводами он еще не осознал до конца, что брата своего Василия он уже больше не увидит. И если раньше каждая поездка в Москву была для Зуева поездкой к брату, то теперь все изменилось.
— А где… — Он не смог даже сразу выговорить фразу. — А где Васю похоронили?
— На Благовещенском. Мы с вами завтра туда съездим.
Знакомая дверь на третьем этаже большого дома была опечатана. Красное пятно сургуча на черном дерматине обивки выглядело пулевой пробоиной. Ольга Власьевна сняла пломбу, открыла оба замка и отдала ключи Зуеву.
Павел Александрович кивнул.
— Я уж не пойду с вами? — виновато заглядывая ему в глаза, сказала Ольга Власьевна. — Вы теперь сами. А завтра в десять за вами заеду.
В квартире еще не было темно. Серый полумрак — ни ночь, ни вечер — заглядывал в окна. Не зажигая света, Павел Александрович остановился на пороге гостиной и долго не решался войти. Поблескивала большая хрустальная ваза на столе, в стекле серванта прыгали синими блестками отраженные огни уличной рекламы. Кто-то с тихим шорохом двигался по комнате. Павел Александрович нащупал рукой выключатель и нажал его. И сразу зажмурился от яркого, праздничного света люстры. Шорох не прекратился. Открыв глаза, Зуев посмотрел в ту сторону, откуда он слышался. На окне ветер трепал бумагу, которой с осени заклеивали щели. Бумага отстала, когда окно открыли, а оборвать ее было уже некому.
Казалось, ничего здесь не изменилось. Красивая мебель, огромный толстый ковер на полу, цветные фотографии в одинаковых рамках по стенам. А в углу, рядом с телевизором, огромный куст винограда. Засохшие листья толстым слоем валялись и на полу и на ковре. А на большом зеленом диване лежала подушка и одеяло. И телефонный аппарат стоял прямо на полу у дивана. На журнальном столике рядом с какой-то книжкой валялась разорванная коробка, из которой выглядывали, словно патроны, ампулы с лекарством. Несколько ампул с отбитыми носиками лежало тут же. И еще какие-то коробочки и бутылочки с лекарствами.
«После смерти Аннушки Вася, наверное, здесь спал, — подумал Зуев. — На этом диване. Здесь, наверное, и умер». Он вспомнил, что даже не спросил у Ольги Власьевны, где умер брат. В больнице или дома. И долго ли мучился? «Да разве от инфаркта мучаются? — тут же подумал он. — Чик — и все».
Он почувствовал себя таким одиноким и бесприютным в этой роскошной квартире, что хотело® кричать. Кричать, топать ногами, ломать… Что угодно, но только бы не слышать гнетущей тишины, не оставаться одному. «На вокзал, что ли, пойти ночевать? — мелькнула спасительная мысль. — Там и бутылку сгоношить можно»,
Потом он вспомнил… Быстро прошел по тугому ковру, открыл дверь в кабинет. Зажег свет. Здесь, среди книжных шкафов, был бар. Зуев несколько секунд постоял перед батареей разнокалиберных бутылок, нашел графин с водкой. Водки оказался целый фужер. Василий настаивал ее на каких-то травах, но сейчас Павлу Александровичу было все равно. Он коротко выдохнул и залпом осушил бокал. У него не хватило сил ни помыться, ни поменять белье на большой кровати в спальне. Откинув одеяло, он быстро разделся и сразу уснул.
Проснулся он рано и потерянно бродил по комнатам, не решаясь ни к чему притронуться. Долго стоял у шкафов, рассматривая пестрые книжные корешки, читая названия. Приоткрыл дверцы у гардероба— там висели Анютины платья, пальто, шуба. Пахло нафталином. За другой дверцей на полках лежало стопками белье, Васины рубашки. «Что я со всем этим буду делать? — думал Павел Александрович. — Как домой повезу?» Ему вдруг пришла мысль о том, что ведь и мебель надо забирать. И все эти вазы, сервизы, многочисленные безделушки. «Это что же получается? Столько добра? И все мне? — постепенно в нем просыпался азарт. — На всю жизнь хватит. Да еще можно и сыну кое-что оставить! Ну, Пашка, миллионером стал!»
Павел Александрович вдруг заволновался, стал смелее распахивать шкафы и тумбочки, заглянул на антресоли, где валялись чемоданы и какие-то тугие тюки. «Так, так, так, — шептал он. — Чемоданов не хватит. Можно и подкупить. Или ящики достать. Конечно, ящики. Придется ведь контейнер брать. Да и книги. Книг-то тыщи!»
Он зашел в кабинет, прикидывая, сколько же ящиков потребуется, чтобы упаковать все это богатство. Присел к письменному столу. Хотел положить на него локти, но на столе плотным серым слоем лежала пыль. Стопка аккуратно уложенных книг с разноцветными закладками, пачка чистой бумаги. Верхний лист пожелтел и чуть загнулся от солнца. Обмякли, раздались вширь свечи в знакомых подсвечниках — легкие деревца из бронзы обвивали бронзовые нестрашные змеи. Эти подсвечники Павел Александрович увидел в куче барахла на чердаке у тетки Нюры и рассказал о них Василию, а тот выпросил их себе. Кинжал, похожий на крест, весь изъеденный ржавчиной и временем, лежал на сколотых булавкой листках бумаги. Этим кинжалом брат всегда пользовался как прессом, чтоб бумага не разлеталась. Нашел он его на Куликовом поле лет десять тому назад. Поверх первого листа красивым Васиным почерком было выведено: «Война с одуванчиками. Сказка для взрослых». Зуев вспомнил, что брат ему рассказывал в последний свой приезд в поселок, что собирается написать такую сказочку. Он любил рассказывать Павлу Александровичу о растениях.
