Значит, я умерла - Хилари Дэвидсон
Я слегка поморщилась. Обнимашки, даже виртуальные, всегда меня смущали.
Все это я проделывала на ходу. Моя работа была расписана по часам, и перерывы в плане не стояли.
До середины дня все шло нормально. Правда, моя работа всегда казалась мне довольно бессмысленной, и это отупляло, но, с другой стороны, ее монотонность позволяла мне оставаться наедине со своими мыслями. И с людьми почти не надо было общаться, что меня как раз устраивало. Но, увидев адрес моего следующего клиента – Бикман-стрит, в трех кварталах к центру от Сити-Холл-Парк, – я написала Ти-Рексу:
«Я туда не пойду», – коротко и прямо.
И получила такой же прямой ответ: «Пойдешь. Считай, что это твое наказание».
«Нет. В прошлый раз ОСБ пытался потереться об меня».
В нашем обмене информацией произошла небольшая заминка.
«Мне казалось, ты можешь о себе позаботиться», – пришел наконец ответ.
На меня он подействовал, как красная тряпка на быка.
ОСБ – это Обри Саттон-Брейтуэйт, известный среди работников «Снаппа» как худший человек в мире. Ему было двадцать девять лет, из которых он не проработал ни единого дня, и все благодаря отцу, управляющему хедж-фонда. Однако отсутствие работы не помешало Обри сделать весьма впечатляющую карьеру, хотя и особого рода. Еще подростком он стал подозреваемым в деле о многочисленных поджогах в курортных поселках на Лонг-Айленде. Его не раз арестовывали за вождение в состоянии опьянения. По меньшей мере две женщины подали на него в суд и добились судебного запрета на любые его контакты с обеими. Стоит ли говорить, что в тюрьме он также не провел и дня. Обри был как блуждающая раковая клетка: где зацепится, там все пойдет прахом, а ему самому вреда никакого. А еще он всегда был дома, когда я приходила к нему работать. Тот день не стал исключением.
– Дейрдре. – Открыв мне дверь, он обшарил меня взглядом. Глазки у него были маленькие, близко поставленные, и это придавало ему жульнический вид. В любом выпуске «Их разыскивают в Америке» обязательно был эпизод, посвященный исключительно его подвигам. – Славные сапожки. Что, никак подрабатываешь в клубах фетишистов?
– Заткнись, Обри.
«Снапп» уже расстался примерно с дюжиной женщин-кураторов, которые предпочли уволиться из компании, лишь бы не ступать больше ногой в его логово. Худший человек в мире не позволял присылать к нему кураторов-мужчин, а компания притворялась, будто вовсе не потворствует харассменту. В конце концов, разве удовольствие клиента – не главная цель компании? Вот почему, вместо того чтобы прекратить всякие отношения с Обри, как положено ответственному работодателю, мой босс регулярно подсылал ему меня, когда была такая возможность. Я терпела – с одной стороны, визиты к Обри оплачивались в тройном размере, а с другой – я же знала, что всегда смогу напинать ему, если что. «Просто не поворачивайся к нему спиной, вот и всё», – советовал мне Ти-Рекс, как будто речь шла о диком звере.
Я, как буря, пронеслась по квартире и плюхнула оставленные марафонцем сумки на итальянский кафельный пол в кухне. Квартира Обри сама по себе выдавала хозяина с головой. Представьте себе высоченные потолки, колонны, лепнину, дорогущие картины на стенах – в гостиной, например, висело полотно Ротко, составляя серьезную конкуренцию потрясающему виду из окон, – добавьте ко всему этому смесь пота, протухшей пиццы, сладковатый душок марихуаны, и получите фирменный аромат: дом студенческого братства наутро после знатной попойки сынков богатеньких родителей. Общее отвратительное впечатление ничуть не улучшало то, что буквально на каждой горизонтальной поверхности валялись скомканные грязные полотенца, заскорузлые штаны, футболки и разный спортивный инвентарь.
– Что, снова уборщица уволилась? – спросила я.
Обри хрюкнул в ответ. Дальше этого наше общение не заходило. Мне жутко хотелось сбежать, но надо было браться за работу. Обри стоял футах в четырех от меня, скрестив на груди руки и демонстрируя шнурочки бицепсов. Он вообще был худым и жидким, как те нетерпеливые завсегдатаи спортзалов, которые, вместо того чтобы честно качать мышцу, балуются допингом.
– Презервативы есть? – спросил он.
– Если ты их заказывал, то они здесь.
– Надеюсь, не стандартного размера. Мне нужны экстра-лардж магнум. Спорю, тебе интересно почему.
– Этот спор ты проиграл.
– Мои подружки говорят, что я потрясающий.
– Не знала, что резиновые куклы разговаривают.
– Сука, – прошипел Обри.
Я подтолкнула к нему нарядную золотистую коробочку кондомов, которая легко скользнула по гладкой крышке разделочного стола.
– Одна упаковка резиновых игрушек, получите.
– Вытащи их из коробки и разложи на столике у моей кровати.
– Твоими презервативами я не занимаюсь.
– Ты должна заниматься всем, чем я скажу, – надулся Обри.
– Не угадал. Я здесь потому, что твои мама с папой оказались хреновыми родителями, и сами это знают. – Я аккуратно переставила бутылочки с комбучей[9] на полку его «Менегини». Только на этой работе я узнала, что существуют холодильники, которые стоят столько, сколько средний американец зарабатывает за год. – Они знают, что от тебя никакого толку.
– Ха, ха… Твои родители, Дейрдре, тоже с тобой напортачили, раз ты торчишь на этой дурацкой работе без всяких перспектив.
– Не-а, это моя вина – надо было рождаться у богатых, – отпарировала я. – Ну иди, играй в «Долг зовет», или на что ты там еще убиваешь дни.
Я переложила в холодильник парочку каких-то странных сыров. Клянусь богом, этот тип не глядя заказывает всякую всячину, лишь бы я проторчала у него подольше. Еще бы, к нему, поди, и не приходит никто, так что хоть раз в неделю живого человека повидать…
– У тебя хреновое настроение сегодня, – поделился он наблюдением. – Кто-то умер?
Я отложила упаковку из шести банок японского пива «Спейс Барли» и уставилась на него. Обри ничего не может знать о моей сестре. Он даже фамилии моей не знает. Не надо на него сейчас набрасываться. «Он просто неудачник, который живет на пособие от богатенького папаши, – напомнила я себе. – Ничтожество».
– Ага, точно, – продолжал Обри. – У тебя же
