Юлия Шилова - Мадам одиночка, или Укротительница мужчин
– Господи, не говори ничего. Ты будешь жить.
Взяв девушку за руки и за ноги, мы поволокли ее вверх по ступенькам на улицу. Конечно же, в глубине души мы обе понимали то, что, даже вытащив ее на улицу и напоив водой, мы вряд ли сможем ей чем-то помочь, потому что сейчас мы сами нуждались в помощи. Мы обе об этом знали, но боялись произнести эту мысль вслух.
Девушка по-прежнему стонала и постоянно повторяла одну и ту же фразу:
– Девочки, родненькие, ну прекратите вы меня мучить. Я умоляю вас меня убить. Я сама вас об этом прошу. Девочки…
– Ну что ж ты такое говоришь! – смахнула слезы Ленка. – Как же мы можем своих-то добивать. Мы же соотечественницы… Мы обязаны друг другу помогать. Обязаны…
Положив девушку прямо на землю у входа в дом, я посмотрела на Ленку усталым взглядом и еле слышно произнесла:
– Лен, а куда мы с ней?
– Не знаю, – пожала плечами та. – Если мы возьмем ее в горы, то загнемся в горах вместе с ней. Нет гарантий, что мы сами выживем.
Я склонилась над девушкой и как-то глухо произнесла:
– Ника, ты на свободе. Мы вытащили тебя из подвала. Уже начинает светать. Надо что-то делать. В любой момент сюда могут приехать друзья Экрама. Скажи, что ты сейчас хочешь?
– Я хочу, чтобы вы меня убили, – так же глухо ответила девушка.
– Ты пить хочешь?
– Очень.
– А может, чего-нибудь покрепче? Может, водки? Она очень хорошо идет как болеутоляющее.
– Я хочу, чтобы вы меня убили.
Я подняла голову и посмотрела на Ленку.
– Ленка, принеси воды и водки. И собери, пожалуйста, нам что-нибудь поесть. Там, на кухне, стоит корзина. Неизвестно, сколько времени нам в горах бегать. Главное, не умереть с голода.
Как только Ленка вновь вошла в дом, я попыталась приподнять голову девушки, но та довольно громко застонала.
– Тебе больно?
– Да. Голова болит.
– Может, тебе там еще что-нибудь, кроме носа, сломали?
– Не знаю.
– Господи, на тебе есть хоть одно живое место?
– Не знаю, – словно в бреду повторила девушка.
Положив голову девушки себе на колени, я стала гладить Нику по грязным, мокрым и слипшимся волосам и медленно заговорила:
– Ника, понимаешь, я совершенно не знаю, что делать. Если бы мы сейчас были в России, то я бы вызвала «Скорую помощь» и тебя бы увезли в реанимацию. Но мы находимся в чужой стране, да еще нелегально, на правах проституток. А ты сама знаешь, что у проституток вообще нет никаких прав. Тебе нужна срочная медицинская помощь, и я не знаю, где ее взять. Идти ты тоже не можешь.
Да и далеко мы тебя не унесем. Машины у нас тоже нет.
Если бы у нас была машина и мы бы знали, где находится российское консульство, мы бы положили тебя прямо возле него. Российский консул бы выглянул в окно, спустился, услышал, что ты говоришь по-русски, понял, что ты русская, и обязательно бы оказал тебе помощь. Не сам, конечно, а отправил бы тебя в больницу. Но у нас нет ни адреса консульства, ни машины, чтобы тебя до него довезти. У нас вообще ничего нет. Я чувствую себя виноватой в том, что мы ничем не можем тебе помочь. Это страшно, когда рядом с тобой находится еще живой человек, который может умереть в любую минуту, а ты ничего не в силах для него сделать. Я ненавижу себя за свою беспомощность. Ненавижу. Мы не можем взять тебя с собой в горы и не можем оставить тебя здесь умирать, потому что в любой момент сюда могут вернуться турки. Они наверняка начнут издеваться над уже почти бездыханным телом. Ты так настрадалась, что мне даже страшно подумать о том, что у тебя могут быть новые страдания.
– Вы можете меня убить, – простонала девушка и закрыла глаза. – Пожалуйста….
Показалась Ленка, несущая в руке бутыль турецкой водки и несколько бутербродов.
– А где корзина с провизией?
– Я не могу все за один раз унести.
Ленка была заметно напугана и даже не пыталась этого скрыть.
– Лен, ты что, покойников боишься? У тебя такое лицо…
– Посмотрела бы я, какое у тебя лицо было…
Не говоря ни единого слова, Ленка открыла бутыль и принялась пить прямо из горлышка. При этом она ужасно морщилась, и было видно, что она вливает в себя заморское зелье с отвращением, через не могу.
– Да что ж ты так квасишь-то это пойло…
– Свет, скажи, когда мы уходили, Экрам лицом кверху лежал?
– Да. Мы ж у него по карманам шарили и нашли двести долларов. Мы ж его сами перевернули.
– Это я помню.
– А зачем ты тогда спрашиваешь, если ты все помнишь? – почувствовала неладное я.
– А руки у него как лежали?
– Как? Обыкновенно… – Я ощутила, как по моей спине пробежали мурашки. – А что?
– Он руки на груди скрестил.
– Как это скрестил?! Он же мертвый, а это значит, что и руки у него мертвые.
– Я тебе говорю, он руки скрестил. Ну так, как настоящий покойник. Как будто он молится.
– Лен, ты чего несешь-то? Ты, наверно, слишком много турецкой водки выпила.
– Водка тут ни при чем. Так он еще и пледом накрылся.
– Как накрылся? – Я начинала злиться и пыталась понять, что именно так сильно подействовало на Ленку – турецкая водка или известие о гибели матери.
– Я зашла на кухню, а Экрам лежит, накрытый их национальным пледом. Я плед приподняла и увидела, что у него руки на груди скрещены, как у покойника.
– Лен, но ведь он мертвый! – не выдержав, закричала я.
– Я понимаю, что не живой…
– У тебя галлюцинации.
– Да нет у меня никаких галлюцинаций.
Увидев, что подруга опять глотнула турецкой сивухи, я попыталась выхватить у нее бутылку, но Ленка стала сопротивляться.
– Не трогай. У меня, может, единственная радость в жизни осталась. У меня матери не стало. Я имею полное право.
– О какой радости ты говоришь. Нам надо скорее отсюда ноги уносить, а твои ноги от этой дряни могут нас подвести. Ты бы лучше Нику напоила. Человек без наркоза такие адские боли терпит.
– Сейчас напою. А ты пойди на Экрама полюбуйся. Может, у тебя тоже галлюцинации.
– Уж если у кого из нас и есть галлюцинации, так это у тебя. Пить меньше надо, а то дорвалась до водки и про собственную безопасность забыла. Как я побегу с тобой в горы, если ты под любым кустом заснуть можешь?!
– А куда нам с тобой торопиться… У нас что, обратные билеты есть и мы на самолет опаздываем?
– Да иди ты…
Я аккуратно положила Никину голову на землю и пошла в дом.
– Допилась. Экрам у нее ожил… Непонятно, что дальше будет, – недовольно бурчала я себе под нос.
Как только Ленка принялась отпаивать Нику, я зашла в дом и на сгибающихся ногах прошла на кухню.
Чувство страха захватило меня изнутри и завладело каждой клеточкой моего тела. Картина, которую мне довелось наблюдать, едва не свалила меня с копыт. Пройдя на кухню, я громко вскрикнула и потеряла дар речи.
Экрам лежал на том же самом месте, на котором мы его и оставили. Только не было видно ни его лица, ни его тела.
Он был накрыт красочным турецким национальным пледом, из-под которого торчали только ноги, обутые в обшарпанные, видавшие виды тапочки.
– Бог мой! – в сердцах прошептала я и слегка попятилась обратно.
Поверх пледа лежала свежая алая розочка, словно ее только что срезали и положили на покрывало. Не было никаких сомнений в том, что алая роза говорила о чьей-то скорби. Только вот чьей…
Глава 9
В отличие от изрядно подвыпившей Ленки я прекрасно понимала, что Экрам не мог сложить руки на груди, укрыться пледом и положить сверху алую розу. Экрам мертв, тут нет никаких сомнений. Значит, кто-то сделал это за него… Но кто?! Этот кто-то все видел, и этот кто-то находится поблизости. Посмотрев на пустую корзину, я не решилась собрать в нее провизию и мысленно позавидовала своей бесстрашной подруге, которая, несмотря на явно надвигающуюся опасность, умудрилась взять бутыль водки и достать из холодильника несколько бутербродов. Не став в очередной раз испытывать судьбу, я бросилась прочь по плохо освещенному коридору в сторону выхода и, споткнувшись обо что-то, валявшееся на полу, чуть было не грохнулась, но все же выскочила на улицу и остановилась только тогда, когда оказалась рядом с Ленкой.
– А где корзина с провизией? – совершенно спокойно поинтересовалась та, не обращая даже малейшего внимания на мой перепуганный вид.
– На кухне. Ленка, у тебя не галлюцинации. Я видела Экрама. И плед и розу…
– Какую розу?
– Алую, ту, которая на пледе лежала.
– Я не понимаю, о чем ты говоришь.
– Я говорю о розе.
– Не знаю. Лично я никакой розы не видела.
– Как это не видела?! Экрам накрыт пледом, а сверху лежит алая роза! – Я просто не могла удержаться и от дикого волнения перешла на крик.
– Когда я была на кухне, там никакой розы не было. И где Экрам ее раздобыл? А эта роза живая?
– Конечно. А почему она должна быть мертвой?!
– Мало ли. Можно подумать, ты не знаешь о том, что цветы могут быть как живые, так и мертвые. Странно.
– Что странно-то?! – начала я терять терпение.
