Ален Жермен - Дело Каллас
К вечеру она будет готова к репетициям. За это Сара была спокойна. После полудня к ней зайдет дирижер, обговорит с ней темпы и даст несколько указаний, касающихся интерпретации. Затем придет постановщик, сообщит о двух-трех изменениях и поговорит о ее персонаже. Примерка костюмов также пройдет в ее номере; ее агент уже передал всю информацию главной костюмерше, и здесь тоже не должно быть проблем, так как ей не приходилось, как большинству ее коллег, плутовать с талией и скрывать полноту. Вот разве что монашеский убор… Она не терпела, когда во время пения что-то сдавливало лоб. На экране возник интерьер монастыря. Сестра Констанция де Сен-Дени обращалась к Бланш де Ла Форс:
– Мне всегда хотелось умереть молодой.
– Что я могу для вас сделать?
– Увидев вас впервые, я поняла, что Всевышний внял моей мольбе.
– Какой мольбе? – пропела Сара одновременно с актрисой, исполняющей эту роль на пленке.
Надо бы эту реплику спеть посильнее.
– Я поняла, что Господь смилуется надо мною, не позволит мне стареть и что мы умрем вместе, в один день. Где и как – я не знаю и не узнаю никогда…
Стоп! Нужно отдохнуть. Надеюсь, вечером у меня будет партнерша получше; эта девица не соображает, что говорит, она не поняла, что вся суть ее персонажа заключается в просодии, в «певучести» слога. Что-то есть хочется! Для обслуживания в номере надо набрать семерку…
– Алло, ресторан? Мне хотелось бы непрожаренный шатобриан с беарнским соусом. Нет, жареного картофеля не надо. Он плохо действует на голосовые связки. Да, еще паштет… бутылку бордо и пирог татин со сметаной.
Не очень экзотично, правда, но зато сытно. А это сейчас нужнее всего. Лишь бы побыстрее. Телефонный звонок прервал нетерпеливое ожидание. «Если это опять пресс-атташе насчет интервью журналистам, я ее убью!»
– Да? Ах, месье Лебраншю! Вы в Афинах? Увидимся сегодня вечером в Одеоне перед прогоном. В половине восьмого? Годится. Я оставлю вашу фамилию на контроле. До вечера.
И к чертям его не пошлешь. Он обещал посвятить ей целую главу в своей книге об оперном искусстве. Хоть он и приличный пройдоха, но критик хороший. Профессионал, знает мир оперы. Ничего общего с писаками, гоняющимися за скандалами, или истеричными телевизионщиками, которые сами же и дают ответы на свои вопросы. Этот по крайней мере любит и ценит музыку. Лучше уж пусть будет союзником. Как враг он опасен и страшен. В дверь постучали.
– Это коридорный, мадемуазель. Я принес ваш обед.
– Войдите.
31
Утром, не очень рано, Сесилия пришла в Одеон, чтобы по возможности навести порядок в гримерной своей дивы. Она захватила с собой цветы и вентилятор, чтобы создать здесь атмосферу свежести и уюта. Ее внимание привлекла коробка с шоколадом, положенная на гримерный столик. Что за дурацкая идея дарить в такую жару шоколад! Да он растает до вечера! Вокруг было тихо и пусто. Бригады, работавшие до восьми утра, ушли спать, и амфитеатром уже завладело жгучее солнце. Отражающиеся от белых камней лучи слепили глаза. Воздух будто застыл. День опять будет очень жарким.
Собираясь уходить, она заметила вернувшегося месье Макбрайена. Он проверял механизмы эшафота. Так как в ее обязанности входило быть шофером дирижера, постановщика и костюмерши, чтобы поочередно привозить их на свидание с Сарой, и уже было пора начать работать, она сделала вид, что не увидела его и почти бегом ушла. Кстати, нужно было заехать еще и в оргкомитет фестиваля, чтобы получить компенсацию за свои расходы. Ведь ей пришлось накануне вечером смотаться на другой конец города за икрой и купить ее у лучшего поставщика, чтобы удовлетворить прихоть несравненной Штадт-Фюрстемберг: икры на кухне «ВБ»[51] не оказалось. Сара нашла, что это было очень любезно с ее стороны, и только. Будто так и надо! Ах, эти знаменитости! Но придется потерпеть двое суток, они быстро пройдут, а потом – уф… баба с возу, кобыле легче! А пока что предстоит помаяться от жары в душных пробках: в машине не было кондиционера. Короче, она временно шофер такси. Все жили в разных местах: один устроился на берегу моря, другой – в возвышенной части города, третью за неимением свободных номеров в отеле поселили в дортуаре лицея за городом. Потом начнутся репетиции. «У вас есть все, что нужно, мадемуазель? К вашим услугам, мадемуазель. Конечно, мадемуазель. Я этим займусь, мадемуазель».
Машина остановилась на красный свет. Две женщины воспользовались этим, чтобы перейти улицу. У Иветты и Айши в соломенных шляпах был потерянный вид. Они развернули карту, выданную туристической фирмой, и принялись сверяться по ней, не соображая, где находятся, не зная, в каком направлении идти. Они искали археологический музей, но им и невдомек было, что он находился на другом конце города, совсем в другой стороне.
* * *Уильям, Бертран, Жан-Люк и Эрнест встретились на террасе кафе.
– Четыре лимонных сока, пожалуйста.
Хотя они и не нашли подтверждения виновности Сары, это их тем не менее не обезоружило. Однако они вынуждены были признать, что ситуация усложняется, так как в «Диалогах кармелиток» на сцене умирают семнадцать монахинь: одна – в своей постели, шестнадцать других – на эшафоте. Слишком много трупов. Не дело же это рук серийного киллера!
– Даже если мы обратим главное внимание на основные роли, – заметил Эрнест, – мадам де Круасси, настоятельницы Кармеля, мадам Лидуан, новой настоятельницы, матери Марии де л'Энкарнасьон, сестры Констанции де Сен-Дени, матери Иоанны из монастыря Младенца Христа, сестры Матильды, то остается еще восемь. Среди них я не вижу ни одной потенциальной соперницы нашей подозреваемой номер один.
– Может быть, мы попросту ошиблись с самого начала, – предположил Жан-Люк.
– Думаешь, у нас коллективная галлюцинация? – возразил Бертран.
– Так соблазнительно сплавить персонажи с их исполнителями, да и опера – настолько мелодраматический жанр, что мы вполне могли бредить, принимая желаемое за действительное.
– И все же у нас одно и то же внутреннее убеждение, нас тревожат многие факты. Я лично продолжаю думать, что Сара опасна, – подлил масла в огонь Эрнест.
– Но даже если вы правы, что мы можем сделать? – всплеснул руками Уильям. – А, вот и прохладительное, не очень-то здесь торопятся!
– Это не так важно… Боюсь, что завтра вечером мы беспомощно уставимся на представление и будем молиться, чтобы наши подозрения оказались безосновательными, – ответил Жан-Люк, расплачиваясь с гарсоном.
– Сегодня вечером буду на репетиции, может быть, угляжу что-нибудь необычное, – заявил Эрнест.
– Можем мы пойти с вами? – спросил Бертран.
– Думаю, мне лучше пойти одному; во-первых, постановщик, возможно, будет против вашего присутствия, а во-вторых, чтобы не спугнуть нашего преступника, если он и в самом деле существует.
– Вы там поосторожнее, кто знает… – посоветовал Уильям.
– Можете на меня рассчитывать.
Сесилия вконец замоталась, у нее даже не было времени заехать к себе принять душ и переодеться. Нужно было в который раз возвращаться в «ВБ», чтобы забрать несравненную Штадт-Фюрстемберг и отвезти ее в Одеон. Было уже пятнадцать минут восьмого. Машина раскалилась. Она затормозила, чтобы пропустить двух нагруженных пакетами прохожих, стоявших на тротуаре, поджидая жалостливого водителя. Отдыхающие, наверное. Мать с сыном. Наклоном головы Эмма Джонсон поблагодарила ее, а Роберт мило улыбнулся и весело подмигнул любезному водителю.
32
– Дорогие друзья, позвольте мне представить вам мадемуазель Сару фон Штадт-Фюрстемберг. которая оказала нам честь, предоставив свой многогранный талант нашему театру.
Жидкие аплодисменты были ответом на это объявление.
– Благодарю вас, вы очень любезны. Я счастлива, что нахожусь среди вас.
Постановщик, мужчина лет пятидесяти семи, с бритым черепом и измученным лицом, с зычным голосом, явно спешивший, подхватил:
– Итак, программа на сегодняшний вечер… Из-за нехватки времени мы сделаем следующее: для начала – хотя бы один неполный прогон под рояль. Все картины по порядку с несколькими остановками, если того потребуют техники, и для уточнения позиций на сцене. Будьте очень внимательны.
– Бесполезно сейчас утомлять ваши голоса; сольные арии мы можем сократить. Пропойте лишь начало и конец каждой, чтобы не прерывать последовательность развития, – добавил дирижер. Ему было за шестьдесят, тем не менее он выглядел замечательно: бодрый, высокий, сухопарый, жилистый, с серебряной гривой «а-ля Караян». – Отбивайте такт и, главное, следите за произношением. Я хочу слышать каждый слог.
– Голубые метки на полу указывают точные места, наиболее сильно освещаемые прожекторами; мы все отрегулировали прошлой ночью. Заранее благодарен, если будете обращать на них внимание. Точность – не до миллиметра, но все же просьба не забывать о них, – дал уточнение Жилу.
