Владимир Зарев - Гончая. Гончая против Гончей

— Несколько дней назад Искренов признался, что у него никогда не было друзей. У него сугубо рациональный подход к подобного рода человеческим отношениям.

— Он нарочно ввел вас в заблуждение. Камен дружил с самыми разными людьми, и я не могла найти этому объяснения. Но некоторые из них были действительно порядочные и, как правило, интеллектуалы. Его знала вся София, он общался с писателями, художниками, с коллегами из генеральной дирекции, я знаю, что у него в гостях бывали даже министры. Остальные его знакомые — мелкие мошенники, картежники, частники, был полон энергии, работал много и с увлечением. Поверьте, он преобразил ПО «Явор». И если в магазинах продается приличная, я бы сказала, современная мебель, то это прежде всего заслуга Камена Искренова.

Она вдруг помрачнела и погасила в пепельнице недокуренную сигарету. На кончике фильтра остались следы серебристой губной помады.

— С каких пор вы в интимных отношениях с подследственным Искреновым? — Мой вопрос прозвучал грубо, но я вызвал секретаршу заместителя генерального директора не для того, чтобы делать ей комплименты. Ее взгляд стал неожиданно жестким, в зеленых глазах мелькнуло нескрываемое презрение.

— Я стала его любовницей осенью восьмидесятого года. Я не была первой и никогда не питала иллюзий, что буду последней. Я уже говорила, что Камен был жизнерадостным, неунывающим человеком, и я не могу представить себе кого-то другого, кто бы смог так меня увлечь и целиком подчинить. Он всегда нуждался в людях… Мы виделись каждый день, на службе; утром я варила ему кофе и ждала, когда он придет. На самом деле я ждала его постоянно, даже когда он находился в своем кабинете, даже когда знала, что он с другой…

— Искренов поделился со мной, что почти насильно добился вашей взаимности. Как тогда можно объяснить чувство привязанности, которое вы к нему испытываете?

Цветана Манолова побледнела, ее глаза затуманились от ненависти ко мне, а это ей шло. Она закурила новую сигарету и что есть силы сдавила ее пальцами. Я ее не торопил.

— Постараюсь объяснить. Камен мог быть грубым и нежным, сердитым и ласковым и всегда поступал по-своему. Он был эгоист и в то же время самый непритворный человек, которого я когда-либо встречала. Более того, самый честный человек! Мой супруг — летчик, он груб до омерзения. Бывало, возвращается из командировки и привозит мне золотое кольцо, и в тот же вечер я нахожу в его чемодане пакет с дамским бельем, припрятанным для очередной любовницы. Камен никогда ничего мне не обещал, просто он не лгал. Он умел превратить мгновение в день, а день — в целую вечность…

— Где вы встречались?

— Если вам это интересно, мы ночевали в гостинице «Копыто», в мотеле «Тихий уголок», возил он меня и к какому-то жестянщику… кажется, его звали Чешмеджиев.

— Бай Илия оказался довольно гостеприимным хозяином, — заметил я, но Манолова будто меня не слышала.

— Мы наведывались и к Павлу Безинскому, в его квартиру.

— И часто вы наведывались к Безинскому?

— Павел был ночной птахой: он обожал бары, иностранцев и валютные делишки. А его квартирка удобна тем, что она находится по соседству с «Лесоимпексом».

Эта случайно оброненная фраза: «Его квартирка находится по соседству с «Лесоимпексом» — насторожила меня, и я ее запомнил. Не знаю почему, но в ней было что-то важное и ускользающее от меня, и это требовалось выяснить.

— Но квартира Безинского довольно далеко от дирекции ПО «Явор»!

— Видите ли, Камен часто бывал в «Лесоимпексе», поскольку был обязан присутствовать на переговорах с внешнеторговыми фирмами. А когда он не присутствовал в дирекции, я могла спокойно уходить с работы. Мы остерегались сплетен, в сущности, именно я старалась оградить Камена.

— Можно ли считать, что отношения между Безинским и Искреновым были бескорыстными, дружескими?

— Они были дружескими… но навряд ли бескорыстными. Камен уважал Безинского, говорил, что он человек с характером. Они все время ругались, но делали это как будто в шутку.

— И часто они шутили между собой?

— Всегда, когда бывали вместе, они язвили, обменивались колкостями. Павел не любил, чтобы ему покровительствовали, а Камен позволял себе его унижать. Случалось, он посылал Павла в одиннадцать часов вечера в дежурный магазин купить что-нибудь выпить. Тот всегда подчинялся, но выполнял просьбу с неохотой, что забавляло Искренова.

Она на мгновение смолкла и с силой, как рассерженный мужчина, выдохнула дым.

— Сейчас я уже знаю, что Безинский имел немалую выгоду от Камена. Он обменивал ему валюту и здорово наживался. Иногда они садились и играли в кости на деньги… Камен всегда проигрывал.

— Я вас спрошу о чем-то постороннем, хотя это тоже имеет отношение к следствию. Знали ли вы о любовной связи Безинского с супругой Искренова?

— А вы откуда знаете?

— Одна пташка мне сказала.

Цветана Манолова нервно защелкнула сумочку, потом посмотрела на меня с нескрываемым отвращением. Как ни странно, мне нравилась эта женщина: она не боялась меня, держалась с достоинством, боролась за Искренова и казалась опасно умной. Я был уверен, что, если надо, она не побоится и солгать.

— Безинский увивался вокруг Анелии, потому что хотел уязвить Камена. А Анелия принимала его ухаживания, потому что мечтала унизить своего мужа. Камену же было безразлично: поверьте, в душе он давно простился с женой. Она стала ему неинтересной, чужой, и я не преувеличу, если скажу — противной.

— Противной?

— Анелия строила из себя несчастную, или она действительно была несчастной, а я уже говорила, что Камен не выносил страданий. Он заботился о своих детях, но ненавидел семейный очаг. «Дом вызывает у меня слезы, — повторял он. — Дома мне всегда хочется плакать!» Единственное, что его связывало с семьей, — это его дочь. Он питал к ней странную, я бы сказала, необыкновенную слабость. Я знаю, что он растил ее в детстве. Кроме того, у девочки есть дефект — она заикается. Камен испытывал мучительное чувство вины!

— А вам известно, что Безинский лежал в психиатрии?

— Я слышала об этом что-то, но Павел абсолютно нормальный, хотя и странный.

— Когда-то он пристрастился к наркотикам, после с похвальным усердием лечился, но нуждался в специальных лекарствах, которые трудно у нас найти. Он принимал сильное успокоительное, регулярно употреблял дефицитный синофенин, а у Искренова были связи с профессорами-медиками.

— Я не понимаю вас.

Ее лицо оставалось спокойным и сосредоточенным, словно она сейчас раскладывала папки с корреспонденцией. Или она не имела представления о чудотворном синофенине, или у нее было самообладание летчика-испытателя. Я не сумел скрыть своего разочарования и выдал себя. Круг медленно замыкался, и все возвращалось на круги своя. Интуиция мне подсказывала, что Анелия Искренова и удалец бай Илия и слыхом не слыхивали о проклятом синофенине, а зеленоглазая секретарша лишь одарила меня безмолвным взглядом. Оставался сам Искренов; но он был настолько ловок и велеречив, что буквально обрушил бы на меня свое «неведение». Я располагал аргументами, позволяющими предъявить ему обвинение в убийстве, но у меня не было доказательств. А это все равно что ловить судака на голый крючок… Зло по-своему мудро, порой оно обнаруживает удивительную интеллигентность, но предпочитает всегда оставаться в тайне.

— А вы сами, — спросил я кротко, — оказывали Искренову мелкие услуги?

— Я была готова сделать все, что он пожелает. Я люблю Камена, товарищ следователь, и у меня нет причин это скрывать, по крайней мере, от вас.

Слез этой женщины я боялся, потому что не сомневался в ее искренности.

Я вытащил из пишущей машинки протокол: его следовало прочитать и подписать. Потом неосознанно, помимо своей воли, проводил ее до двери.

— Я вызову вас снова, если потребуется, — предупредил я ее нехотя.

День выдался по-настоящему жарким, и я потел в своем темно-сером костюме. Состояние липкой потливости физически невыносимо для меня, и я в таких случаях чувствую себя нечистоплотным, а мое желание принять душ и спокойно побеседовать с внучкой подавляет все остальные чувства. Из-за врожденного (или приобретенного) отвращения к грязи вообще я становлюсь недоверчивым и замкнутым; в душе просыпается смутное чувство вины и овладевает всем моим существом.

Чтобы сосредоточиться, я закурил сигарету. Чешмеджиев расположился напротив в кресле и робко поглядывал на мою военную форму, висевшую на вешалке. Казалось, он загипнотизирован серебристым блеском трех звездочек. Он говорил раньше что-то нелестное об армейском старшине, и сейчас его неприязнь к погонам проявилась.

— Я из-за вас лишился сна, товарищ полковник. Если так будет продолжаться, я потеряю клиентуру.