Фридрих Незнанский - Репетиция убийства
— Кто знал, что вы предупреждали Белова о машине, которая должна была прийти в ближайшее время?
— Думал, никто.
— Кто от вашего имени мог дать сообщение на пейджер Белову?
— Думал, никто.
— «Думал, никто, думал, никто», — начал, передразнивая, Штур. Он успокоился, но устал. Раскисший управляющий вызывал у него отвращение. Теперь что думаете?
— Теперь — ничего не знаю.
— Когда Марков приезжал к Арбатовой?
— Не помню. Я же не комендант общежития. Я не слежу за жильцами, убедительно начал Георгадзе, но, наткнувшись на жесткий взгляд Вениамина Аркадьевича, опять признался: — Несколько раз.
— Оставался на ночь?
— Да.
— В каких они были отношениях?
— Не знаю. — Все чувства, кроме усталости, пропали.
— Едем в прокуратуру.
— Да…
Штур вез его, чтобы допросить официально. По дороге Георгадзе, как будто опомнившись, поинтересовался:
— Меня арестуют?
— Посмотрим, — только и смог ответить следователь. Он действительно еще ничего не решил.
Допрос с записью в протоколе ничего не добавил. Тем же вечером несчастного управляющего отпустили.
Войдя в квартиру, Штур почувствовал доносившийся с кухни запах яблочного пирога. А вот выпорхнула, одетая в праздничное, сама хранительница очага:
— Переодевайся — и к столу.
Приподнятое настроение, живость движений и яблочный пирог, конечно, выдали ее с головой — пришел в гости Евгений, сын. От домашнего уюта, приветливого голоса жены и ожидаемой встречи с сыном стало легко и спокойно. Переодевшись и вымыв руки, Штур зашел на кухню, поздоровался с сыном. Вернулась жена, неся бутылку кагора. Раскладывая по тарелкам еду, скомандовала:
— Открывайте и разливайте! Мужчи-ны-ы-ы, живей!
За столом Клавдия не сводила влюбленных глаз с Евгения, все время ему что-то подкладывала, подливала. Вениамин Аркадьевич сына тоже, конечно, любил, даже гордился им, но столь откровенное проявление чувств считал не то чтобы совершенно неуместным, но в данном случае излишним. Он молча слушал рассказ сына и молча ему сочувствовал.
Все те же трудности с финансированием вполне перспективных проектов, все то же сворачивание фундаментальных исследований, падение уровня подготовки абитуриентов, сокращение аудиторной нагрузки, сокращение средств на закупку литературы библиотекой, нехватка компьютеров, безнадежное устаревание техники и невозможность ее обновления… Сын работал ассистентом кафедры прикладной математики в МГУ.
Мысли и переживания его всегда были связаны с работой. В этом он напоминал Вениамину Аркадьевичу его самого. В принципе рассказы Евгения всегда были об одном и том же. Менялись только детали. И жена всегда слушала сына с радостью. Вдумывалась ли она в то, что он рассказывал? Скорее всего, не особенно, хотя и вставляла фразы к месту и по смыслу. Штура же эти разговоры сильно угнетали.
Ему было совершенно непонятно, например, почему свернуто отечественное производство компьютеров. Они ведь наверняка были бы дешевле импортных, и ими вполне можно было бы оснастить вузы и предприятия. Неужели так и будем продолжать закупать китайские дисководы, южнокорейские клавиатуры и прочую «желтую» оперативную память и мастерить из этого «инструменты» для продвижения вперед российской науки? А экспортировать нефть, газ, уголь, алмазы, драгметаллы… Почему Россия в этом новом мировом разделении труда должна играть роль сырьевого придатка. Почему так получается, что те, кому не безразлична судьба страны, кто понимает, что только развитие науки и современных технологий обеспечит самостоятельность державы и место ее как равной среди равных, влачат жалкое существование? Жалкое не в бытовых условиях, хотя и это прискорбно, жалкое в невозможности осуществить научные планы, регулярно принимать участие в спецконференциях, а порой и продолжать работать по выбранной специальности. И все это разворачивается на фоне открывающихся новых казино, ресторанов, магазинов модной одежды, гостиниц для домашних животных, роскошных празднований юбилеев городов.
Сын давно ушел, но вернуть душевное равновесие или хотя бы его иллюзию Вениамину Аркадьевичу не удавалось.
— Сердце мое, — не выдержав, обратился он к жене, — как так получается, что человек учится на отлично, потом работает, вкладывая все силы, весь свой талант, а потом приходит день и даже работать возможности ему не дают? А ведь человек этот верил, и доводы в пользу этой веры были вполне убедительные. Но ему объясняют — нет денег. Деньги на зарплату швейцару гостиницы находятся, а для работников конструкторского бюро, для учителей в школах, преподавателей вузов почему-то нет.
— Веня, не хандри! — Клавдия Степановна была по натуре оптимисткой и в любых неприятностях умела находить какой-то положительный смысл. Несчастным быть проще всего. Когда это в России перевороты или революции делали счастливыми честных людей? На поворотах истории в первые выбиваются не лучшие, а расторопные — те, кто смог оттолкнуть бежавших по внутреннему кольцу. Ну, сколько раз мы уже об этом говорили? Тебя Евгений так расстроил? Успокойся. Он пожалуется и пойдет дальше работать. Кому, как не нам, родителям, ему поплакаться.
— Не только Евгений… — Но говорить желание пропало. Да и права она, сколько можно из пустого в порожнее переливать! Не впервой России в революции да перевороты играть. Заново еще поднимет и науки, и искусства, и ремесла. Жаль только, что не скоро все это будет. Не увидеть своими глазами.
Денис Грязнов. 24 июня
— Добрый день, Лидия Ивановна. — Щербак являл собой ярчайшее воплощение галантности.
— Это опять вы? — По лицу секретарши Минчева невозможно было разобрать, неприятен ей новый визит сыщиков или наоборот. По крайней мере, посетовать на то, что ее по глупостям отрывают от работы, Лидия Ивановна вряд ли могла бы: никаких клиентов и в помине не было и вообще она пребывала в офисе в гордом одиночестве. — Как продвигается расследование?
— Семимильными шагами, Лидия Ивановна. Появилась новая интересная информация, мы вот с шефом, — Щербак кивнул на Дениса, — хотели бы ее проверить. Вы позволите нам тут кое-что осмотреть?
Секретарша смерила Дениса оценивающим взглядом и пожала плечами:
— Пожалуйста, осматривайте. Меня это, в конце концов, уже не касается. Если бы вы пришли завтра, вообще никого не застали бы.
— Все-таки закрываетесь? — посочувствовал Щербак.
— Спросите у Березина, я, во всяком случае, здесь больше не работаю. Только вот вещи соберу — и до свидания. — Она демонстративно сгребла со стола в картонный ящик какие-то бумажки, фотографию в рамке, большой калькулятор и встала, явно собираясь выйти в коридор покурить. — Не буду мешать, контора полностью в вашем распоряжении.
— Ну-с, с чего начнем? — поинтересовался Щербак.
— С начала. — Денис огляделся. Офис состоял из двух довольно больших комнат: директорского кабинета, в котором стояли два стола, то есть Минчев, видимо, делил кабинет с заместителем, и приемной, где заседала секретарша. — Ты посмотри в приемной, а я в кабинете.
Даже беглый осмотр кабинета давал больше десятка «нестандартных» мест, где можно было спрятать прибор для подслушивания, и еще больше «стандартных». Денис проверил телефоны, розетки, настольные лампы и прочие «стандартные тайнички» для «жучков» — ничего. Если даже что-то было, успели убрать.
Щербак, уже закончивший в приемной, с кислым видом торчал на пороге. Ему тоже не удалось ничего найти.
— Кофе будете, господа сыщики? — Секретарша вернулась и с нескрываемым любопытством наблюдала за Денисом.
— Вы пока варите, а там решим, — отмахнулся Николай.
Через три с четвертью часа тщательный обыск в кабинете был закончен, но ничего, что указывало бы на слежку, обнаружено не было.
Денис уселся в кресло Минчева и уставился в потолок. С потолка свисало загадочное сооружение, к которому он до сих пор не прикасался, — конечно же люстра Чижевского. Собственно, только там он и не смотрел.
— Лидия Ивановна! — позвал сыщик. — Дайте, пожалуйста, что-нибудь прикрыть стол, мне надо осмотреть люстру.
Секретарша выдвинула ящик минчевского стола и бесцеремонно вывалила из него кипу распечаток.
— Подойдет?
— Конечно, спасибо.
Денис взобрался на стол и открутил винт, державший декоративную накладку, прикрывающую отверстие в потолке у основания люстры. Опустив накладку, он осторожно разобрал провода. «Жучка» и тут не было, но кое-что все-таки было — новенький кусочек изоляции на пыльных заплетенных паутиной проводах. Денис осторожно снял изоляцию — так и есть: кембрик на фазовом проводе был аккуратно срезан, провод зачищен. Зачем, спрашивается? Отсюда-то «жучок» и питался.
Однако больше не питается — сняли. Только следы неаккуратно замели.
