Томейдж Пауэлл - Жаждущий крови
— Входите, мистер Риверс.
Я последовал за ней в фойе, затем вниз, в уютный полуподвальный холл. Дверь одной из просторных комнат оказалась открытой. В проникающем из холла свете я разглядел, что она пуста. В доме царила мертвая тишина, словно кроме нас двоих здесь никого не было. Девушка провела меня в маленький кабинетик с мебелью из орехового дерева, отделанной дорогой кожей. Обстановка для нашей местности казалась тяжеловатой, но являлась признаком роскоши. Единственная лампа с приглушенным светом придавала помещению уют.
Натали Квинтон подошла к украшенному искусной резьбой шкафчику, гармонирующему с небольшим столом.
— Выпьете, Риверс?
— Нет, благодарю вас.
— Не обидитесь, если я налью себе немного бренди? Из-за поисков вашей персоны мне пришлось отложить сегодня обед, и теперь я бы хотела выпить.
— Пожалуйста, — сказал я, ухмыльнувшись ее церемонности.
Девушка улыбнулась в ответ и плеснула бренди в крошечную рюмку.
— Ваш отец дома? — поинтересовался я.
— Нет. Я одна.
Держа рюмку между ладонями, она приблизилась к столу и присела на его край, эффектно скрестив ноги.
— По правде говоря, папа здорово зол на вас.
— Скверно.
— Конечно! А как бы вы хотели, чтобы он к вам относился? Устроили сцену в его кабинете, вынудили вести пренеприятные разговоры с полицией после обнаружения тела Эдкока.
— К вашему сведению, сегодня вечером я старался вынудить вашего отца к еще одному разговору с полицией.
— И они, конечно, отказались трогать его, — заметила Натали. — Неужели этот факт для вас ничего не значит?
— Он значит для меня только то, что вы организовали крупную операцию. Теперь ваш отец отказался от примитивной тактики и действует изящно, тонко. Очень хорошо вижу происшедшую под этой крышей сцену, когда вы решили вернуть ускользнувшее от вашей семьи счастье. Кроме того, Квинтон мечтает сделать из вас настоящую леди. Должно быть, он испытал сильное потрясение, обнаружив, что ваша внешность производит на окружающих гораздо более сильное впечатление, чем его. Ваш папа уже не так силен, как прежде. Согласны? Дитя переросло, превзошло своего родителя. Представляю его реакцию, когда с годами он почувствует ваше неумолимо растущее превосходство.
Девушка наклонила голову и посмотрела на меня без малейшего намека на злобу.
— Я действительно столь блистательна, Риверс?
— Если бы не этот недоразвитый подросток Эдкок, который влез в дело, а потом начал артачиться, вы бы с успехом провернули всю аферу, и ни один человек в Тампе не догадался бы, что произошло.
Она сделала маленький глоток бренди.
— Что дает вам ваша жизнь, Риверс?
— Триста шестьдесят пять дней в год.
— Забавно. А для какой цели?
— О, сложности я оставляю для нечесаных хиппи. Для меня целью в жизни является сама жизнь. Звучит довольно банально, но вы поймете, если хорошенько задумаетесь.
— Вас совсем не интересуют материальные блага?
— Мои возможности в приличном заработке. К тому же я стараюсь ограничить свои потребности, дабы они не уничтожали во мне личность.
— А вы бы хотели приобрести материальных благ, скажем, на пять тысяч долларов?
— Кто же не хочет.
— Плюс прекрасный, долгий отпуск.
— С вами?
— Почему нет? Я нахожу вас достаточно интересным.
— А я считал, что Чучело интереснее.
— Да, был когда-то, — согласилась Натали. — Но вы превосходите его. Пока вы не устремили лезвие своей логики в каком-нибудь очередном диком направлении, хочу попросить вас не искать в моих словах скрытого смысла. Если я считаю вас интересным человеком, а вам нужны деньги для новой одежды, хорошего автомобиля и просто чтобы носить приличную сумму в кармане, не вижу причин ходить вокруг да около с глупыми недомолвками.
— Мы являемся обыкновенными цивилизованными, хладнокровными людьми?
Натали поставила рюмку на столик, обняла меня за шею и поцеловала в губы. Вкус ее поцелуя напоминал вкус запретного плода, которого мужская половина населения нашей планеты жаждет с момента зарождения жизни на земле.
— Нет, — тихо сказала она, — пылкими и нецивилизованными.
— А как насчет того, когда интерес пропадет? — поинтересовался я.
Приблизив свое лицо к моему и горячо дыша, девушка прошептала:
— Я тебя брошу.
— Как Делани?
— Да, но у Делани останутся воспоминания.
— Воспоминания о той его части, которая умерла, — заметил я. — Что касается меня, то я — пас.
Когда Натали наконец догадалась, к чему я клоню, в ее глазах вспыхнула злоба. Нежность оказалась маской поверх животной ярости и чрезвычайного высокомерия.
— Спасибо, — произнес я. — Взгляд за край вашей маски очень мне помог, а минуту назад, признаться, я вынужден был собрать в кулак всю свою волю.
Девушка спокойно отошла от меня. Другая в такой ситуации начала бы метаться по комнате и гнать меня вон.
— Десять тысяч, — предложила она. — Без отпуска.
— А откуда эти деньги?
— Они принадлежат папе. Мы ни в чем не нуждаемся, несмотря на все усилия полиции Тампы. Видите, как вы ошибались относительно нас с самого начала? Ни я, ни папа совсем не собирались предпринимать последнюю отчаянную попытку разбогатеть.
— Тогда зачем вы хотите купить меня? — спросил я.
— Потому что, если честно, мы боимся вас. Вам никогда не удастся найти то, чего вы ищете, так как этого просто не существует. Но полиция стремится схватить отца любой ценой. Вы похожи на огромного динозавра, продирающегося сквозь лес. Сшибая деревья, вы видите множество людей под ними. Одно из деревьев может преградить нам путь, задержать и ввести в лишние расходы. Мы отлично знаем, кто в этом городе может принести большие неприятности, девицы, выброшенные из известных вам домов, контрабандисты, старающиеся раздобыть денег и удрать. Нам ничего больше не нужно от Тампы, кроме как уехать отсюда.
— А Расс Лепперт?
— Его в конце концов поймают. Такие всегда скоро попадаются. Опасность над вами исчезнет.
— Десять тысяч — крупная сумма.
— Подумайте, но только быстрее.
Натали проводила меня до двери.
— Жаль, отпуск не получится. Боюсь, придется взять с собой старые записи Делани, чтобы хоть как-то скрасить одиночество, — сказала она на прощанье.
Глава 17
Попытка купить меня была абсолютно искренней. Поведение Натали доказывало это. Квинтон никогда бы так не поступил. Когда стало ясно, что попытка провалилась, он наверняка постарался бы оставить последнее слово за собой.
Подъезжая к центру города, я начал вспоминать, где дал слабину. В середине разговора, казалось, вот-вот наступит поражение. Еще немного, и конец. Всплывшая в памяти сумма в десять тысяч долларов подтвердила, как близок я был к нему.
Я вел автомобиль в густом потоке транспорта и думал о прошедшей встрече, о каждом слове, которое произнесла Натали Квинтон. Ее объяснение, почему они хотят вывести меня из игры, не лишено логики. На знаю, надеялась ли она, что я поверю ей. Предпочти я поверить, у меня был бы великолепный предлог умыть руки, стать на десять тысяч долларов богаче и ощутить уверенность в скором аресте Лепперта. Если же мне вздумается усомниться в словах девушки, вскоре будут использованы все способы довести дело до конца. В случае моего прихода в полицию и вскрытия факта подкупа Натали просто повторит свое объяснение. Я не являюсь официальным лицом, и она имеет право предлагать мне деньги за услуги. С каким дерзким хладнокровием девушка скрыла от меня истинную причину попытки подкупа!
И тут же я вспомнил ее слова: «ВЫ ВИДИТЕ МНОЖЕСТВО ЛЮДЕЙ…»
Кого из них конкретно?
Следом за этой мыслью у меня возникло неясное предчувствие. Вынырнув из потока машин, свернув в одну из боковых улочек, я нажал на газ и понесся к студии Астона Спроула. Ветхое здание было темным. Из забегаловки напротив доносился гул пьяных голосов. Если не считать этого очага веселья, улица оставалась безмолвной.
Я остановился на тротуаре возле двери студии. Имя Спроула неясно виднелось на ней в свете фонаря на ближайшем перекрестке. Я достал связку ключей и стал действовать пристегнутым к ней лезвием. Замок не поддавался. К нему подошел один из ключей. Жара на лестнице была удушающей, а темнота непроглядной. Мыском ботинка я нащупал нижнюю ступеньку. Моя рука коснулась стены. Осторожно поднявшись наверх, я повернулся к приемной Спроула. Здесь тоже оказалось очень темно. В здании царила тишина, как в лисьей норе. При помощи лезвия я открыл замок в двери приемной, а внутри рискнул зажечь карманный фонарик. Шторы на окнах были опущены. С момента моего посещения в обстановке ничего не изменилось. Фотографии улыбались со стен. Пустая тумбочка блеснула полировкой. Сбоку находилась еще одна дверь. Я толкнул ее, и она распахнулась, открыв помещение, напоминающее просторный чердак. Я двинулся по неровному, скрипящему полу из комнаты в комнату. Кроме снимков на стенах приемной, больше здесь ничего не напоминало о Спроуле.
