Фридрих Незнанский - У каждого свое зло
Никому в частном детективном агентстве «Глория» не надо было объяснять, что речь идет о щедром подарке, сделанном им недавно в славном городе-спутнике Зеленограде после удачного раскрытия одного оч-чень запутанного дела о хищении драгметаллов на закрытом предприятии электронного приборостроения. Местные умельцы в процессе расследования не раз им хвастались, что являются творцами шпионской аппаратуры, до которой зачастую американцам пока далеко. Так оно или нет — неизвестно, но с тех пор «Глория» располагала набором «клопов» для прослушки, а также миниатюрнейшими телекамерами со стекловолоконной оснасткой. Другое дело, что всеми этими шедеврами шпионской «оборонки» ребятам толком пока воспользоваться не удавалось. Нет, нельзя сказать, чтобы они совсем не прибегали к этой хитроумной технике, но разве ж такие возможности зеленоградская супераппаратура открывала?! Вообще говоря, они почти законно могли установить прослушку с согласия самого пострадавшего хозяина квартиры, то бишь старика Краснова. Что же касается его соседей… Но и тут можно подумать, как лучше все сделать. Нет таких крепостей, которых не могли бы взять большевики!
— Значит, так, — принял решение Денис, поворачиваясь к самому молодому их оперативнику — Ильюшенко. — Витя, «клопа» и телекамеру в квартире Краснова я пишу за тобой. Стало быть, задание тебе такое: установить «жучка» в телефоне пострадавшего — это раз. Второе. Квартира его соседок она действительно через стенку, так поставь где-нибудь у деда направленный микрофон, чтобы можно было снимать информацию и оттуда, ясно? В идеале хорошо было бы залепить «жучка» и к соседкам в телефонный аппарат, но это уж как получится.
Ильюшенко кивнул — ему, недавнему контрактнику, отбарабанившему срок в Чечне, действительно было все ясно. Он уточнил только:
— А как я туда, к деду, попаду? Официально? Или дурака валять, что из РЭУ пришел для осмотра проводки?
Денис на секунду задумался.
— О! Есть повод — лучше не придумаешь. У деда надо замки сменить, а то даже Константин Дмитриевич заметил: замки у старика — просто ужас. С хозяином уже все договорено. Так что приедешь, скажешь: я от Шишкина Петра Николаевича — и порядок. Камеру ставишь на лестничной клетке, так, чтобы видеть обе входные двери — и дедову, и соседскую. Ты прикинь все заранее. Вообще-то, дом старый, там на каждой лестничной клетке, под самым потолком — лючок для телефона, для ревизии электропроводки, других коммуникаций. Туда и поставь, если получится. В общем, есть тебе над чем пошурупить. Займешься, не откладывая, а потом маленько последишь за домом, за подъездом.
Витя только каждый раз кивал, давая понять, что проникся важностью порученного ему задания.
Денис решил закругляться.
— Ну вот, пожалуй, и все. Насчет Макса я уже говорил… Остальные пока занимаются своими делами. — Он обвел всех взглядом, спросил неизвестно у кого: — Ну, ничего не забыл?
— Забыл. Про дядьку забыл, — мрачновато усмехнулся Щербак, — Он же когда еще просил тебя позвонить ему в МУР!
— В таком случае — все! — решительно подвел черту Денис. — Совещание закрываю. Цели определены, задачи ясны, за работу, товарищи! — Порадовался: хорошо прозвучал классик-волюнтарист. Актуально.
Дождавшись, когда останется в своем закутке один, Денис набрал номер.
— Ты что же не звонишь, поганец? — вместо приветствия спросил его дядька. Он снял трубку сразу, словно и впрямь только тем и занимался, что сидел и ждал его звонка.
— Ну вот же, звоню! — весело откликнулся Денис, не чувствовавший за собой никакой вины. — Чего стряслось-то, дядь Слав?
— Вот именно — стряслось. Ты уже взялся за дяди Костино дело? Взялся? Ну и молодец! В общем, чтоб тебе было не так скучно с ним возиться, сообщаю, что сегодня ночью на территории 22-го отделения милиции обнаружен труп гражданина Завьялова. Следы насильственной смерти.
— К-какого Завьялова? — от волнения Денис даже начал заикаться.
— Да твоего Завьялова, не сомневайся. Ярослава Михайловича, красновского племянника. Там есть кое-что интересное, но это уж я тебе рассказывать не буду. Давай-ка связывайся с отделением, выдавай себя за кого угодно, выясняй, где он лежит — и дуй, не откладывая в долгий ящик! Все. Сейчас не благодари, поблагодаришь потом, за все сразу!
— Да я тебе прямо сейчас спасибо скажу, дядь Слав, только ты мне объясни сначала, за что именно. И еще: какая мне радость с того, что утром человек был жив, а теперь — покойник…
— Не утром, а вечером! — воскликнул Грязнов-старший. — Поздно вечером он концы отдал… Но это ж надо, какой ты невосприимчивый. Дело-то, кажется, набухает очень серьезное! Лично я больше чем уверен, что эта смерть как-то связана с кражей книг… Давайте, давайте, ребята, раскручивайтесь поживее, а я всюду, куда надо, самолично позвоню, попрошу принять полюбезнее частных сыщиков из агентства «Глория»… Навешаю лапши, что в порядке, мол, эксперимента ГУВД и в том числе МУР сотрудничают с подающей надежды частной структурой. Понял, частник хренов? Ну а дальше ты уж сам, сам. Еще в ножки будешь кланяться, что мы, старики, тебя на такое дело вывели!
Утро у Марины выдалось суматошное, неприятное — и Николай два дня уже не объявлялся, и вся эта история с дядей Антоном оставила какой-то мерзостный осадок. Она была в таком состоянии, что отшила даже лучшую подругу по редакции — Ольгу Левицкую. У Ольги судьба была во многом схожа с ее собственной, и они часто трепались, вместе ходили обедать, в театр — им было очень хорошо коротать друг с другом это свое одиночество на миру. Вообще Ольга в отличие от Марины была замужем, но если верить ее рассказам, чем такое замужество — лучше уж никакого. Сама же Марина, хотя вспоминала о семейном опыте с отвращением, безмужие свое переживала — ей казалось, что с разводом кончилась ее молодость, навсегда умерло ожидание, что завтра с ней должно случиться что-то хорошее… И потому о мужчинах обе думали примерно так: и постель эта — мерзость, и все эти их лживые слова… Убожества!
Мать часто говорила ей: «Не девочка ведь уже, нашла бы себе какого-нибудь мужичка, да и жила бы с ним, ребеночка бы родила ребеночек-то всегда при тебе останется! Да неужели у вас в целой редакции и найти никого нельзя?» Да можно, еще как можно, только свистни. А зачем? Нет уж, если она еще раз пойдет на то, чтобы поступиться и достоинством и самоуважением и завалится с мужиком в койку (тьфу, даже и думать-то об этом неприятно!) — то ради того лишь, чтобы родить ребенка. Мальчика! Она даже знает, как это сделает: поедет в какую-нибудь Анталию, найдет там производителя посимпатичнее — неважно, нашего ли, турка ли (они, говорят, на наших такие же падкие, как кавказцы), переспит с ним — и адье! Не нужен ты больше ни в каком виде! Привезет назад ребеночка контрабандой, как шутили они в университетские времена, и потом он будет принадлежать только ей, и никому больше!
Она сама не знала отца, не помнила его, и долгое время ее идеалом мужчины был Антон Григорьевич — солидный, надежный, родной. Жаль, что он такой старый, жаль, что она его так давно знает — а то бы вот за кого замуж! Вот было бы классно! А все, что она видит вокруг…
Она пришла работать в редакцию, когда это была еще бледненькая молодежная «совковая» газета. «Мы бедные, но мы гордые», — говорили здесь, хотя считали себя кузницей кадров для всей столичной журналистики. И не зря — отсюда молодые ребята, те, что поталантливее, улетали в большие громкие газеты. Молодость проходила, ушла, а она все оставалась на месте и мало-помалу сама начала чувствовать, как становится все старше среди постоянно сменяющихся юных сотрудников. То есть она, ничего еще толком в жизни не успев, стала взрослой, и это было ужасно, ужасно!
Какое-то время Марина верила, что судьба ей подарит встречу вроде той, что случилась у последней пассии Пастернака. Он будет ее автором, он придет, и они, совершенно не знакомые раньше, посмотрят друг на друга и, взявшись за руки, будут ходить до утра по бульварам, читая друг другу стихи… Ахинея, одним словом, чужой сценарий. Но мечталось о чем-то таком вот — красивом, бесплотном…
Но когда, представьте, с ней все же случилось нечто подобное, она, дура такая, даже не поняла этого, не разглядела, не поверила, что это оно. И что в том удивительного — ведь получилось все совсем не так, как это ей когда-то грезилось. Ольга рассказывала ей потом, что Николай — а это о нем она сейчас думала — сначала спросил ее в редакции, и когда она самолично показала ему Марину издали, якобы сказал: «Да? Неужели это та самая Никонова? Знаменитая?» Ольга пожала плечами — какая уж там знаменитость, всего-то автор колонок по культуре, но, любя подругу, поддакнула чудаку: да, мол, знаменитая. Хотя это было колоссальным преувеличением — кто уж там ждал ее воскресные колонки о великих поэтах и их амурах? Так, восторженные девочки-школьницы, заваливавшие ее письмами со своими ужасными стихами…
