Последний день осени - Влада Ольховская
Но это все в теории. А потом она, накричавшаяся, опустошенная, разбитая, посмотрела ему в глаза и увидела, что он тоже плачет. Ему страшно – куда страшнее, чем ей! Он тоже потерял все, его мир тоже рухнул, но при этом мальчишка еще и не мог позаботиться о себе. У него впереди оставалось восемь бесправных лет – почти вся его нынешняя жизнь! Единственный человек, который был способен его спасти, только что обвинил его в убийстве родной матери. Так, может, это правда? Он приносит только беды? Ему вообще нет места, нигде?
Когда до Жени в полной мере дошло, что она натворила, она просто обняла его. Сначала обняла, прижала к себе, позволяя расплакаться навзрыд у нее на плече. Потом только она сказала ему новую правду, пришедшую в этот миг. Не будет детского дома, и разлуки тоже не будет. Им обоим сейчас тяжело и страшно, но они справятся – как-нибудь и вопреки всему.
Женя отвернулась к окну, заставила себя смотреть только на машины, усыпанные мелкими опавшими листьями. Она сказала все, что могла. Настал черед Сергея – упрекать ее, критиковать, рассказывать, что так с детьми обращаться нельзя. Ну и что с того, что она сама была вчерашним ребенком? Вчерашним же! Она обязана была заменить мальчику мать, раз уж ей выпала такая доля.
Но Сергей не стал поливать ее несгибаемой книжной моралью. Он вообще ничего не сказал, а в следующую секунду Женя почувствовала, как он мягко опускает руку поверх ее руки. Это было настолько неожиданно, что заставило девушку снова посмотреть на него.
– Исключительно жест поддержки, если что, – сообщил он. – Просто у тебя такой вид, будто ты линчевания ожидаешь. Ничего, что я на «ты»?
– Да уже можно, пожалуй… А что до жестов, у меня парень есть.
Это не было правдой – не до конца так точно. Валера, пожалуй, и сам не смог бы сказать, есть он в ее жизни, нет или появляется по желанию. Но Жене не хотелось превращать болезненный разговор в банальное до пошлости соблазнение.
Сергей не смутился и руку не убрал.
– Приму к сведению. Но поговорить предлагаю не о нем, а о твоем брате. Мне кажется, ты переоцениваешь свою вину перед ним. Вы обсуждали то, что ты тогда сказала?
– Сотни раз, – вздохнула Женя. – И я перед ним извинялась.
– А он?
– Сказал, что все понимает и зла не держит.
– Ну и все.
– Какое там все? Ему было десять лет, когда это случилось. Он был подростком, когда якобы все простил и отпустил. Но это еще будет всплывать, однозначно…
– Что-нибудь всегда всплывает, – рассудил Сергей. – Я, конечно, не эксперт, но по жизни вижу, что детские травмы есть у каждого. Кто угодно при желании может наковырять обидок и рассказать, что его мама и папа сделали не так. Удобный способ оправдать собственные неудачи, не так ли?
– Но у Кости объективно тяжелая ситуация…
– А у тебя? Его хотя бы пожалела ты. А тебя кто-нибудь пожалел? Слушай, я не знаю всех подробностей того, что случилось у вас в семье, я просто вижу, что ты слишком строга к себе.
– Факты мне в этом помогают, – напомнила Женя.
– Это какие же?
– С Костей что-то происходит – и он мне об этом не говорит.
– Может, ему не хочется тебя тревожить. Если ты заботишься о нем, он может делать то же самое. Или тебе просто чудится, а парень вымотался на репетициях.
– И что ты предлагаешь? – спросила Женя, позабыв о том, что посторонний человек вообще не должен искать пути решения ее проблем.
Сергей, похоже, тоже об этом позабыл, потому что ответил он сразу и вполне уверенно:
– Ждать. Понаблюдай за ним еще пару дней, дай ему время влиться в репетиции, преодолеть волнение. Если угомонится – отлично. Если нет… вот тогда и насядешь на него. Уверен, за минувшие шесть лет ты придумала сто один способ вытянуть из него что угодно.
– Даже сто два. Вот только… Я очень надеюсь, что к этому моменту не станет слишком поздно.
12. Человек в темной комнате
К каждой встрече с отцом Рита готовилась как к международным переговорам. Она знала, что должна выглядеть безупречно и вести себя как британская леди. Это другие могут расслабиться рядом со своими родителями, у нее никогда не было такой привилегии.
Теперь сосредоточиться было особенно непросто, но она заставила себя. Если бы она явилась в семейный особняк нервной бледной истеричкой, ее бы просто выставили вон. Поэтому Рита больше часа потратила на укладку и макияж, подобрала деловой костюм цвета топленого молока и туфли на шпильке. Она была женщиной с обложки – безупречной, той, которой не задают лишних вопросов, не смеют просто.
Поначалу это работало. Охрана, не ожидавшая ее визита, не осмелилась становиться у нее на пути. Перед машиной Риты открыли ворота, и уже в зеркало заднего вида гостья увидела, как дежурные бросились звонить кому-то. То ли начальнику охраны, то ли сразу ее отцу. Хотелось поспешить, перейти на бег, чтобы оказаться у кабинета до того, как ее перехватят, но Рита не позволила себе такую слабость. Отец скажет ей правду, только если она сумеет оставаться хозяйкой положения до конца. А Рите очень нужна была эта правда – даже больше, чем обычно.
Поэтому незваная гостья шла вперед расслабленно, медленно, позволяя всем желающим рассмотреть себя. В коридоре ее перехватил личный ассистент отца, однако он не стал выспрашивать, какого черта она явилась и где вообще тот предупреждающий звонок, которого требуют правила вежливости. Ассистент лишь уточнил, чай она желает или кофе. Рита согласилась на эспрессо.
В разгар рабочего дня отец оставался в своем кабинете. Илья Дубровин был один, но этого и следовало ожидать: переговоры он обычно вел в офисе. Массивный стол был завален документами, однако хозяин кабинета больше не обращал на них внимания, он смотрел только на свою дочь, и по его взгляду невозможно было догадаться, как он к ней относится.
– То есть запланированные встречи ты пропускаешь, а тут вдруг приходишь? – равнодушно осведомился он. – Могла бы и детей привести, раз так
