Галина Романова - Гнев влюбленной женщины
– Ирина Васильевна, Егор Иванович. – Алина глянула на них как можно проникновеннее. – Вы ведь многое можете. Вы можете ей помочь! От вас зависит ее судьба!
– От нас зависит! – фыркнула Ирина Васильевна. – Что-то она у нас разрешения и совета не спрашивала, когда мужа с любовницей по квартире гоняла! Такой грохот устроила! А потом посиделки на троих организовали. Она, мент этот ее и Люська, шалава, что под ней живет. Нашла себе компанию! Мы-то ей не друзья! Чего ей мы-то!
– Ира, перестань, – ее супруг досадливо поморщился, виновато из-за ее спины улыбнулся Алине. – Она же приходила к нам, помнишь?
– А то! Пришла будто за дрожжами, пироги, мол, собралась ставить. Посидела, поерзала, а потом ушла ни с того ни с сего. А дрожжи-то и не взяла! Зачем приходила, спрашивается?! Непонятно. А потом и вовсе сторонилась нас. Мы-то ей что?! Вот вы учительница, знать ее должны хорошо, так?
– Да, конечно! – живо отозвалась Алина на подозрительный взгляд Ирины Васильевны.
– Скажите, почему она так странно себя вела?
– Ох, но это же очевидно, – качнула с жалостью головой учительница со стажем. – На Оленьку столько всего свалилось. Она просто не знала, где голову приклонить. Может, рассчитывала, что вы ей про Виктора что-то расскажете. Что-то еще к тому, что она уже и сама знает. Может, просто на жалость вашу надеялась, на понимание, сочувствие. Она же просто одинокая девочка. Ей всего-то тридцать лет.
– А вам сколько? – встрял вдруг Егор Иванович. – Что-то вы больно молоды для ее учительницы.
Пришлось Алине накидывать себе с десяток лет. Ее возраст ему понравился, Ирину Васильевну, наоборот, взвинтил. Видимо, оказались почти ровесницами. А выглядели по-разному. Алина высокая, худая, ухоженная и одета хоть и небогато, но со вкусом. А она…
В спортивном костюме, который запросто можно было натянуть на холодильник Алины, оставшийся от мамы.
– Вы что-нибудь слышали, Ирина Васильевна, Егор Иванович?! – Алина снова приложила руки к груди.
Она устала умолять супругов. Очень хотелось повысить на них голос. Но терпела. Ради Геры, оболтуса, корчившего из себя взрослого и самостоятельного.
– Ладно, мать, – ладонь Егора Ивановича легла на пухлое плечо жены. – Негоже нам учительнице врать. Слышали мы, как Ольга пришла в тот вечер.
– Не слышали, а видели, – нехотя поправила его супруга. – Хахаль ее какой-то привез. На машине. Я еще возмутилась тогда: не успела с Виктором развестись, а уже с чужим мужиком катается. И из машины еле вылезла. Мы подумали, что пьяная, так ведь, Егор? Виктор жаловался, что Оля за воротник любит закладывать. Странной у нее была в тот вечер походка, очень странной.
– Ну-у… – замялся он, очень уж ему не хотелось выглядеть сплетником в глазах Олиной учительницы, к тому же такой стройной и молодящейся. – Поймите нас правильно, мы дома были, в окно смотрели, когда они подъехали. Не наблюдали специально.
– Конечно, конечно, – покивала одобрительно Алина.
Обезоруживающе улыбнулась каждому по очереди, смекнув, что окна супругов выходят как раз во двор. И те могли, не гуляя, наблюдать за передвижениями своей соседки по двору.
– Так вот, из машины Ольга еле вылезла и пошла домой, то ли пьяная, то ли больная. Не поздоровалась, когда дверь открывала. И больше она тем вечером из дома не выходила, – сказала Ирина Васильевна.
– Это точно?
– Конечно!
– А ночью? Ночью она могла выйти и вы не услышали? – взволнованно спросила Алина.
Ей очень хотелось порадовать Геру, очень хотелось увидеть, как он снова улыбается, как на его щеках появляются две премиленькие ямочки и он крутит головой, восхищаясь проделками старшей сестрицы. Так было давно, давно, когда они еще были детьми.
– Это вряд ли, – качнула головой Ирина Васильевна. – У нее дверь такая ужасная! Когда Ольга ее захлопывает, у нас дребезжит зеркало в прихожей, – ее толстый палец ткнул в зеркало, в котором отражалось раскрасневшееся лицо Алины. – Нет, не выходила она никуда. И днем потом никуда не выходила.
– Господи, вы не представляете, как это важно!
Алина чуть не прослезилась. Хотя Ольга и раздражала ее, все равно хотелось ей помочь.
– Нет, не выходила. Это точно, – покачал головой Егор Иванович. – У меня бессонница почти каждую ночь. Хожу, хожу, возле окна сижу. Иногда читаю, иногда телевизор смотрю. Но это редко. Ирочке мешает. В кухню ухожу и сижу, смотрю на улицу. В ту ночь снежок пошел, такой чистый, такой красивый. Засмотрелся, понимаете, мысли всякие. Нет, Оля точно не выходила.
– А машина? Машина ее на стоянке когда появилась? Ее же привез молодой человек.
В машине той были главные улики Олиной причастности. Алина помнила об этом. Где эта машина путешествовала, пока Оля спала?!
– Уж не знаю, молодой тот был человек или нет, – подперла свои толстые бока Ирина Васильевна. – Но Оля вышла из машины, а он нет. И уехал. Как ее машина появилась во дворе, не знаем. Егор всю ночь не спал, машины не было. А утром уже стоит. Он пропустил, спать ушел. А Оля точно дома просидела до тех пор, пока…
– Пока за ней не приехали полицейские, – кивнул сочувственно Егор Иванович. – Дверь ее квартиры с той ночи не открывалась. Только один раз, когда она к мусоропроводу спускалась. Мы дома были постоянно.
– Ох, спасибо вам огромное! – Алина привалилась к стене. Она обессилела, зажарилась в теплой квартире, устала хлопотать за норовистую девушку, которую любил ее брат. – Вот бы еще вы это все повторили Олиному следователю.
Супруги переглянулись, встали плечом к плечу и настороженно замерли. Ей казалось, что еще минута, и они извлекут из-за спин по ножу и станут теснить ее к двери. Было ясно, что ее просьба им не понравилась.
– Понимаете, у меня такое чувство, что он ее ненавидит, – понизив голос до шепота, будто Олин следователь мог ее услышать, проговорила Алина. – Он заранее уверен, что она виновата! Ни о какой презумпции невиновности не может быть и речи. Ей не позволяют свиданий… – чуть не проболталась снова, что Геру к ней не пускают, – это просто ужас какой-то! Помогите! Прошу вас, милые мои, помогите!
И сама от себя не ожидая, Алина вдруг опустилась перед ними на колени.
Что она делает?! С ума сошла?! Если и теперь Олька отплатит ей черной неблагодарностью и станет кривить свой ротик и настраивать Геру против родни, она ей задаст!
– Что вы делаете?! Не надо! – вскричали супруги в один голос и бросились ее поднимать, вцепившись в обе руки. Заговорили наперебой: – Мы все сделаем как надо! Негоже, чтобы Олю посадили ни за что. Мы все сделаем…
– Спасибо, спасибо, спасибо, – повторяла Алина, беспрестанно пожимая им руки при прощании. – Я на вас очень надеюсь, очень.
Часом позже, застелив стол клеенкой, Ирина Васильевна принялась вырезать формой коржики. Егор сидел в комнате перед телевизором, но, кажется, почти не понимал, что смотрит. Он сделался очень рассеянным после того, как учительница ушла. Что его беспокоило, она приблизительно догадывалась. И это было совершенно не то беспокойство, которое испытывала она. И это бесило.
– Ой, не нравится мне все это, Егорушка, – выдала час спустя за чаепитием Ирина Васильевна, так и промолчав все то время, пока пекла коржики, накрывала на стол и заваривала чай.
– Что не нравится? – с трудом очнулся Егор от тайных мыслей об Олиной учительнице.
– Все это! – Она неопределенно повела вокруг себя рукой. – Нас ведь не вызывают в полицию. Что, сами туда пойдем? Напрашиваться станем?! Скажут, чего тогда в первый раз соврали?
– Мы не врали, – вяло опротестовал он, внутренне соглашаясь с предусмотрительной супругой. – Мы просто сказали, что ничего не видели.
– Ага! А потом вдруг увидели, так, что ли?! Наши слова записали. И мы с тобой подписи поставили. Забыл?
Ирина Васильевна отодвинула пузатую чашку с недопитым чаем, взяла в руки пережаренный коржик. У нее сегодня даже выпечка не задалась. С самого утра все кувырком. Сначала с Егором чуть поцапалась, но это обычное дело с утра для людей, проживших не один десяток лет вместе.
Потом эта учительница…
Она же не слепая, заметила, как у него взгляд заблестел, заискрился на эту учительницу. И любой другой он бы не стал давать обещаний вызволять кого-то из беды. А этой, поди ж ты, обещание дал! И кинулся с колен ее поднимать, чуть лоб о дверь не расшиб. Ловелас с вставной челюстью!
Коржики тоже пересохли, все горло крошками исцарапала.
– Чего молчишь? – тронула она осторожно мужа за локоть. – Что решил?
– А ты?
Он глянул на нее рассеянно, снова невольно сравнив с гостьей. Возраст один у них, а жена просто развалина. Чего так расползлась? С коржиков, что ли? Третий, между прочим, уминает, хотя они и не задались у нее сегодня.
– Я решила.
Ирина Васильевна снова безошибочно угадала его взгляд – он их сравнивал, мерзавец.
– Я решила, – повторила она и поднялась с места, принявшись со звоном убирать со стола. – Сами не пойдем. Вызовут – скажем на этот раз правду. Но сами… Ни-ни! И думать не смей!
