Станислас-Андре Стееман - Из дома никому не выходить
— Может, мне туда сходить? — предложила Иви.
Люк Адама усмехнулся:
— И вернуться, если ты, конечно, вообще вернешься, с крысиным ядом на всех или автоматом под юбкой? И думать об этом нечего!
— У аптекаря, наверное, есть телефон, — сказал Баггси Вейс. — Давайте позвоним ему, пусть принесет все, что надо… В конце концов, звонили же мы пастору и механику!
— Мистер Мак-Интайр — очень пожилой человек, а мисс Мак-Интайр, которая вместе с ним держит аптеку, страдает суставным ревматизмом, — вмешалась миссис Пламкетт. — Ни того, ни другую вы не заставите сюда тащиться.
— Да мы об этом и не попросим. Вполне достаточно, если они пришлют посыльного.
— Боюсь, вы не учитываете свойственной местным жителям экономности. У Мак-Интайров нет посыльного.
— Donnerwetter! — выругался профессор Шварц, не веря своим ушам. — А что должен делать одинокий умирающий абориген, оставшись без медицинской помощи? Куда ему звонить? Гроб заказывать?..
Аделия покачала головой.
— Он потащится в деревню, чтобы не платить за телефонный разговор, пусть даже это будет стоить ему жизни. Телефон в Шотландии — вещь чисто декоративная.
— Короче, выхода нет?
— Есть. Положитесь на меня и молитесь Богу.
Она не успела договорить, как кто-то настойчиво позвонил у ворот.
— Кто бы там ни был, не открывайте! Хватит нас навещать! — решительно сказал Люк Адама, приподнявшись на локте.
Приплюснув носы к стеклу, профессор Шварц и Баггси Вейс старались разглядеть гостя.
— Отсюда ничего не увидишь! — проворчал первый. — Я перейду на другую сторону.
— Я с вами, — решил Баггси Вейс.
Люк Адама повернулся к Иви.
— Иди к девочке. Я тебе сто раз говорил, чтобы ты не оставляла ее одну.
— Она не одна, — возразила Иви. — Она изводит Беггара.
— Беггара?
— Песика. У него ангельское терпение.
Вскоре вернулись профессор Шварц и Баггси Вейс — с совершенно перевернутыми лицами.
— Еще одно преподобие!
— Что? — не понял Люк Адама.
— Еще один преподобный отец — повторил Баггси Вейс. — Служитель Божий. Странно, что звонок еще не оторвался — он повис на нем и раскачивает, словно набат.
Воспользовавшись тем, что никто на нее не смотрел, миссис Пламкетт потихоньку выскользнула из комнаты. Когда она вернулась, вид у нее был еще более растерянный, чем у профессора и у Баггси Вейса.
— Придется открыть! — пролепетала она, прижав обе руки к сердцу. — Я хорошо его знаю. Он ни за что не уйдет.
— Вы хорошо его знаете? — подозрительно переспросил Люк Адама. — И кто же это такой?
— Это мой преподобный папа, — сказала Аделия.
Пройдя мимо Аделии и даже не взглянув на нее, преподобный Мердок пулей пронесся через сад и вспомнил о дочери, казалось, только на крыльце.
— Господь да простит мне столь нечестивое сравнение, — возмущенно произнес он, — но стены Иерихона, должно быть, быстрее рухнули перед Иисусом Навином и его народом, чем та жалкая калитка открылась перед настояниями отца… Вы стали туги на ухо?
Аделия закрыла входную дверь.
— Простите меня, папа. Я была на кухне, там почти не слышно, что делается снаружи.
— Очень хорошо, когда женщина часть своего времени проводит на кухне, — одобрил мистер Мердок. — В нашем несовершенном мире питать тело означает косвенно питать дух. Тем не менее, первый долг женщины состоит в том, чтобы отворять двери своего дома перед родными, перед бедными и перед заблудившимся путником. Господь благословит лишь тот дом, который получит благословение от людей.
Преподобный Мердок повесил свою шляпу с плоскими полями на бамбуковую вешалку, затем снял накидку. Ему уже сравнялось семьдесят, но он выглядел человеком, вполне способным возделывать свой сад. На кирпично-красном лице с недавними морщинами и близко посаженными ярко-голубыми глазами густые белые брови выглядели неожиданно, словно наклеенные.
— Вы изменились, Аделия, — произнес он своим высоким голосом. — Изменились как на поверхности, так и в глубине. «Хранящий закон — сын разумный, — сказал Соломон, — а знающийся с расточителями срамит отца своего». Это нескромное платье не соответствует ни вашему положению, ни вашему возрасту. Вы вступили на дурной путь.
Аделия, одетая в платье «на каждый день», в тревоге спрашивала себя, какими язвительными словами преподобный Мердок заклеймил бы платья, позаимствованные из «Fancy Cabinet».
— Я всего только стала на год старше, отец.
— И стараетесь скрыть это при помощи суетных и пустых ухищрений?
— Нет, я… Да! — сказала Аделия.
Преподобный Мердок, стащив с рук черные шелковые перчатки, сунул их во внутренний карман сюртука.
— Если не хлеб-соль, то хотя бы стул, я думаю, вы мне предложите, чтобы я мог дать отдых своим изнеможденным членам? Этот подъем утомит и двадцатилетнее сердце. Мне не так много надо вам сказать. Но хорошо бы вы в состоянии были это выслушать.
— Конечно, отец… Сюда! — поспешно откликнулась Аделия. — Вы ведь знаете этот дом.
— Хм! — произнес мистер Мердок. — Это не означает, что я его узнаю. Чем дольше я вдыхаю его запах, тем более чуждым он мне представляется.
— Что будем делать? — прошептал Баггси Вейс, который подслушивал у дверей. — Выставим его за порог?
— Пока не стоит, — умерил его пыл профессор Шварц. — Дадим ему время перейти к сути дела.
Преподобный Мердок уже трижды пересаживался с места на место. Если он, наконец, обосновался на третьем по счету стуле, то лишь потому, что отчаялся найти что-нибудь поудобнее.
— Я буду краток, — начал он, — и вы меня очень обяжете, если не станете перебивать. С самого вашего рождения, или, по крайней мере, с тех пор, как вы вступили в сознательный возраст, я не придавал большого значения сплетням. «Лучше блюдо зелени и при нем любовь, — сказал Соломон, — нежели откормленный бык и при нем ненависть»… «Но горе тому человеку, чрез которого соблазн приходит», сказано, тем не менее, в Священном Писании… Аделия, между нами, я опасаюсь, что вы сделались предметом соблазна.
Аделия вцепилась в подлокотники кресла.
— В самом деле, отец? Но почему?
— Я вознамерился быть кратким. Вы, кажется, живете с шестью мужчинами?
— С тремя, отец — поправила его Аделия. — Ваши сведения, должно быть, получены на прошлой неделе.
— С тремя! Значит, вы признаетесь в этом?
Аделия робко приподняла руку.
— Господь благословляет лишь тот дом, который прежде благословят люди… Честная женщина должна принять в своем доме заблудившегося путника.
Оттолкнув кресло, преподобный Мердок выпрямился во весь рост.
— Только ничтожество спорит со Священным Писанием. Несмотря на то, что вы вернулись, нас по-прежнему разделяет океан. «Когда же положите вы конец таким речам? Обдумайте, и потом будем говорить», — сказал Вилдад Савхеянин. «Дыхание мое ослабело, дни мои угасают», — сказал Иов. «Если бы не насмешки их, то и среди споров их око мое пребывало бы спокойно… Помутилось от горести око мое, и все члены мои, как тень… Где же после этого надежда моя? И ожидаемое мною кто увидит? В преисподнюю сойдет она, и будет покоиться со мною в прахе»… Аделия, если вы не испорчены до глубины души, заклинаю вас сказать мне, кто эти люди!
Аделия подняла голову. Сейчас она бросала вызов не только отцу, но и годам порабощения, и не испытывала ни малейшего чувства вины, хотя такого с ней прежде никогда не бывало.
— Друзья, — решительно ответила Аделия.
— Друзья! Иезикииль сказал…
— Оставьте в покое Иезикииля. Я отвечаю за них. Как за саму себя.
— Значит, у вас достает преступной дерзости утверждать, будто вы за себя отвечаете? — Мистер Мердок, негнущийся, словно Правосудие, направился к двери. — Я оставляю вас, Аделия. Подобно тому, как перевозчик удаляется от берега, как пахарь покидает разоренное поле. Храня надежду обрести более приветливый берег, покрытое злаками поле. Но перед тем…
— Перед тем?
— Вы представите мне этих троих. Для того, чтобы я мог сейчас же дать ответ аспиду, притаившемуся среди цветов.
— Но, отец…
— И побыстрее! — поторопил ее мистер Мердок. — Или, Бог свидетель, я сумею, несмотря на мои преклонные лета, одной рукой вышвырнуть их из логова!
Аделия не нашла Люка Адама в его комнате и постучалась к Иви.
— Я слышала, как он спустился, и трех минут не прошло, — сказала Иви. — Баггси с профессором Шварцем тоже внизу, и довольно давно…
Аделия поспешно сбежала по лестнице. Едва она добралась до последней ступеньки, как один за другим раздались два выстрела — таких оглушительных ей еще слышать не доводилось.
— Господь милосердный! — простонала она, осеняя себя крестным знамением.
— Господи Боже! — воскликнул и мистер Мердок, выбежавший из столовой.
