Вера Каспари - Воскресшая жертва

— Все вели себя тактично, но от этого мне было только хуже. Шелби был очень мил, он уверял меня, что мы должны выйти на улицу и немного выпить, чтобы я больше не думала о происшедшем и не корила себя.

— Как он был добр! — не мог не отметить я.

— Шелби великодушен, он легко прощает, — добавил Уолдо.

— Но Шелби ведь ничего не мог поделать, если Дайяне влюбилась в него. — Лора не обращала на двух других присутствовавших в комнате никакого внимания, она объясняла ситуацию мне. — Он, как всегда, был добр, вежлив, внимателен. А Дайяне, бедняжка, росла в доме, где женщин поколачивают. Она никогда раньше… не сталкивалась с джентльменом.

— Черт возьми! — произнес Уолдо.

— Ей хотелось найти нечто лучшее, чем то, что она видела у себя дома. Ее жизнь была ужасно убога. Даже ее имя, как бы глупо это ни звучало, говорило о том, что она стремилась к лучшей жизни.

— Ты разбиваешь мне сердце, — сказал Уолдо.

Лора взяла сигарету. Руки ее дрожали.

— Я не очень отличаюсь от нее. Я тоже приехала в Нью-Йорк, несчастная девушка без друзей, без денег. Люди отнеслись ко мне по-доброму, — она указала сигаретой на Уолдо, — и мне казалось, что я просто в долгу перед такими, как Дайяне. Я была у нее единственной подругой. А Шелби был ее другом.

Все это прозвучало просто и человечно, она стояла ко мне на таком близком расстоянии, что я чувствовал запах ее духов. Я отпрянул.

— Марк, вы ведь мне верите? — спросила она.

— Что это был за ужин в пятницу? Примирение? — спросил я.

— Да-да, примирение, — она улыбнулась. — С вечера в среду до утра в пятницу у меня было отвратительное настроение. Я знала, если не повидаю Дайяне и не скажу, что сожалею о том, что случилось, то испорчу себе весь отдых. Вы считаете меня глупой?

— Мягкотелой недотепой, — сказал Уолдо.

Шелби поднял кочергу только для того, чтобы помешать угли в камине. Нервы мои были напряжены, и каждый раз, когда зажигалась сигарета, мне чудилась угроза насилия. Это потому, что я желал насилия. У меня чесались руки, мне хотелось приложить их к какой-нибудь жирной шее.

Я сделал два шага вперед и оказался вновь рядом с Лорой.

— И именно за ужином вы закурили…

Здесь я остановился. Лицо ее стало белее платья, в котором была похоронена Дайяне.

— Закурила, — прошептала она это слово.

— Закурили трубку мира, — сказал я, — и предложили ей свою квартиру.

— Да, закурила трубку мира, — сказала Лора. Она очнулась. Глаза ее заблестели, щеки порозовели. Своими тонкими сильными пальцами она держала меня за рукав. — Верьте мне, Марк, вы должны мне поверить, что все было в порядке, когда я предложила ей свою квартиру. Пожалуйста, ну пожалуйста, верьте мне.

Шелби не произнес ни слова. Но мне показалось, он улыбался. Уолдо громко рассмеялся и сказал:

— Будь осторожна, Лора, он сыщик.

Ее рука соскользнула с моего рукава.

ГЛАВА IX

В тот вечер я опять ужинал с Уолдо. Спросите меня, почему я это делал. Я и сам задавал себе этот вопрос в ресторане «Золотая ящерица», когда глядел на его толстое лицо, склонившееся над тарелкой супа из ласточкиного гнезда. Шел дождь. Мне было одиноко. Хотелось поговорить с кем-нибудь. Поговорить о Лоре. Она и Шелби ели бифштекс с картофелем фри. Я тянулся к Уолдо. И страшно боялся потерять его. Я его презирал, и в то же время он восхищал меня. Чем глубже я проникал в эту историю, тем меньше я узнавал сам себя, тем больше я чувствовал себя новичком в этом новом для меня мире.

Ум мой был затуманен. Я двигался куда-то, но, казалось, потерял дорогу. Помню, что задавал себе вопрос, где же следы. Что же это за следы, которые я порой находил! Улыбка — не улика для суда. Нельзя арестовать человека за то, что он дрожал. Карие глаза перехватили взгляд серых глаз, ну и что из этого? Интонация голоса — это то, что умирает вместе с произнесенным словом.

Китаец-официант принес блюдо с яичным рулетом. Уолдо рванулся к нему, как будто он был одним из тех, кто выстаивает очередь за благотворительной похлебкой.

— Так, — сказал он, — и что же вы о ней думаете теперь, когда вы ее увидели?

Я положил себе на тарелку яичного рулета.

— Моя работа состоит в том…

Он закончил фразу за меня:

— …чтобы смотреть фактам в лицо и не иметь своего мнения. Где я это раньше слышал?

Официант принес поднос с накрытыми блюдами. Уолдо досталось блюдо, на котором был выложен кусок свинины с одной стороны, кусок утки — с другой, макароны под куриным соусом с миндалем, сладкие и острые свиные ребрышки рядом с омаром, а китайские равиоли на другом блюде, чтобы не смешивать соусы. За нашим столом разговор прервался, пока он не отведал из каждого блюда, то запивая соком, то пробуя еду без него.

Наконец он остановился, чтобы перевести дыхание, и сказал:

— Вспоминаю, что вы мне сказали, когда впервые пришли ко мне в то воскресное утро. Помните?

— Мы много о чем говорили в то воскресное утро. Оба.

— Вы сказали, что в данном случае хотите изучать не факты, а лица. Думаю, это было очень глупо с вашей стороны.

— Почему же вы тогда запомнили эти слова?

— Потому что на меня произвел впечатление вид обычного молодого человека, который воображает, что стал совершенно необычным.

— И что же? — спросил я.

Он щелкнул пальцами. Подбежали два официанта. По-видимому, они позабыли о жареном рисе. Разговоров было больше, чем нужно, и ему пришлось по-другому оформить свое блюдо. В промежутках между распоряжениями, отдаваемыми китайцам-официантам, и стонами по поводу того, что ритуал (его словечко) ужина был нарушен, он говорил о Элуэлле, Доте Кинге, Старре Фейтфулле и некоторых других хорошо известных делах об убийствах.

— И вы полагаете, что дело Дайяне Редферн останется нераскрытым? — спросил я.

— Это не дело Дайяне Редферн, мой друг. Для общественности и в газетах это навечно останется делом Лоры Хант. Лора проживет жизнь как женщина, отмеченная особым знаком, она будет живой жертвой нераскрытого убийства.

Он пытался рассердить меня. Но не прямыми намеками, а стрелами, направляемыми в мой адрес, и булавочными уколами. Я старался не смотреть ему в лицо, но не мог не заметить его тупой, самодовольной усмешки. Когда я поворачивал голову, он следовал за мной взглядом, при этом его толстая голова двигалась, как на шарнирах, в накрахмаленном воротничке сорочки.

— Вы лучше умрете, чем позволите такому свершиться, мой доблестный Ястребиный Коготь? Вы бы пожертвовали своей драгоценной шкурой, но не дали бы этой маленькой невинной девочке страдать всю жизнь от унижения, правда? — Он громко рассмеялся. Два официанта даже высунули головы из кухни.

— Ваши шутки не смешны, — сказал я.

— Ну! Как мы сегодня свирепо рычим. Что вас тревожит? Страх перед неудачей или зловещая конкуренция с Аполлоном Бельведерским?

Я почувствовал, что заливаюсь краской.

— Послушайте! — произнес я.

Он вновь меня прервал:

— Мой дорогой, хоть я рискую утратить вашу драгоценную дружбу… а дружбу с таким уважаемым человеком, как вы, я действительно ценю, независимо от того, верите ли вы мне или нет… так вот, хоть я рискую утратить…

— Ближе к делу, — сказал я.

— Совет молодому человеку — не теряйте голову. Она не для вас.

— Займитесь своими проклятыми делами, — огрызнулся я.

— Когда-нибудь вы мне будете за это благодарны. Если, конечно, не будете пренебрегать моими советами. Разве вы не слышали, как она описывала безрассудное чувство Дайяне к Шелби? Джентльмен, черт возьми! Вы что думаете, Дайяне так уж совсем умерла, а вместе с ней и рыцарство? Если бы вы были более проницательны, мой друг, то заметили бы, что Лора — это Дайяне, а Дайяне была Лорой…

— Ее настоящее имя Дженни Свободоу. Она работала на фабрике в Джерси.

— Это похоже на плохой роман.

— Но Лора не глупа. Она, должно быть, знала, что он подлец.

— После того как утрачены аристократические замашки, остается шелуха. Образованная женщина не в меньшей степени, чем бедная девчонка с фабрики, обречена нести любовные оковы. Аристократическая традиция, мой дорогой друг, со слабым и сладким привкусом коррупции. Романтики как дети, они никогда не взрослеют. — Он опять принялся за цыпленка, свинину, утку и рис. — Разве я не говорил вам в тот день, когда мы встретились, что Шелби — это более мягкое и менее ярко выраженное отражение Лоры? Разве вы теперь это не видите, разве не находите ответа на стремление к совершенству? Пожалуйста, передайте мне соевый соус.

Романтика — это то, что существовало в сентиментальных песенках, в кино. Единственным человеком, который, как я слышал, употреблял это слово в обычной жизни, была моя сестренка, она выросла на романтике и вышла замуж за делового человека.