Страницы любви Мани Поливановой - Татьяна Витальевна Устинова
Писательница Поливанова лихо заехала колесом на бордюр – машину сильно тряхнуло, и в багажнике звякнули бутылки.
– Вот черт возьми, – беспечно сказала она сама себе и так же лихо сдала назад. Бутылки уже не звякнули, а грохнули.
Огромная черная собака, бегавшая в отдалении, приостановилась и посмотрела с подозрительным неудовольствием.
Водила машину Поливанова очень плохо и даже немного этим гордилась.
Пыхтя, она выбралась под дождь и угодила прямиком в лужу. Она то и дело попадала в лужи и падала на ровном месте.
– Вот черт возьми!..
Высоко, как цапля, задирая ноги, Поливанова обошла машину и нырнула в багажник. Бутылки все раскатились по углам, «кура-гриль» ускакала под огнетушитель, батон завалился под подушку. Маня Поливанова всегда возила с собой плед и думку – вдруг захочется соснуть в дороге!..
Хорошо хоть «главное» – корзиночку свежей клубники – догадалась поставить на сиденье, а не пихать в багажник. Получилось бы сейчас озерцо клубничного конфитюра!..
Какое дикое слово – конфитюр. Куда б его вставить, только так, чтоб оно означало вовсе не то, что означает на самом деле?..
– Прикинь, какой конфитюр, – собирая в пакет бутылки, Маня Поливанова попробовала слово на вкус. – Да это ж полный конфитюр!..
Какое-то движение вдруг почудилось ей за спиной, и она резко подалась из багажника, выпрямилась во весь гренадерский рост и прищурилась. Дождь моросил, попадал на очки, и видела она плохо.
Ничего и никого. Обыкновенный вечерний московский двор. В отдалении сопит какой-то «жигуленок», и свет из подъезда падает на сморщенную лужу. Все окурки ветром прибило к одному берегу, и они тыкаются друг в друга, как бесхозные рыбацкие лодки.
Рассеянно оглядывая двор, Маня Поливанова подумала, что хорошо бы в Закзенханс съездить, когда роман допишется. Скучнейшая страна Голландия, зато Северное море, лодки, селедка на жареном хлебушке в любом киоске, сильный ветер и вообще свобода!..
Черной собаки не было там, где Маня только что ее видела. Должно быть, домой увели – к полной миске, сухой подстилке и телевизору!..
Писательница Поливанова была совершенно уверена, что у каждой собаки должны быть подстилка, миска и добрые хозяева, у всякой старушки веселый внучок и великодушный зять, у девушки приличный молодой человек, а у ребенка добрая мама, пижамка и хорошая книжка.
Вот так правильно!..
А то, что сегодня произошло в издательстве и из-за чего мучается сейчас подруга Митрофанова, – неправильно!.. Вообще в издательстве как-то неладно, и тонкая писательская натура давно это подметила, но вот сегодня!..
– Конфитюр! – фыркнула Поливанова и выволокла из багажника тяжеленные мешки. – Сплошной конфитюр!..
А еще ж клубника!.. Корзиночка свежей клубники, предусмотрительно поставленная на переднее сиденье и даже пристегнутая ремнем. Тьфу, пропасть!.. Как же теперь ее доставать-то?..
Маня привалила пакеты к заднему колесу, кое-как захлопнула багажник и полезла в салон.
Тень, мелькнувшая перед капотом машины, на этот раз совершенно определенная, стремительно приблизилась, надвинулась, закрывая мутный свет фонаря. Поливанова взвизгнула, дернулась, сильно стукнулась головой и неловко повалилась на сиденье.
– Маня, ты, что ли?..
Потной от ужаса рукой она сдернула очки. Сунуть ключ в зажигание, захлопнуть дверь, закрыть все замки. Ногу на газ и попытаться спастись!..
Черт побери!.. Ключ! Ключ она забыла в багажнике!..
– Мань, что ты заметалась?! Я тебя напугал?!
– Фу-ты ну-ты!.. – Поливанова перевела дух, нацепила очки, помедлила в изнеможении и полезла из салона. – Сашка! А если б я тебя электрошоком?!
Стрешнев поддержал ее под монументальный локоток.
– А у тебя с собой специальный прибор?..
– Прибор! Чего ты подкрадываешься, да еще ночью темной?! Дурак совсем?!
– Да я только подъехал! И я не подкрадываюсь. И сейчас не ночь. Я смотрю – вроде машина твоя! И задница вроде тоже твоя!..
И впрямь стрешневский «Лексус» с заведенным двигателем стоял прямо перед Маниным носом, дверь нараспашку!
– Я хотел тебе помочь. Ты так… живописно торчала.
– Иди ты в задницу!
– Вот именно она и торчала.
– Пакеты забери. Они во-он, в луже стоят. И ключи я в багажнике забыла. Посмотри там, а?.. – Поливанова снова нырнула в салон и вытащила драгоценную корзинку. – А ты чего здесь?..
Хлопнула крышка багажника.
– Катя позвонила, – громко сказал Стрешнев, протискиваясь между машинами. – Сказала, что хочет поговорить. А я как раз поблизости был.
Писательница Поливанова, приготовившаяся утешать подругу клубникой, шампанским и задушевными разговорами, ничего не поняла.
Раз Митрофанова вызвала Стрешнева, значит, предполагается производственное совещание, что ли?.. Рассказывать о мужском свинстве, жаловаться на жизнь, рыдать, икать, биться головой, истерически хохотать полагается только в женском коллективе!..
Мужчины тут ни при чем.
Странно. Странно. Впрочем, сейчас все выяснится.
Стрешнев пристроил пакеты на лавочку, сунул Мане ключи, добытые в багажнике, и велел подождать, пока он найдет место, где бы ему поставить машину.
– Нынче нужно говорить – припарковаться, – сообщила Поливанова ему в спину. – Еще одно дурацкое слово! Мне оно напоминает доктора Айболита. Припарки! И ставит, и ставит им градусники!.. Обезьянам, да?.. Или ослам?..
– Я не слышу!
Место нашлось моментально – неподалеку от поливановской машины. Повезло. Хорошо, не пришлось в соседнем дворе бросать или на Ленинградке под знаком «Остановка запрещена».
Под дождем, с корзиной клубники, пакетами с едой и французским шампанским, о котором Маня несколько ревниво думала, что теперь придется делиться со Стрешневым, они зашагали к подъезду, и тут какая-то невменяемая машина влетела во двор, повернула так, что ее занесло, и ринулась на них.
Маня кенгуриным прыжком перескочила низкую оградку палисадника, Стрешнев попятился, закрываясь пакетами, автомобиль пролетел, обдав их грязной водой, притормозил, наддал и пропал из глаз.
– Идиот! – заорала Маня, вытаскивая ноги из жидкой земляной каши. – Придурок!.. Чтоб тебя!..
– Держись, упадешь!
– Да пошел он!.. Нет, ну кто так ездит?! Во дворе! Права напокупали, козлы проклятые, уроды!
Она вылезла из-за оградки и неистово потопала туфлями, но куда там!.. Ноги были в грязи по щиколотку, и никаким топаньем ничего не возможно улучшить, это уж точно!
– Осенью, Манечка, – сообщил Стрешнев нравоучительно, – в наших широтах полагается носить резиновые сапоги, а не в туфельках фигурять! Поняла теперь правду народной жизни?
– Пошел ты тоже!
– Клубнику-то хоть спасла?..
Препираясь, они вошли в подъезд, и лифт сразу же распахнул створки, как будто поджидал их.
Маня все ругалась, переступала мокрыми, грязными ногами, рассматривала их и пыталась отряхнуть. В лифте сразу стало грязно, как на скотном дворе.
Странное дело, дверь в квартиру Екатерины Митрофановой оказалась приоткрытой, как будто тоже их поджидала.
Писательница Поливанова тут же полезла внутрь, продолжая бурно проклинать «недоумков и придурков», а Стрешнев притормозил.
– Кать, это мы! Ты представляешь, нас
