Тревожное эхо пустыни - Ольга Геннадьевна Володарская
Тогда он совсем лютым стал. Бил баб своих. Гонял. И все это делал по трезвости. Если выпивал, то спать ложился, и в семье наступал временный мир. Жаль, кузнец не часто к рюмке прикладывался.
А мама все толще становилась. В тридцать пять перестала с кровати вставать. Ее ноги опухли и посинели. Одну ампутировали через какое-то время. Но это оказалось к лучшему. Пока мать в больнице лежала, ее обследовали, прописали выравнивающие гормональный фон лекарства. И, как многодетную мать, снабдили ими бесплатно. Похудев немного, женщина начала двигаться, пусть и с костылями. Могла бы протез получить, да не захотела. На работу не нужно, пенсию по инвалидности назначили, а на кухне да в бане, где постирушки устраивались, и без него нормально. Ногу ниже колена ампутировали, и можно на табурет им опереться. В их доме они были везде расставлены, и все с мягкими сиденьями.
Она бойкой начала становиться. Деятельной. Петь не пела, смеялась мало, но улыбалась. Хозяйство организовывала. И удары мужа на себя принимала, чтобы дочерям меньше доставалось. Умерла она, не дожив до сорока лет двух месяцев. Летом. Девочки на речку ушли купаться. Вчетвером – старшая Шурка уехала в город учиться на швею и всего раз домой приехала. Фиме одиннадцать, младшенькой, Василине (ждали Василия), пять. Погода стояла дивная, и они резвились в воде с полудня до пяти вечера. Обгорели все, проголодались. Но все тянули с возвращением домой. Что там хорошего? Отец уже с работы пришел и ждет, чтобы на ком-то злость выместить. Маме уже досталась пара оплеух, это точно. Но этого же мало! Пар не выпущен.
Девочки еще побыли бы на реке, им не часто выпадала такая возможность, чтоб и все свободны, и погода хорошая, и мама себя чувствует бодрой, но Василина с голодухи наелась каких-то стручков. Думала, это мелкий горох, а оказалось – семена луговых цветов. С них у малышки скрутило живот, и сестры повели ее домой. По пути она обделалась. Шла, воняя и плача. Просилась на ручки, путь был довольно дальний, но никто не хотел ее брать. В их семье все были друг с другом строги. Ваську сколько раз ругали за то, что она всякую дрянь в рот тащит, но та продолжает это делать. Раз так, пусть теперь мучается. Может, станет умнее.
Девочку обмыли из шланга в огороде. Точнее, направили на нее струю. А какашки пусть сама оттирает. Каждая из сестер знала, что Василине в конечном итоге придется остаться одной. Все они упорхнут из дома при первой возможности. Последуют примеру старшей. Отца они все люто ненавидели, мать жалели, но в глубине души презирали за трусость, покорность судьбе, ограниченность, друг с другом не столько дружили, сколько сотрудничали. Шурка была им ближе всех, но та так устала нянчить сестер, обо всех заботиться, что, уехав в город, будто потерялась. О том же мечтала вторая по старшинству сестра. Через год и она упорхнет. Поступит в ПТУ, получит место в общежитии. А Фиме еще ждать и ждать! Но и она уедет из деревни. Василине придется самой о себе заботиться…
– Мама, мы есть хотим! – прокричала с порога одна из сестер.
– А Ваське нужно дать активированный уголь, – бросила реплику другая.
– Отец не вернулся еще? – спросила Фима. Они чувствовали его присутствие. На инстинктивном уровне. Как животные. А еще на крыльце не было его кирзовых сапог. В них он ходил зимой и летом.
Но мама не откликнулась.
Тут в дом вбежала голенькая Василина. Ее знобило – вода из огородного шланга лилась ледяная. Поэтому она сразу бросилась к печке, чтобы согреться. Поскольку готовили еду только в ней, от нее всегда исходило тепло. Малышка не добежала. Споткнулась обо что-то, упала. А потом заорала так громко, что сестрам пришлось заткнуть уши.
Оказалось, их мать лежала на полу. Рядом перевернутый табурет, казан, из которого на пол высыпались перловка и свиные косточки. Когда ртов много, экономишь на всем. Девочки могли и одну крупу поесть, а отец каждый день требовал мяса. Но это и понятно, физически работал. Мать поэтому частенько готовила блюда лишь с добавлением говядины, курятины, свинины. глава семьи доволен, ведь ему все лакомые кусочки достаются, а каши да овощные рагу наваристые получаются.
Почему-то именно об этом думала Фима, глядя на открывшуюся ей картину. О рассыпавшейся по полу еде. Было жаль ее, ведь они так проголодались. Теперь и каша, и кости собаке достанутся. А им не только пол мыть, но и быстро организовывать ужин. Не для себя – для отца. Он будет в бешенстве, если без еды останется.
– Она умерла? – Этот вопрос заставил Фиму переключиться. Его задала маленькая Вася. Она перестала вопить и подняла на сестер свои огромные коровьи глаза с опущенными уголками.
– Упала просто, – успокоила ее самая старшая из них. Она видела кровь на виске. Но не хотела верить, что рана смертельная. – Ударилась, потеряла сознание.
Девочка замотала своей большой головой. Та росла быстро, а тело нет.
Сестры подбежали к матери, чтобы привести ее в чувство. Но у них не вышло. Женщина умерла и уже начала костенеть.
