Карманник - Пётр Г. Кобинцев
Общая картина была та же: толпа ощетинилась мобильными телефонами, камерами — всем, чем располагала. Неясно было только одно: что произошло. Я выяснил это у шустро шнырявшего меж людей парня. Оказывается, с моста рухнула какая-то машина, и теперь водолазы возятся в воде, пытаясь найти тела погибших. М-да, что-то много трупов у меня на пути собралось, к дождю, наверное. Но шутки в сторону, я ведь и сам чуть не загнулся. Надо отправляться домой, а то у меня уже сил никаких не осталось. Того и гляди, действительно, коньки откину.
23/Василий Коновалов
Как ни старался я двигаться, не создавая лишнего шума, а всё равно не получилось. Впрочем, дома горел свет, но я рассчитывал, что это мама зачиталась допоздна. Я никак не мог вспомнить, какой сегодня день. Мобильник у меня забрали, а часы не ношу. Даже который час не знаю. Что скажу, где был? Совру, что избили и ограбили. Ну, вещички забрали, а это тряпьё мне кто-то из сердобольных людей дал. Почти правда получается. Надо только пакет запрятать в отдушину на крыльце. Так, дело сделано. Теперь на цыпочках, чтоб ни одна половица не скрипнула, дверь легонечко отворить и прикрыть беззвучно. Ага, я в доме. Интересно, отец снова напился? Это зависит от того, какой сегодня день. Я думаю — суббота. Значит, в стельку будет, если пришёл вообще. Чёрт, что-то попало под ноги. Обычно в коридоре пусто, а тут — обуви какой-то набросано.
Оступившись, я повалился на правый бок, выставив руки для защиты. Там, насколько я привык, находился старый комод, и мне не улыбалось об него башку себе поровнять. Но к комоду было что-то приставлено, и я всё равно приложился об это головой. Вроде бы и шума немного было, но в доме сразу послышались быстрые шаги. Дверь в коридор распахнулась, щёлкнул выключатель, и яркий свет залил помещение. В моих глазах взорвалась сверхновая звезда.
— Ну на фига слепить-то? — Одной рукой потирая ушибленный лоб, другой прикрывая от света глаза, я посмотрел на вышедшего человека.
— Папа? — Отец был абсолютно трезв и смотрел на меня с ужасом. Одет он был во всё черное, это неприятно бросалось в глаза.
— Иди, умойся, пожалуйста, — произнёс он каким-то убитым голосом и добавил: — Приведи себя в порядок, переоденься и всё такое.
— Ты даже не спросишь, где я был? Или тебе всё равно? — Я намеренно шёл на конфликт. Хотелось быстрее разрядить атмосферу. Ну, накажут, но ведь не убьют же. Зато утром можно будет спокойно общаться. Но отец не спешил кидаться в амбиции. Он вообще был на редкость отрешён и печален. Закодировался, что ли? Посмотрев на меня взглядом, полным невыносимой муки, он глухо произнёс:
— Оглянись, пожалуйста. Видишь? Я потом с тобой поговорю. — Отец вышел, прикрыв за собой дверь.
Я стоял, оглушённый и уничтоженный, глядя на деревянный крест у себя за спиной. Это об него я набил себе шишку, запнувшись в темноте. На нём ещё не было таблички, но венки, сложенные на комоде, были подписаны. Надписи слились у меня в глазах. Неожиданно я понял, что плачу. Рыдания сотрясали меня, как бешеный озноб. Слёзы потоком лились из глаз. Дыхание прерывисто со всхлипыванием вырывалось из моей груди. Мне не верилось, не хотелось верить в то, что мамы больше нет. Но моё неверие ничего не меняло. Слепо пройдя в свою комнату, я, не особо понимая, что делаю, снял с себя всю одежду. Не церемонясь, скомкал всё и бросил в угол. Достав из тумбочки свежее бельё, я вышел из дому, обмотавшись полотенцем, и направился в летний душ. Я не чувствовал прохлады осенней ночи. Холодная вода из душа отрезвила меня. Но уже через минуту я привык к ней и меланхолично намыливал своё истерзанное тело.
Душ взбодрил меня. Тело, как будто его промыли живой водой, перестало саднить и болеть повсюду. Если бы не горе, я бы совсем неплохо себя чувствовал. Один вопрос по-прежнему меня одолевал: сколько дней я не был дома? Который сейчас день недели? Одевшись, я решил выяснить это немедленно. В голове была какая-то каша. Невозможно было поверить, что мама умерла. Да, она была больна, давно и серьёзно. Диабет пожирал её заживо. Но люди живут и с этой страшной болезнью достаточно долго. А маме было всего сорок лет.
Как робот, я вошёл в дом, стараясь не смотреть в сторону креста и венков. Я не знал, дома ли тело матери. Набравшись смелости, решительно вошёл в зал. Ни тела, ни гроба. На диване сидел отец, отрешённо сжимая телефонную трубку в руке. Я медленно подошёл к нему. В телефонной трубке явственно слышались короткие гудки. Вытащив телефон из рук отца, я положил его на базу.
— Расскажи, что произошло. Где мама? Как она умерла?
— В морге. Завтра забирать, — проронил отец, не поднимая головы. И продолжил: — Сосуд головного мозга лопнул. Умерла мгновенно. Она тёте Рае инсулин понесла, ей срочно понадобился, так по дороге и умерла.
— Когда это случилось?
— В пятницу вечером.
— Какой сегодня день? Не смотри так, я действительно не знаю.
— Воскресенье, закончилось почти. Как, ты не знаешь, где пробыл два дня?
— Где — знаю. Сколько — не знал. — Отец тяжело вздохнул. Поглядел на меня хмуро, как будто не верил ни одному моему слову, глухо спросил:
— Наркоманил где-то? Ну, не стесняйся, говори. Я, между прочим, в школу заходил… — закончить я ему не дал. Вдруг стало очень обидно, и ещё горько отозвалось эхо прошлых обид, и я заорал ему прямо в глаза с перекосившимся от плача лицом:
— В школу ты заходил?! А сколько раз ты там был?! Сколько раз ты поинтересовался мной? Ты сам был мне отличным примером, правда?!! Ты хоть знаешь, где моя школа находится?! — так я орал минуты три. Отец не перебивал, только голова клонилась всё ниже. А когда я иссяк, тихо сказал: «Прости, сынок», — и заплакал скупыми мужскими слезами. Я вдруг увидел, что отец действительно любит меня, и маму любит. Он не стеснялся своих слёз. Прямо смотрел мне в глаза, по щекам пролегли мокрые дорожки. Капли слёз собрались у подбородка, и он отёр их тыльной стороной ладони. Ещё раз произнёс: «Прости», — и вышел из комнаты.
Меня трясло, как в лихорадке. Разбитые губы жгли солёные слёзы. Я упал на диван и провалился в сон, как в яму.
Разбудил меня тихий, настойчивый голос отца. Он просил меня проснуться и идти завтракать.
— Вася,
