Александра Авророва - Поцелуй святого Валентина

— Он тоже нормальный, — вступилась я. Все-таки мы когда-то дружили!

— Он — вещь в себе. Я не понимаю, какой он. При этом он безусловно какой-то.

— Это надо законспектировать. На слух подобные сложности я воспринять не могу.

— Вот Ромка — он никакой… блеклый то есть, правда? А в Андрее безусловно присутствует индивидуальность, только я не могу ее уловить. Мне кажется, из-за этого ты и вынуждена была с ним расстаться. Ты его не чувствовала.

Я пожала плечами.

— Не знаю. Андрей — он взрослый… в смысле, взрослее нас. Может, армия сказывается. Он относится к нам немножко снисходительно и почти всегда молчит. Зато очень красиво умеет признаваться в любви.

— Ты хорошо выразилась — умеет признаваться, — усмехнулась Ира. — Словно это идет не от души, а достигается тренировкой. Кстати, в каких войсках он служил?

— В элитной десантной части, — похвасталась я.

— Где их наверняка обучали владению холодным оружием, да?

— Понятия не имею. Но Андрея ничего не связывает ни с Мариной, ни с Галкой. И чья неверность, по-твоему, свела его с ума? Неужто моя? Правда, с опозданием в полгода. В жизни бы не догадалась, что я столь роковая женщина. И вообще, хватит про маньяков. Девчонок убил вполне нормальный гад, и точка. Например, тот, от кого Марина ждала ребенка. Ты такая начитанная, так вспомни хотя бы «Американскую трагедию» Драйзера. Там как раз…

Я осеклась. Денис Борисович просил меня не болтать на эту тему, а я… Ох, нельзя мне доверять тайны! Но я ведь не кому-нибудь, а Ире. Ире, наверное, можно? Я взглянула на нее. Как она побледнела…

— Ируня, ты что?

— Марина ждала ребенка? — с непередаваемым ужасом переспросила она. — Их убили… обоих? Ребеночка и ее?

Она прижала руки к животу странным защищающим жестом, и меня вдруг пронзила догадка.

— Ты тоже, — вырвалось у меня.

Ира медленно улыбнулась. Это звучит нелепо, но выглядело именно так. Улыбка медленно возникла на губах и постепенно озарила все лицо… нет, вообще все!

— Даже Димка пока не знает. Первым должен был узнать, конечно, он, но, раз ты догадалась…

— Ты… ты уверена?

— Теперь да. У меня будет ребенок… трудно поверить, правда? Такое счастье…

— А учеба как же?

— Постараюсь совместить. В случае чего, переведусь на вечерний или на заочный. Ребенок — это важнее.

— А жить где?

— Как решит Димка. У моих родителей или у его. Какая разница? Я собиралась сегодня ему сказать, но это несчастье с Галкой… не хочется совмещать несчастье и счастье, понимаешь? Наверное, подожду да завтра.

— А ты уверена, что для Димки это будет счастье? — осторожно произнесла я.

Очевидно, что Ира создана для материнства, а вот созрел ли Димка для отцовства, большой вопрос. Меня бы, например, огорошило, если б в скором времени пришлось брать на себя ответственность за младенца. Уж всяко я бы не скакала до потолка.

— Димка знает, что аборт исключен. Я ему сказала об этом давно… даже если бы хотела, не могу, понимаешь?

Я кивнула. Ирина школьная подруга умерла от аборта. Правда, она легла под нож в шестнадцать, тайком от родителей. Я не знаю подробностей, Ира не любит об этом говорить, но с тех пор в ней укоренилось убеждение, что и она, если сделает аборт, умрет. Я бы сказала, фобия. Димка, разумеется, тоже в курсе.

— Я честно предупредила Димку, что у меня опасный день, но ему страшно не хотелось предохраняться, — не без ехидства сообщила Ира. — Он сказал: «Под мою ответственность. Что будет, то и будет». Ну, а я-то не собиралась возражать. Вот оно и получилось. Ничего, прорвемся. В смысле денег, конечно, придется ужаться, зато будет ребенок.

Я задумалась. Ира станет матерью! Фантастика! Родит дочку или сына. Короче, молниеносно перескочит в другую категорию — из девчонки превратится во взрослую. А я останусь девчонкой. Наверное, нашей дружбе конец — я стану Ире неинтересна. Но, раз Ира рада, буду радоваться и я.

Я улыбнулась, однако лицо подруги, наоборот, стало мрачным.

— Бедная Марина… Я знала, чувствовала, что она не такая, какой хочет казаться. Помнишь, я говорила тебе это? Она несчастная. Она любила кого-то… любила, раз решилась на ребенка. А он не любил ее. Это самое ужасное, когда отец твоего ребенка тебя не любит!

— Может, любил? — возразила я. Ире в ее положении не следовало так волноваться.

— Никто не признался, что он отец, — горячо воскликнула она. — А кто по-настоящему страдал в крематории? Ромка, один Ромка, я видела. Но отец ребенка не он, ведь Марина впервые обратила на него внимание за неделю до своей смерти. Значит, отец ребенка — мерзавец и подлец. Он должен был волосы на себе рвать от отчаяния, а он ничем себя не выдал! Не выдал — значит, думал только о себе, а не о ней и не ребенке. Потерять еще не родившегося сына для нормального мужчины должно быть самой страшной трагедией!

Я не была уверена, что всякий мужчина считает самой страшной трагедией, например, аборт любовницы, но предпочла не спорить. Меня посетила интересная мысль. Возможно, непорядочная — разве порядочно использовать слабости подруги в корыстных целях? Зато полезная.

— Точно, — с воодушевлением подхватила я. — Отец ребенка — мерзавец и подлец. Он не хотел ребенка. Скорее всего, он и убил Марину. Вышел на балкон, чтобы уговорить ее сделать аборт, она отказалась, а он разозлился и столкнул ее вниз. Чего еще ждать от такого гада! А Галка шла покурить и встретила его на лестнице. Сперва не придала этому значения, но постепенно сообразила, что к чему, и задала ему прямой вопрос. Мол, не ты ли убил Марину? А он в ответ Галку зарезал. Теперь милиция будет искать маньяка, которого нет, а этот гад останется безнаказанным. Полухин вопросу о ребенке не придает ни малейшего значения. Мне проговорился случайно, а тебе вообще ничего не сказал. Это потому, что он мужчина, а мужчины многого не понимают.

— Да, — проглотила наживку Ира, — ты права. Ребенок, он ведь все меняет. Неужели Полухин не осознает этого?

— Абсолютно.

— Если кто-то убил собственного ребенка, он не должен остаться безнаказанным, — задыхаясь, продолжила Ира, и лицо ее покрылось красными пятнами. — И тот, кто отрекся от своего ребенка, тоже. Мы должны найти его и все узнать. Если мы укажем на конкретного человека, Полухин вынужден будет с этим считаться.

Я поняла, что перестаралась. Я хотела просто-напросто уверить подругу, что действовал не маньяк и меня незачем охранять, а вовсе не создавать ей лишние проблемы. Но теперь ее было не остановить. Слово «ребенок» совершено лишало ее разума. Неужели все беременные женщины такие?

— Ируня, не волнуйся, — попросила я, — тебе сейчас вредно.

— Я совершенно спокойна, — прерывающимся голосом сообщила она. — Я спокойна, как никогда. Сейчас ты убедишься, я буду рассуждать логически. Версию маньяка отбрасывать нельзя и тебя, разумеется, надо оберегать, но зацикливаться на этой версии нельзя тоже. Если милиции плевать, кто убил ребенка, то мне нет. В конце концов, ты права, нельзя жить под охраной до бесконечности. Надо найти убийцу, и тебе нечего будет бояться, а Маринин ребенок будет отомщен. Это мой долг как будущей матери и как подруги.

Я вздохнула. Вот вам обычный результат моих хитростей. Вместо того, чтобы сплавить одну проблему, я к ней впридачу заполучила вторую.

— Это плохо скажется на твоем состоянии, — сделала последнюю попытку я, но Ира лишь отмахнулась.

— Мы пойдем к Ане. Если кто-то знает, то она. Скорее, сейчас как раз начнется обеденный перерыв.

Ира схватила меня за руку и поволокла вперед. Никогда еще ее настроение не менялось так быстро… тяжело, наверное, быть беременной? Может, именно поэтому Марина последнее время вредничала больше, чем обычно? Что касается Ани, это Маринина подруга. Вернее, подруг у Марины не было, не тот характер. Их отношения скорее напоминали мне симбиоз акулы с рыбой-прилипалой. Опять зоологическое сравнение, что за напасть! Я следующее имею в виду. Прилипала питается остатками пищи акулы, что выгодно им обеим. Аня — девочка совсем не симпатичная. Она высокая и сутулая, а еще в прыщах, даже тональный крем не помогает. Наверное, поэтому она особенно восхищалась красоткой Мариной и ее любовными успехами. В ответ Марина иногда таскала Аню с собой, и та оказывалась в компании парней, что действовало на нее, словно хорошая доза наркотика. Аня начинала заливисто хохотать и виснуть на любом, до кого была в силах дотянуться. Обычно ей удавалось найти кого-нибудь, кто не возражал.

Звучит так, будто я Аню осуждаю. Честное слово, нет! Во-первых, каждый развлекается, как умеет, лишь бы никому не мешал, а Аня не мешает. А во-вторых, если она теряет над собой контроль от присутствия мальчишек, разве она виновата? Наверное, я на ее месте вела бы себя точно так же. Просто мне повезло, что нахожу другие радости в жизни. Мы с Ирой даже поспорили как-то на данную тему. Ира уверяла, что Аня позорит весь женский род, а я возражала, что ей следует только посочувствовать.