Снова в деле - Андрей Воронин
От злости Чуб резко стартанул с места и стрелой вылетел на проспект, перед капотом едва успели поднять шлагбаум. На Кутузовском он уже поехал спокойнее, крепко сжимая руль и кому-то мстительно улыбаясь.
* * *После ухода Чуба Мячиков, тяжело дыша, неподвижно сидел на диване, и взгляд его уперся в одну точку, он мог бы даже показаться неживым, если бы не его вздымавшееся брюхо. В гостиную вбежала обеспокоенная жена, решившая, что столь стремительный уход Чуба может возвещать о каких-то неприятностях для супруга. У нее в голове мелькнула страшная мысль, что Чуб – убийца, и потому, увидев мужа живым, она с облегчением бросилась к нему в объятия.
– Гриша, я уже испугалась, думала, что с тобой что-то случилось. Этот тип меня чуть не сшиб с ног.
Мячиков силился что-то ответить, но только тяжело дышал. От бурной вспышки гнева он словно обессилел на мгновенье. Руки безвольно лежали вдоль тела, он, грузный, нескладный, казалось, утонул в кожаном диване и на объятия жены откликнулся вяло.
– Что? Что? Гриша? – беспокойно спрашивала жена, заглядывая ему в глаза и стараясь предугадать каждое желание мужа. – Врача? Лекарство?
– Телефон дай мне, дура, – болезненным голосом попросил Мячиков. Когда в его руках очутилась трубка, он прибавил уже громче: – И дай мне стакан воды.
Жена метнулась из гостиной, как хорошо выдрессированная собака.
Мячиков продолжал смотреть перед собой и молча жевал губами, дожидаясь, когда ему принесут воды. Он не привык вести деловые разговоры в присутствии молодой супруги. «Баба есть баба», – считал Мячиков, с некоторым пренебрежением глядя на свою жену, которую он фактически приобрел за деньги. Тем не менее он привык к тому, что она за ним бегала, выполняла все его требования, терпеливо сносила прихоти его характера и выполняла такие трудновыполнимые действия с его весом, как подать трубку, налить стакан воды, поднести что-нибудь, завязать шнурки.
– Гриша, я тебе еще и лекарства принесла на всякий случай. Ты только не нервничай, хорошо? Ты так кричал, что я перепугалась…
– Ладно, иди спать, – милостиво разрешил Мячиков. – За меня не волнуйся. Я в полном порядке и скоро приду. Можешь идти.
Она обернулась еще раз в дверях, посмотрела на него с недоверием, словно заподозрила в обмане, и как будто хотела что-то добавить, но передумала, натолкнувшись на его холодный взгляд. Мячиков сделал два глотка холодной воды, сосчитал до десяти и, все еще ощущая бешеную пляску сердца, позвонил.
– Григорий Валерьевич, простите, ради бога, что так поздно звоню. Неотложное дело. Один журналюга собрался клеветать на «Новый век».
– Клеветать? – сонным голосом переспросил Лялькин. Звонок Мячикова вырвал его из крепкого сна, он еще пребывал в полудреме и не смог быстро сообразить, в чем же дело.
– Да, Григорий Валерьевич.
– Ну, если клевета, то ты разберись, Константиныч. Я не люблю такие дела до судебных дрязг доводить. Мне ни к чему портить репутацию холдинга и пиарить мелких сошек.
– Да, Григорий Валерьевич. Я уже принял кое-какие меры, – соврал Мячиков, желая зарекомендовать себя перед шефом как оперативного работника.
– Смотри мне, Константиныч! Решай вопрос аккуратно. Не так, как в прошлый раз. Если узнаешь что-нибудь серьезное, звони не откладывая. Хоть днем, хоть ночью.
– Да, Григорий Валерьевич. Вы можете быть уверены в том, что раньше вас никто не узнает.
– И позже меня тоже. Все понял? – холодно прибавил Лялькин совсем проснувшимся голосом. – И вот что, Константиныч. Приезжай завтра до обеда с отчетами.
Сделав звонок Лялькину, человеку, от которого зависело все его благополучие, настоящее и будущее, Мячиков допил воду из стакана и, слегка пошевелившись, занял более удобное положение на диване. «Хорошо, что вовремя все раскрылось, до того, как этот щелкопер раздухарился. Никто не должен быть в теме. Валерьевич не станет предупреждать зря», – размышлял Мячиков. Осталось только самое малое – перепоручить решение вопроса надежному человеку. Такой человек у него имелся, он легко решал аналогичные вопросы, в которые не стоило вмешиваться Мячикову.
Несмотря на принятое решение, остаток ночи Мячиков спал плохо: беспрестанно ворочался, охал и вскрикивал спросонья от кошмаров, просыпался в холодном поту и, всматриваясь во мрак комнаты, понимал, что это сон, но все равно ему было страшно. Жена подозревала, что он заболел, и уговаривала вызвать врача, но Мячиков отказывался, и, мучаясь тревожными предположениями, ранним утром, когда весь мир еще был окутан дымкой тумана, он позвонил Фитилю. Мячиков решил, что будет надежнее, если он придет к шефу с результатами и доложит конкретно, что предпринял. Он почувствовал намек на то, что шеф ждет от него незамедлительных действий, решения проблемы, и в зависимости от того, как справится Мячиков с этим заданием, так и сложится его дальнейшая судьба. Только представив, как может обернуться ситуация, он ощутил учащенное сердцебиение и прогнал дурные мысли прочь, предпочитая не думать, что может выйти в случае его промашки.
– Чего в такую рань звонишь? – недовольно буркнул в трубку Фитиль.
– Рань не рань, – торопливо забормотал Мячиков, словно на счету была каждая секунда, – а мне с тобой встретиться надо. Дело не терпит отлагательств.
– Вечно у тебя геморройные дела, как послушаешь, сплошная тошниловка. Как ты умудряешься в передряги попадать? У тебя талант на проблемы нарываться!
– А у тебя тоже есть один талант, – попытался пошутить Мячиков, чувствуя, что шутка выходит какой-то натянутой и совсем не смешной. – Все мои передряги и комплексы в дым превращать. Если бы за это медали давали, давно многократным стал бы…
– Дают. Но не медали. Я так
