Я рисую ангелов - Анна Викторовна Томенчук
И Аксель отличался от всех. Он отличался внешностью, которая была слишком тонка и благородна, манерами, которые так не походили на все то, что окружало нянечку в детском доме. Своим трепетным и уважительным отношением к ней. Она не смогла родить себе сына, но Бог послал ей этого круглого сироту, чье место было где угодно, но только не здесь.
Она шла по коридору, видя перед собой только темно-коричневую директорскую дверь, и прижимала к груди тонкий портфель из потертой кожи. Ситцевое светлое платье, старенькое, но чистое и идеально отглаженное, ладно и мило сидело на ее фигуре, которая могла принадлежать совсем юной девушке. Сара думала о том, что всего пара подписей отделяет ее от того момента, когда Аксель навсегда покинет эти стены и переедет в ее небольшую, но уютную и добротную квартирку.
Она вскрикнула и упала, когда в нее влетел юноша. Александр Мирдол, восемнадцатилетний выпускник детского дома, испуганно остановился и подал ей руку.
– Прости, Сара, я не заметил тебя, – тихо проговорил он, опустив взгляд.
Сара улыбнулась.
– И ты извини. Сегодня важный день, ты уезжаешь.
– Да. Уезжаю. Возможно, навсегда. Но я буду помнить твои уроки, милая Сара, – рассмеялся юноша, подхватив ее на руки.
Сара смущенно улыбнулась. Она не привыкла к подобным проявлениям эмоций, но пыталась понять, что чувствует паренек, для которого теперь открыты все пути. Он живо интересовался юриспруденцией, прекрасно рисовал и надеялся, что сможет выстроить свою жизнь наилучшим образом, несмотря на то что все детство провел в детском доме и так и не обрел семью. Хотя Александр отказывался от приемных родителей. Сара подозревала, что это как-то связано с призрачной надеждой забрать сестру Эдолу, которая воспитывалась здесь же. Девочки жили в другом корпусе, и Сара, работавшая с мальчиками, их почти не знала.
– Будь счастлив, Александр. Неважно, каким образом достигается счастье. Найди свое и добейся его во что бы то ни стало.
Юноша замер с неопределенной улыбкой. Помолчал, глядя ей в глаза. От этого взгляда стало жарко, потом холодно, но Сара списала ощущения на волнение перед подписанием документов.
– Во что бы то ни стало.
Оставшиеся метры до кабинета директора она не заметила. Постучала в дверь, дождалась приглашения и вошла. Директор комиссии, он же директор детского дома Дерек Смол встретил ее с улыбкой. Вдовец, он недавно отметил свой сорок пятый день рождения и, кажется, начинал новую жизнь. С младшим персоналом, к которому относилась Сара, он общался редко, но если и общался, старался делать это настолько доброжелательно и просто, насколько мог. Доктор медицины, когда-то давно был хирургом-кардиологом. Он имел дело с самыми сложными случаями, пока не женился и не подрался в баре с одним из ухажеров жены, который начал стрелять. Дерек перенес несколько операций, но не смог восстановить работоспособность правой руки полностью. Дорога в хирургию для него оказалась закрытой навсегда. А через несколько лет жена сгорела от лимфомы. Доктор Смол остался один, лишенный жены, нерожденного ребенка и страстно любимой профессии. На одном из приемов, который устроила жена министра здравоохранения, Дерека познакомили с заместителем мэра по социальной политике. Директор центрального и единственного детского дома Треверберга ушел на пенсию, так и не подобрав замену. Смол согласился не раздумывая. Он работал здесь с 1976 года. И для Сары это были лучшие пять лет из всех, что она посвятила детям.
Дерек встретил ее пристальным взглядом каре-зеленых глаз. Темные волосы с проседью аккуратно расчесаны, удлиненная стрижка ему невероятно шла. Сара смущенно опустила глаза к носкам тщательно вычищенных туфель.
– Мисс Опервальд, – низким грудным голосом проговорил директор. – Изумлен вашей настойчивостью и добротой. Комиссия единогласно приняла решение в вашу пользу. Я подписал необходимые бумаги. Осталась лишь ваша подпись, и мистер Грин сможет отправиться в новый дом. Вы знакомы с правилами, но я должен их повторить.
– Конечно, господин директор.
Каре-зеленые глаза блеснули. Дерек щелкнул зажигалкой, закурил, отложил папку с документами в сторону и откинулся на спинку кожаного кресла.
– Вы должны пройти три контрольные точки. Один месяц, пять месяцев и один год. Сначала оформляется опекунство. Если по итогам комиссий в указанные даты не будет выявлено никаких отклонений, то ровно через год мы встретимся здесь для того, чтобы подписать документы об усыновлении.
– Отклонений, господин директор?
– Мальчик должен ночевать дома не реже чем пять ночей в неделю. Он должен ходить в школу и пропускать ее только по уважительной причине. Никаких приводов в полицию, наркотиков и алкоголя. Хотя бы в течение этого года. Полноценное питание, чистая и заштопанная одежда. Вы сами тысячу раз рассказывали эти правила приемным родителям.
– Но сейчас я – приемный родитель, а не ваша сотрудница, – неожиданно для самой себя улыбнулась Сара. – И я хочу, чтобы вы это говорили, мистер Смол. Это важный шаг для меня. Уверена, он важен и для Акселя. Мальчик многое пережил, и я хочу, чтобы он наконец обрел дом. Семью.
– Как и вы, мисс Опервальд. Как и вы.
Дерек толкнул к ней папку. Дрожащей рукой Сара подписала документы на каждой странице. Мистер Смол следил за ней внимательным, учтивым взглядом. Сара в очередной раз подумала о том, как красив и далек этот мужчина. Забрав свой экземпляр документов, она опустошенно замерла, еще не веря в то, что произошло. Они говорили с Акселем об этом дне. Мальчик уверял, что ей не обязательно брать на себя такую ответственность, что ему осталось всего пять лет и он справится, а потом уедет. И все же он был благодарен. В его темно-синих удивительного оттенка глазах Сара видела эту благодарность.
– Поздравляю, – проверив бумаги, проговорил директор. – Вы всегда были единственной, с кем он говорил. Теперь вы единственная, кому он доверяет. Счастья вам и вашей семье.
* * *
Осень 1984 года
Треверберг
Аксель пил крепкий черный чай и смотрел в окно. Сара тоже смотрела окно. То, что он сказал несколько минут назад, не укладывалось в ее голове, и это непонимание и обида выливались жгучими слезами, которые женщина даже не пыталась скрыть. Она чувствовала себя так, будто ее
