Роковой подарок - Татьяна Витальевна Устинова
Маня отправилась дальше. Душа у неё ликовала и пела, недаром Алекс утверждал, что она «примитивная» и её радует любая чепуха! Сейчас поводов для ликования было полно: мало того, что весна и кругом всё цветёт, что мальчишка так сосредоточенно копается в кустах, «занимается селекцией» и даже бестолковая Плешакова поняла, как именно следует подкапывать корешки, так ещё можно добыть цветочной рассады, которая обязательно вырастет!
Маня шла, улыбалась и прикидывала, куда они с Лёлей посадят цветы. Перед домом маленькая клумбочка, почти пустая, туда обязательно. За домом роскошные кусты пионов, которые Маня обожала, и не менее прекрасная гортензия, можно рядом тоже цветов посадить, чтоб как в парке у Максима и Жени!
Вспомнив о своём деле, Маня заторопилась.
Вот и розарий – странное дело, но здесь уже вовсю цвели розы, несмотря на неподходящее время, и пахло упоительно. Дальше, по всей видимости, яблоневый сад.
Идти было не близко. Должно быть, для тех, кто здесь работал и учился, эти расстояния ничего не значили, а для городской писательницы – очень даже значили!
До теплиц Маня еле доволоклась, устала, и ушибленная вчера нога мешала.
…Что такое с этой ногой, вечно она в какие-то передряги попадает! И всё время одна и та же, левая!..
– Простите, пожалуйста, – окликнула Маня какую-то девчонку. – Как мне найти профессора Шапиро?
– Так он в теплице. – Девчонка махнула рукой. – А может, уже в деканат ушёл! Ой, я вас где-то видела! Вы в самодеятельности работаете, да? В клубе?
Маня кивнула – в самодеятельности, это уж точно!
– Проводить вас?
Маня окинула взором бесконечные ряды теплиц и согласилась – в одиночку она, пожалуй, не разберётся.
Они долго шли вдоль рядов самых настоящих деревьев, которые росли под стеклянными крышами, – девчонка энергично, Маня ковыляла кое-как.
Потом начался кустарник.
– Далеко ещё? – пропыхтела Маня.
– Нет, совсем рядом! Он наверняка в гибридах!
Наконец миновали и кустарники.
Впереди замаячила синяя дощатая будочка.
– Мы сейчас спросим, – пообещала девчонка, а Маня подумала, что обратно точно не дойдёт, придётся ей тут где-нибудь ночевать.
Девчонка распахнула дверь будочки и позвала:
– Ефим Давидович, вы здесь? – и прислушалась. – Ефим Давидович!
Маня тяжело дышала, ей было невыносимо жарко. В теплицах царили жара и влажность.
Внутри будочки что-то с грохотом упало, и в проёме возник человек.
– Я здесь.
– Ефим Давидович, к вам пришли из клубной самодеятельности!
– Ко мне? – удивился профессор Шапиро. – Из самодеятельности? Я петь не умею и плясать отказываюсь!
– Здравствуйте, – вежливо сказала Маня. – Можно я где-нибудь сяду?
– Да, пожалуйста, пожалуйста, – спохватился профессор Шапиро. – Проходите сюда, в кабинет.
Маня прошла и плюхнулась на стул.
И огляделась.
Тут тоже было интересно: кругом нагромождены колбы, реторты, бутылки и пробирки. На стенах висели головками вниз сухие цветы, некоторые обёрнуты в такие же пергаментные конусы, как у давешнего парнишки. Ещё были гигантская карта России с размеченными климатическими зонами и названиями почв и портреты каких-то средневековых алхимиков, как показалось Мане.
Под одной из колб горела бунзеновская горелка, синее пламя так и вырывалось, облизывало стеклянный бок.
– День добрый, – поздоровался профессор. – Зачем я понадобился самодеятельности? Какая во мне нужда?
Оторвавшись от созерцания комнаты, Маня посмотрела на него, и ей стало весело.
…По писательской привычке придумывать людей она давным-давно придумала профессора Шапиро Ефима Давидовича!..
Значит так. Ефим Давидович должен – нет, просто обязан! – быть полным лысеньким старичком, очень милым. Вокруг лысины у него дыбом стоят тонкие старческие кудряшки, из которых выглядывают добрые морщинистые уши. Брюки непременно на подтяжках, и на рубахе не хватает одной пуговки, прямо посередине круглого жизнерадостного живота. На выдающемся носу обязательно захватанные очки, одно стёклышко треснуло приблизительно в восьмидесятом году, и с тех пор Ефим Давидович никак не соберётся его заменить. К собеседнику он обращается «голубчик мой» и всё время потирает сухие ладони.
Вот таким профессор Шапиро должен был быть согласно Маниному авторскому замыслу.
Настоящий, не авторской выдумки профессор был высок, широкоплеч и строен как кипарис, никакого жизнерадостного живота. Волосы у него были очень тёмные и кудрявые, нос – единственное, что совпало! – оказался выдающимся, а глаза блестящими.
– Эээ, – проблеяла Маня, рассматривая профессора, – ваша фамилия Шапиро?
– Это установлено совершенно точно, имеются доказательства, – не моргнув глазом, ответил тот.
Маня всё ещё рассматривала его.
– Вы рассчитывали встретить какого-то другого профессора Шапиро? – вежливо поинтересовался этот профессор, и Маня спохватилась.
– Я прошу прощения! Меня зовут Мария Поливанова, и я к вам… по делу.
– Очень прекрасно, – обрадовался профессор. – Хотите чаю, как раз вскипел?
– Чаю? – растерянно переспросила Маня.
Оказывается, кипяток в колбе предназначался не для опытов, а для чая! Профессор выключил горелку, аккуратно снял колбу и достал ещё одну колбу, поменьше и с носиком.
– Вы любите белый китайский чай? – спросил он, продолжая возиться с тонкой посудой.
Маня засмотрелась на его руки – очень красивые.
– А?
– Я вообще люблю чай, – встрепенулась писательница. – Как-то так вышло, что люблю больше, чем кофе, хотя это и неприлично.
– Неприлично любить чай?!
Маня улыбнулась:
– Анна Ахматова когда-то придумала такую штуку. Она говорила, что люди делятся на две категории. Кто что любит! И это совершенно противоположные категории!
– Ну, ну? – поторопил Шапиро и обернулся от своих алхимических приборов.
– Одна категории – это кофе, кошки, Мандельштам. А вторая – чай, собаки, Пастернак.
– То есть вы в той, где Пастернак и собаки?
Маня кивнула.
– Я раньше всё время пила кофе, потому что так положено, – продолжала она. – А потом меня захватила мысль, что можно этого не делать, если мне не нравится! И не хочется!
– Как в анекдоте про старого еврея, – поддержал профессор, – который на смертном одре сокрушался, что так ни разу в жизни и не выпил чаю, как ему хотелось. В гостях он клал в стакан три ложки сахару, а дома одну, а всегда хотелось две…
Маня улыбнулась.
– Почти так и есть. Только я сообразила не на смертном одре, а чуть пораньше. И белый китайский чай как раз мой любимый. Я почему-то никак не привыкну к зелёному. А белый и красный очень люблю.
– Может, и не нужно привыкать в таком случае? – спросил профессор. – Вам без сахара, конечно?
– Конечно!
Он разлил чай в две крохотные пиалы – как положено, и они глотнули.
– Превосходный чай, – похвалила Маня.
И ещё глотнула.
– Итак, зачем я понадобился такой знаменитой писательнице?
Маня зарделась.
Вот совершенно она не собиралась краснеть и смущаться и всё же покраснела и смутилась, уж больно хорош оказался профессор Шапиро.
– Вы меня узнали, да? – глупо спросила она.
– Вас
