Гаснет луч пурпурного заката - Олег Агранянц
— Куда удалялись, туда и удалились.
— Но в Большом!
— А что Большой? Они там второй год «Игоря» без Кончака играют. Приезжай. Наш тебя встретит с удовольствием, он — старых правил. Послезавтра у нас в афише «На всякого мудреца», а Глумова нет. Сам понимаешь, Глумов — не Тузенбах, без него никак нельзя. Отменять придется.
— Завтра я буду у вас. Не отменяйте.
— Тогда всё отлично.
— Целую тебя. Всем привет. Всем.
Он повесил трубку:
— Надо срочно ехать. Если уж Ленский убил Онегина! Денег на билет третьего класса должно хватить. А Онегину так и надо, дядю своего не уважал.
Он набрал номер такси.
— Такси, пожалуйста. Восточная улица 27, квартира 8. Минут через сорок пять? Хорошо.
Через полчаса звонок. Борис открыл дверь. Перед ним стоял Треугольников:
— Такси заказывали?
— Треугольников!
— Он самый. Скоро сказка сказывается, да не скоро дело делается. Как твои дела?
— Попал на виллу, а там мужика замочили. Пока отпустили. И я…
— Понял, можешь не уточнять. Сидишь под подпиской и решил смыться. Друзей по камере не предают. Но, забыли… Полегчало нашей бабушке — пореже стала дышать. Кто у тебя следователь?
— Кубик.
— Этот обязательно посадит. Надолго. Умней тебя были и те сидят.
— Вот я и на вокзал.
— А вот туда тебе нельзя. Там тебя возьмут.
— Да сейчас я вроде бы…
— А наводка на тебя осталась. Я тебя километров на сто отвезу и там посажу на поезд.
— У меня с деньгами не очень.
— Не зря что ли мы с тобой одну баланду хлебали. Поехали. В войне главное не победа, главное в ней не участвовать.
17. Возвращение блудного сына
56. Путь к славе
Пришедший после недельного отсутствия худрук встретил Бориса с распростертыми творческими объятиями. А когда тот рассказал ему о своих приключениях и показал удостоверение на имя Кузьмы Робинзонова, всплеснул руками:
— Великолепно. Это же прекрасный псевдоним. Аристова уже забыли, и вообще… Аристов — это скучно. Публике надо что-нибудь запоминающееся. Робинзонов — это великолепно!
На следующий день Борис играл Глумова, а через день — Беркутова в «Волках и овцах».
Юля была счастлива и, вопреки указаниям автора, в третьем акте перешла на «ты». Вместо «Надолго вы к нам?» спросила: «Ты к нам навсегда?»
Борис удивился, но ответил по тексту:
— Нет. К несчастию, на короткое время; я приехал по делу.
Дальше продолжали по Островскому, но Юля настойчиво звала Беркутова на «ты» и некстати подмигивала.
— А в этом что-то есть, — сказал худрук. — Вот в Москве в Лейкоме Глумов Мамаеву прямо на сцене трахает.
Будучи интеллигентом старой гвардии, вместо относительно молодого «трахают» он употребил известное русское слово того же значения.
— Трахает, — согласился Борис, употребив то же слово.
Юля выразила готовность не отставать от столицы, а худрук сказал:
— Публика у нас очень отсталая, не поймет. Им что-нибудь попроще.
Через месяц Юлю пригласили сниматься в сериале о бандитах.
Она предложила продюсеру:
— Возьмите Робинзонова.
— Фамилия подходит, — одобрила режиссер по кастингу.
И началось.
Борис быстро выдвинулся в первые любовники, начались сериалы. Он прыгал, стрелял, в один день убивал людей больше, чем во всех трагедиях Шекспира. Работа была адская. Приходилось сниматься в трех сериалах сразу. И театр не забывал. Его стали узнавать на улицах. Просили автограф.
57. Дианы грудь, ланиты Флоры
Однажды к нему за кулисы пришел Григорий. Играли «На всякого мудреца». Борис пригласил его после спектакля в кафе напротив театра.
В кафе Бориса знали:
— Кузьма Платонович, вам как всегда, у окна?
— А ты что, так и по жизни остался Робинзоновым? — удивился Григорий.
— Да нет. Сохранил для театра.
— И правильно. Аристовых много, а Робинзонов один.
Заказали по бокалу коньяка.
— А ты молодец. Когда ты вышел на сцену, я тебя не сразу узнал.
— Профессия такая. Актер.
— Актер. Ну а как жизнь?
— Нормально.
— Давай за те годы.
— Почему бы нет!
Григорий вздохнул:
— Плохо тогда все кончилось.
— Плохо.
— Никого из тех больше не встречал?
— Не встречал. А вы?
— Встречал. Профессия такая.
— И как они? Ада? Дина? Белый? Министерша? Вы ведь, кажется, с ней…
— Было, было. Она теперь опять министр культуры. Когда республика вышла из Союза, она сначала стала министром иностранных дел. Но ненадолго. А теперь опять министр культуры.
— Ада?
— Она культурный атташе своей республики в Москве. И разбогатела. Очень разбогатела. Говорит, завещание. А как проверишь? Теперь другая страна.
— Вильма? Леонард?
— Вильма живет с Леонардом в его стране. Домой приезжала на неделю на похороны матери своего бывшего мужа.
— Она была замужем?
— Была. За каким-то спортсменом.
— Дина?
— Дина в Омске директор рынка.
— Ничего себе! Кто там еще? Кубик? Помните, был такой?
— Помню. Они с Морковкой оздоровительный центр приватизировали.
— Помню этот центр.
— Теперь он называется «Техас».
— Я там познакомился с женой Морковки.
— С Мирандой?
— С Мирандой.
— Не устоял перед короткой юбкой?
— В момент нашего знакомства она была без юбки.
— Ну ты молодец! Молодец. Миранду!
— Вообще-то я познакомился с ней в бассейне.
— За это можно и выпить.
Заказали еще по бокалу.
— Значит, говоришь, Миранду в бассейне. Молодец. Ну теперь-то ты вниманием женского пола не обделен.
— Не обделен.
— Слушай, эта дама, которая играла тетушку… Она ничего.
— Это наша звезда. Заслуженная актриса, Вера Пантелеевна Жиляева. На днях будет народная.
— Звания не главное. Вообще-то как?
— Играл я с ней Антония в «Антонии и Клеопатре». Облокотился о кровать, где она лежала, а кровать возьми и сломайся. Вера Пантелеевна выскочила, рубашка разорвалась, она голая до пояса, а снизу — джинсы и сапожки. Она отдавила себе ногу и начала носиться по сцене с воплями и с нехорошими словами. Поистине царские груди — в разные стороны, как маятники, джинсы с заплатками на коленях, сапожки на высоких каблуках, а на голове корона. Картина! Публика сначала не поняла, что случилось, а потом начала хохотать. Закрыли занавес. Дежурный режиссер врезал ей оплеуху, чем привел её в рабочее состояние. Заложили её снова в кровать и открыли занавес. Доиграли без проблем. Хотя… Царские груди в разные стороны вас не должны впечатлять. Вы по балеринам, а у них, если что найдешь, обрадуешься.
— Я не однолюб. Но годы, годы.
— Где вы теперь?
— Руковожу службой безопасности в группе русского балета.
— Совмещаете приятное с полезным.
— Совмещаю.
— «Дианы грудь, ланиты Флоры прелестны, милые друзья! Однако ножка Терпсихоры прелестней чем-то для меня».
— Вот тогда, когда ты жил на вилле у Ады, у меня была
