Фредерик Тристан - Загадка Ватикана

— Дело в том, — сказал Базофон, — что еще ребенком меня взяли на Небо. О том, что я там видел, спорить не приходится. А вот и тайна, которую я хочу вам открыть: существует только один Бог, Бог Авраама и Иакова. Его божественный Сын в человеческом подобии приходил на Землю. Это Мессия, о котором я говорил. Его зовут Иисус Назарянин.

— Я знаю эту историю. Но не все иудеи признают этого Христа. Многие из них считают, что их бог не может воплощаться в человека и что при всем при том у него нет сына.

— Иудеи — упрямый народ! — отвечал Базофон.

— Твой Иисус был иудей.

— Но Он возжелал, чтобы все народы уверовали в Благую Весть, которую Он принес. И если иудеи отказываются следовать за Ним, тем хуже для них. Я знал патриархов. Они хотели научить меня своей мудрости. Но разве я философ? Уроки Самсона показались мне более полезными.

— Оставим это, — сказал Брут. — В каждой философии есть своя доля истины. Но император приказал своим наместникам наблюдать за верующими из твоей секты, чтобы они не бунтовали и нам не приходилось их усмирять. Ты поколотил одного из наших воинов. Думаю, не ошибусь, если скажу, что он сам отчасти виновен, потому что не сумел себя защитить. Но я должен быть уверен, что ты не бунтовал против Рима.

— Он меня оскорбил.

— Чтобы убедить меня в своей благонамеренности, тебе будет достаточно воздать почести императору, воскурив ладан перед его изображением. И ты сможешь продолжать свой путь.

— А где это изображение? — спросил Базофон.

— В храме Фортуны, который мы соорудили посреди лагеря. А ты в самом деле очень спешишь?

— Я не прочь бы сначала перекусить, — признался юноша.

Центурион, улыбнувшись, велел отвести его на кухню, где ему дали подкрепиться, в чем он действительно нуждался. И пока он ел, Брут все расспрашивал его и расспрашивал:

— Я много размышлял о приверженцах Христа. Как это могло случиться, что, не будучи сами евреями, они так интересуются традициями этого древнего кочевого народа, напичканного множеством предрассудков?

— По правде говоря, мне это неизвестно, — отвечал Базофон. — Мессия провозгласил, что когда наступит конец света, спасутся только уверовавшие в Него. Надобно очиститься водой, чтобы не погибнуть от огня. Этот обряд мы называем крещением, ибо нас с головой погружают в воду.

— Но евреи этого не делают. Им делают обрезание. И ты обрезанный?

— Конечно, нет! Повторяю, что я не еврей, а уверовавший в Мессию.

Центурион налил себе вина. Ему было чрезвычайно трудно понять, в чем суть религии христиан.

— Разве этот Мессия, который должен был спасти Израиль, не погиб ужасной смертью? Его распяли на кресте, не так ли?

— Потом Его положили в гробницу, высеченную в скале, но Он воскрес из мертвых.

— Ты веришь, что это возможно?

— Вообще, я в этом плохо разбираюсь. Но дело в том, что на Небе Он свободно разгуливает повсюду, как мы с вами на Земле. Но извините, мне пора. Я пообещал своему спутнику, что мы встретимся с ним в порту.

— Ты забыл, что сначала ты обязан воскурить ладан перед изображением императора.

— А это действительно необходимо?

— Действительно. Потом ты сможешь отправиться, куда захочешь. Я не вижу ничего опасного в твоих измышлениях.

— Измышлениях? Да ведь это святая истина.

— Абсолютной истины вообще не существует.

Так беседуя, они вошли в небольшой храм, возведенный посреди лагеря. В глубине его возвышался алтарь, освещенный факелами. На алтаре стояла картина, изображающая императора.

— Итак, — сказал Базофон, — значит, это образ Цезаря. А это действительно он?

— А кто же? Видишь, он увенчан лаврами и золотом.

— Я вижу, что передо мной император, но Траян ли это? Он на него не похож.

— Ты ведь понимаешь, что здесь изображена определенная роль, а не реальный человек.

Базофон покачал головой.

— А почему я должен воскурять ладан перед ролью?

— Назовем это принципом. Ты должен принести жертву принципу, провозглашающему, что Траян — император.

— Это для меня слишком сложно.

Центурион Брут понял, что молодой человек никогда не воздаст должные почести императору. Он возвысил голос:

— Разве я не отнесся к тебе по-человечески? Разве я не пытался понять тебя?

— Это идол.

— Это изображение. Никто же от тебя не требует, чтобы ты поклонялся ему. Достаточно будет, если ты проявишь к нему уважение.

— Как нарисованный образ поймет, что я оказываю ему уважение?

Брут позвал охрану, которая явилась немедленно. Это были четыре могучих воина. Двое были вооружены мечами и двое — копьями.

— Сожалею, — сказал Брут, — но я должен арестовать тебя за неподчинение.

Услышав эти слова, Базофон отступил к алтарю. Воины пошли на него, подняв оружие. Он отступил еще дальше и начал размахивать палкой, которая сшибла один из факелов. Падая, факел увлек за собой и изображение.

— Кощунство! — возопили воины.

— Не будем преувеличивать, — спокойно отвечал им сын Сабинеллы. — Это лишь деревянная доска, на которую нанесены краски.

Такое богохульство разъярило римлян, и они бросились на дерзкого наглеца. И, как вы уже, наверное, догадались, палица встретила их как полагается. Четверо дюжих молодцов были сбиты с ног и свалились на пол, получив при этом изрядную порцию ударов. Центурион Брут, объятый страхом, отступил подальше от места стычки.

— Такого я еще никогда не видел. Сноровка, с которой ты управляешься со своим оружием, поражает. Ведь моя личная охрана — это храбрейшие и прекрасно обученные воины. И вот все они лежат, посрамленные, на полу. Где ты научился таким приемам?

— Никакие это не приемы, — отвечал Базофон. — Просто я хорошо усвоил уроки Самсона.

— Нет, нет! Это ведь не просто ловкость рук, это настоящее колдовство. Я видел, что твоя палка летает. Пойми, меня мало интересует, поклоняешься ты Христу или кому-то другому, по сравнению с тем, как ты умеешь орудовать палкой. Подними изображение и пойдем со мной. Я представлю тебя генералу.

— Если это изображение священно, оно само себя поднимет. И зачем мне ваш генерал?

Центурион Брут вышел из храма, оставив своих четырех телохранителей лежать на полу. Базофон двинулся за ним следом. Не было сомнения, что юноша понравился римскому центуриону. Кроме того, Брут подумал, что генералу — начальнику этого лагеря и всего военного округа — будет приятно посмотреть на этого бойца, такого искусного, несмотря на молодость.

Как выяснилось, генерал раньше долго служил в Афинах и узнав, кто такой Базофон, он воскликнул:

— Наместник Марцион? Так я же хорошо его знал и очень опечалился, получив известие о том, какие несчастья его постигли. Его супруга была соблазнена сектантами, которые потом похитили ее ребенка. Так ты и есть тот ребенок?

— Извините меня, — сказал молодой человек, — но это были не сектанты. Это были носители самой чистой религии. Меня же унесли на Небо ангелы, которые не причинили мне ни малейшего вреда.

Центурион счел нужным вмешаться:

— Генерал, сын наместника также отличный боец. Он научился искусству владения палицей у большого мастера этого дела. Наши лучшие воины пытались сражаться с ним. Ни один из них не устоял.

— Очень, очень интересно. Я обожаю поединки. Центурион, внесите этого мальчика в списки участников завтрашнего турнира. Я буду главным судьей. Идите!

Когда они вышли из палатки генерала, Базофон воскликнул:

— Но я не имею ни малейшего желания давать здесь спектакль! Я должен встретиться со своим спутником Гермогеном и продолжить путешествие.

— Послушай-ка, я закрою глаза на твой кощунственный поступок, если ты согласишься участвовать в турнире. Если же нет, моя совесть не позволит скрыть твое преступление. Ведь ты бросил на пол изображение императора!

В этот миг подошли, хромая, четыре телохранителя, которым Базофон задал трепку. Их опухшие физиономии свидетельствовали о силе полученных ими ударов. Они стали жаловаться Бруту.

— Он применил колдовство, чтобы нас побить. Его палица летала в воздухе, и он ее даже в руках не держал. Мы пойдем жаловаться генералу.

— Как? — воскликнул центурион. — И вам не стыдно? Не ищите лживые предлоги, чтобы себя оправдать. Знайте, что генерал приказал устроить завтра турнир, где этот мальчик будет сражаться с нашими лучшими поединщиками.

Телохранители удалились, но их ненависть только усилилась. И они решили подстроить Базофону ловушку. Колдовская сила была, несомненно, заключена в его палице, поэтому они потребуют, чтобы поединки проводились на мечах. Все остальные виды оружия, кроме сетки и трезубца, должны быть запрещены.

А Базофон, конечно же, чувствовал непреодолимое желание продемонстрировать свою боевую сноровку перед воинственными римлянами. Поэтому он решил остаться в лагере вплоть до окончания турнира, который надеялся легко выиграть. Центурион пригласил его на ночлег в собственную палатку, что показалось Базофону вполне естественным — тогда как воины не помнили, чтобы Брут когда-нибудь сделал кому-либо подобное приглашение. А может, это божественная благодать уже проникла в глубину его сердца? До поздней ночи он расспрашивал своего гостя о том, как организована жизнь на Небе. Базофон не утаил от него ничего из виденного и слышанного им. Когда они расстались, центурион долго размышлял, пытаясь понять, какая доля истины заключена в фантастических рассказах юноши.