Марина Крамер - Не верь, не бойся, отпусти!
Меня удивило еще и отсутствие Аннушки — ни звонков, ни записок я не нашла, а ведь еще вчера подруга никуда не собиралась. Я попробовала позвонить ей, но телефон оказался выключен. Внутри стало как-то неспокойно… Могла она, конечно, уйти к Карибидису или уехать с ним в Москву, но это же не повод, чтобы отключать трубку. Мы ведь договаривались сообщать друг другу о всех перемещениях. И тут до меня дошло, что я сама тоже не предупредила подругу об отлучке. Аннушка могла обидеться и уехать из поселка просто назло мне. Детский сад, конечно, но вполне могло быть.
Я выбралась из остывшей воды, замотала полотенцем волосы, завернулась в халат и спустилась вниз, в кухню, прихватив сигареты. Напрочь забыв о мокрой голове, вышла на крыльцо и там закурила. К ночи сильно похолодало, поднялся ветер, и я поежилась, вглядываясь в темноту улицы. Где же Аннушка? День сегодня отвратительный…
В кармане накинутой на плечи куртки неожиданно зазвонил мобильный, и я выронила сигарету на мраморную ступеньку. Это оказался Кирилл, и я даже обрадовалась — разговор хотя бы даст иллюзию заполненного пространства.
— Алло.
— Варенька, добрый вечер. Ну, как ты? Как бабушка?
— С-спасибо, все нормально, — чуть запнувшись, отозвалась я. — Ты не обиделся, что я не приехала?
— Обиделся, — абсолютно серьезно заявил Кирилл, — и потребую загладить вину.
— Имеешь право, — признала я со вздохом.
— Разумеется. И воспользуюсь этим правом непременно. Варь, а если серьезно — когда мы увидимся? Опять отговоришься занятостью?
— Кира, это не отговорки, я на самом деле очень занята на неделе, мне сложно выкроить время. К тому же у меня новый клиент, там работы край непочатый, сам ведь понимаешь, каково судиться с общественной организацией, там только от бумажек всяких с ума сойдешь.
— Это что же — Митрохин из «Стройинвестинга» на тебя вышел? — удивился Мельников.
— А что? Не понимаю, в чем ты узрел странность. У меня есть имя в определенных строительных кругах, репутация опять же…
— Да, я неоднократно слышал, что ты вообще мало что проиграла за карьеру. — И вот в этой фразе мне послышались оттенки зависти, что весьма неприятно укололо.
— Я не поняла — это что сейчас было? Ты считаешь, что я занимаю не свое место? Или получаю деньги не за то, что делаю, а по каким-то иным мотивам?
— Варя, прекрати, — попросил Кирилл, — не раздувай. Я сказал ровно то, что сказал: ты очень мало дел в карьере проиграла, это факт, который признается всеми. И не надо искать в моих словах второй смысл. Так ты не ответила — когда увидимся?
Что-то расхотелось мне видеться с ним, и я не могла понять причины — ну, не в зависти ведь дело. А то, что Кирилл, скажем так, неприятно удивлен очередным открытием, было очевидно. Митрохин — клиент денежный, и в случае положительного решения я существенно пополню счет в банке. Естественно, Мельников, как мужчина, был уверен, что он сам, к примеру, справился бы с этим делом уж точно не хуже, чем какая-то баба. Понять можно. Простить такой шовинизм — нет, нельзя. Во всяком случае, я не могу этого сделать. Ушли годы на то, чтобы доказать таким вот кириллам всех мастей и рангов, что женщина способна вести дела и выигрывать их наравне с мужчинами, а то и лучше и легче, чем они. До сих пор иной раз вспоминаются ухмылки некоторых представителей стороны обвинения, когда в судебном зале они видели меня — мол, ну тут-то дело ясное, с бабой тягаться легче легкого, приятная прогулка. О том, как менялось выражение их лиц после проигранного процесса, я вспоминаю всегда с особенным удовольствием. Нет ничего слаще, чем щелкнуть по носу возомнивших о себе людей, притом сделать это элегантно, красиво и со знанием дела.
— Варя, ты молчишь, — вплыл в сознание голос Мельникова, — объясни, наконец, что происходит?
— Ничего. Ничего не происходит, Кирилл. Если ты хочешь, мы увидимся… в среду, скажем.
— Если я хочу?! — взвился вдруг Мельников, и я вздрогнула. — Я хочу?! А ты, выходит, одолжение мне сделаешь, воткнешь в расписание встречу со мной? Ну, спасибо, дорогая, не нуждаюсь! — И он бросил трубку.
Я изумленно вертела в руке замолчавший телефон и не могла понять, что именно в моих словах так взбесило Кирилла. Можно подумать, что я впервые отказала ему! Да и не отказала даже, просто позволила себе назначить встречу на то время, что будет удобно мне. Скажите, какой нервный! Да и черт с тобой… Но было обидно. Я действительно хотела встретиться с ним, хотя и понимала, что постепенно опять увязаю в этих отношениях, врастаю в них все глубже, и скоро мне придется делать выбор, потому что тянуть дальше будет невозможно и не очень честно по отношению и к Кириллу, и к Светику. Как же все опять усложнилось… Не зря свои романы я низводила до уровня легких, необременительных встреч пару раз в неделю и тогда, когда я этого хочу. Это давало мне возможность контролировать ситуацию и своего партнера, не позволять ему главенствовать. Но Мельников оказался не из подконтрольных…
Меня неудержимо тянуло к нему, тянуло физически, хотя по-прежнему я не верила ему до конца. Наверное, я заново влюбилась, как тогда, впервые, и потому мне так трудно теперь.
Сунув телефон в карман, я вернулась в дом, повесила куртку на вешалку и пошла в свою спальню, не выключая света — ощущение пустого дома снова захватило меня, да и почему-то вдруг вспомнился труп Юрия Потемкина с вываленным языком и посиневшим от удушья лицом. Это тоже не добавило мне смелости и оптимизма…
Бросившись на кровать в спальне, я сперва укуталась с головой одеялом, но тут же отказалась от этой мысли. Господи, как же уснуть? И где, в конце концов, Аннушка? С этими мыслями я промучилась почти до утра и задремала буквально на час.
Около шести меня поднял звонок. Спустившись вниз, я посмотрела в глазок — на пороге топталась Вяземская в накинутом на пеньюар плаще. Это было удивительно — Аннушка никуда и ни при каких обстоятельствах не выходила без макияжа да еще и в таком виде.
— Заходи. — Я посторонилась, впуская ее в прихожую. — Что-то случилось? Ты где шарилась всю ночь?
— У тебя кофе есть? — сбросив плащ на пол и беря курс на кухню, поинтересовалась она вместо ответа.
— Да кофе-то есть, наверное… Но ты вот откуда такая красивая?
Аннушка уже уселась за барную стойку, делившую просторную кухню пополам, потянулась к кофемашине и налила себе кофе.
— Карибидис только что уехал, собирался как в панике в эвакуацию, — сообщила она, помешивая ложечкой напиток. — А я сразу к тебе.
— Ему кто-то звонил?
— Вроде нет. Мне показалось, что он забыл о чем-то, потому что вчера вечером даже разговоров не было о том, что он куда-то поедет. А час назад он вдруг сорвался, побросал какие-то бумаги в кейс, планшет еще туда сунул — и унесся. Сказал только, что вернется поздно.
— Ну, может, действительно забыл о какой-то встрече, так бывает, — пожала я плечами и тоже налила себе кофе. — А как вообще ты у него оказалась? И почему не отвечала на звонки, мы ведь договорились? Я чуть с ума не сошла!
— Нет, Жигульская, ты как хочешь, а я больше на это не подписываюсь! — игнорируя мои вопросы, заявила подруга, отодвинув чашку. — Ты бы видела этого его какер-ссаниэля! — Тут я едва не поперхнулась кофе — этим элегантным эпитетом Аннушка обозначила американского кокер-спаниеля Битти, с которым банкир не расставался. — Это чудище ночью каким-то образом холодильник взломало и сожрало половину палки сырокопченой колбасы! Мало того — оно ж еще ко мне в постель хвастаться явилось, держа в зубах ошметок колбасы и веревку с железкой! А уж как этот какер при этом вонял копченой колбасой — тебе и не снилось! Как одна большая колбасина!
Я прыснула, представив, как пес тащит на кровать моей подруги ошметки колбасы, однако мои вопросы остались без ответа, и это беспокоило.
— Аня, я все понимаю — колбаса, утро, собака и все такое, но ты все-таки объясни, какого черта ты делала в пять утра в доме Карибидиса?
— Я же не спрашиваю тебя, какого черта и, главное, к какому черту ты сорвалась в воскресенье и даже записки не оставила, правда? — прищурилась Аннушка, наматывая на палец кончик растрепавшейся косы. — Ну, так и ты не изображай дуэнью.
— Аня, — как можно спокойнее начала я, хотя мне пристукнуть ее хотелось, — ты пойми… В этом поселке происходят довольно неприятные вещи… словом, погиб уже третий член семьи владельца, понимаешь? И не исключено…
В меня полетела полотняная салфетка, лежавшая под кофейной чашкой:
— Ты совсем сдурела, да? Хочешь сказать, что Николас как-то связан..?
— Я этого не знаю. Но исключать не могу.
— Потому и меня втравила?
— Никто тебя не втравливал. Уж точно — никто в постель к нему не укладывал, тут ты сама справилась.
Вяземская окинула меня подозрительным взглядом и изрекла:
