Николай Черкашин - Опасная игра
— Степухи лишат.
— Сколько вам платят? В пересчете на баксы?
— Ну… Где-то… Почти девять долларов в месяц.
Еремеев достал из бумажника бледно-зеленую купюру с портретом Франклина.
— Вот тебе франк. Считай, что у тебя теперь именная стипендия до зимней сессии.
— Как это? Шутите, что ли? Так не бывает…
— Бывает. Именная стипендия имени Франклина. Вместо Ленинской… А может, мне свою учредить — имени капитана Еремеева. Звучит?
— Ага, — подтвердила Карина. — Для особо одаренных студенток.
— И студентов тоже. Скажем, юридических вузов или вообще — гуманитарных факультетов.
Карина насмешливо пропела:
Его превосходительствоЛюбило певчих птиц.И брал под покровительствоХорошеньких девиц.
Лена вспыхнула, отодвинула деньги.
— Не надо. Я как-то без спонсоров обходилась…
— Да ну! — всплеснула руками Карина. — Поделись опытом.
— Стоп, девочки, стоп! — вмешался в разгорающуюся пикировку Еремеев. — Предлагаю контракт. Ты готовить умеешь?
— Ну, немного…
— Экипажу яхты «Санта Марина» на весенне-летнюю навигацию требуется кок. Кокша. Оклад — полста долларей в месяц. Жилплощадь предоставляется. Бесплатный проезд водными путями до Ульяновска и далее. Условия подходят?
— Нет, правда, я готовить умею. Я у нас в общаге… Ко мне девчонки всегда приходят, когда я чего-нибудь стряпаю. Меня мама учила. Пирожки с капустой могу… Она меня даже бананы научила делать.
— Это что, пирожные такие? — спросила Карина. — Вроде «картошки»?
— Нет. По вкусу не отличишь — самые настоящие бананы и даже еще вкуснее. Мама их делает из пареной тыквы. Не смейтесь только. Я когда маленькой была, все время просила ее бананов купить. А денег не было. Так она тыкву нарезала колбасками и парила с сахаром. Ну, не отличишь! Я вам сделаю!
На том и порешили.
Спать улеглись на прежних местах. Лена на диванчике в салоне, Еремеев с Кариной в носовой каюте. Он обнял ее, нашел губы, сладкие от «Птичьего молока» и ликера.
— Если хочешь с ней переспать, — шепнула она, — я совсем не против.
— А если не хочу?
— Тогда я с ней лягу.
— Ты что — розовая?
— Разноцветная.
— Бедная Ленка, попала из огня да в полымя.
— Ленка-раздвинь коленки.
— Ты не хочешь, чтобы она шла с нами?
— Насчет кухарки ты здорово придумал.
— Но ты же не будешь всем этим заниматься?
— Нет, конечно. Хотя готовить я тоже умею.
— Может, и с тобой контракт заключить?
— Ага. Только на должность заместителя капитана по сексуальной части.
— Боюсь, тебя не устроит оклад.
— А я на полставки. По совместительству. А вообще-то я против нее ничего не имею. С вами, совками, с ума от скуки сойдешь. Как заведете про политику, уши в трубочку сворачиваются.
— Ты ведь в Гродно родилась?
— Да.
— А с Леоном где познакомилась?
— На курсах иностранных языков… Он в этой фирме кем-то вроде начальника службы безопасности. Деньги нужны были очень. Вот и стала зарабатывать. Мои старики за год столько не получали, сколько я за месяц огребала…
— А зачем тебе столько денег?
— На дурацкие вопросы не отвечаю.
— Честно говоря, я был уверен, что эти тридцать тысяч я с Гербария слупил. А получается — с тебя.
— С меня. Лео сказал, что сейчас у них налички нет, в понедельник возместят, срочно сними со счета… Я и сняла. А они…
— Ладно, не переживай! Главное — жива-здорова осталась. А деньги… Яхту в Крыму загоним, выручку разделим.
— Не надо ее продавать. Она мне нравится.
— Ну, тогда переименуем ее в «Санта Карину» и считай, что наполовину она твоя.
— На какую половину?
— Все, что по левому борту — все твое. А моя — по правому.
— Почему это мне левая половина?
— Потому что на ней камбуз, плитка, мойка…
— Ах, ты какой хитрый…
— Зато у тебя еще душ и санузел. Можешь открыть платный туалет.
— Ну, хорошо. Тогда перелезай на свою половину.
— Как же это я через тебя полезу?
— А вот так!
Она обхватила его и… яхта тихо закачалась при полном ночном безветрии.
* * *Утром, оставив девушек хозяйничать на «Санта Марине», Еремеев отправился в Москву на попутных «жигулях».
В ветлечебнице врач попросил еще одни сутки для полной гарантии. Дельф уже поднимал голову, и Еремеев даже слегка пободался с его широколобой шерстистой башкой, как это они всегда делали в знак особой приязни, ласково порычал ему в обрезанное ухо, размял шершавые пальцы на лапах и скормил плитку гематогена, купленного в ближайшей аптеке. Пес нежно покусывал саблезубыми клыками еремеевские пальцы, благодарно лизал руку. Глядя на его страшноватую черную пасть, он подумал, что для человека есть немало лестного в дружбе с огромным сильным зверем, ведь вот же натуральный волк, волчара, волкодав: сомкнет челюсти — и нет руки, а нежничает как теленок-ребенок и предан как никто на свете.
— Подожди еще немного, Дельфик, завтра будешь лежать на солнышке и смотреть на зеленые берега. Рыбы тебе наварю, мойвы любимой. На свежем воздухе враз оклемаешься.
Когда он уходил, Дельф рванулся вслед и застонал, заскулил от боли…
Дел было еще много. Еремеев безжалостно рвал все нити с городом, в котором родился, вырос, возмужал. Теперь это было чужое, плохо узнаваемое, опасное скопище жилых коробок, людей, машин и собак — грозящее его жизни со всех сторон.
Он заехал на бывшую службу, покончил со всеми формальностями, раздал долги всем, у кого когда-то что-то занимал до получки, вернул в сейф электрошокер Вантуза, устроил в обеденный перерыв небольшую отвальную для друзей и, погрузив во все те же нанятые с утра «жигули» три коробки с книгами — фирма «Орбис» не подвела, вывезла из квартиры все тома в целости и сохранности, — отбыл на Мясницкую в регистрационную комиссию маломерного флота.
Переоформив яхту на себя, он отправился в посольство Украины хлопотать о разрешении захода в территориальные воды и порты Крыма. Затем вернулся на Преображенку и прописался, на всякий случай, в милицейском общежитии. Съездил в Сокольники, купил в фирменном «Зените» бинокль, прибор ночного видения, две мини-рации и немецкий фотоаппарат, чувствуя, как кружится голова от столь дорогих и вожделенных покупок. Наконец зашел в Вознесенский храм и договорился с батюшкой об освящении яхты. Гонорар был довольно высок, и отец Симеон, уложив в портфель кадило, бутыль со святой водой, чашу и другие ритуальные вещи, без промедлений отправился с ним в Долгопрудный.
На Дмитровском шоссе их машину стал нагонять белый «мерседес». Еремеев похолодел: перед глазами живо встал расстрелянный «рафик» перед въездом в Хотьково. Оторваться от «мерса» не было никаких надежд. Надо останавливаться и принимать неравный бой здесь, в этом чудном березняке с зацветающей черемухой…
Выследили. Слишком долго крутился по Москве. Жаль шофера и священника — ни за что пострадают. Надо остановиться и отбежать в сторону, принять огонь на себя.
— Останови здесь, — попросил он и не узнал своего враз охрипшего голоса. Водитель затормозил на обочине. Сжимая пистолет в кармане куртки, Еремеев бросился навстречу подлетающему «мерсу».
Залечь бы в кювет. Поздно. Сейчас изрешетят…
Белый «мерседес» пронесся мимо. Он успел разглядеть лишь удивленное лицо блондинки, сидевшей рядом с водителем.
Пронесло. Ошибся. Мало ли в Москве белых «мерсов»… Нервы, брат, нервы. Хвойно-жемчужные ванны надо принимать, элениум на ночь и никаких стрессов.
Он наломал букет черемухи, спрятал лицо в холодные цветы и листья и задохнулся от горьковато-сладкого запаха. Сто лет не вдыхал. Ведь черемуха же, не спецсредство какое — всамделишная, живая!
— Рано, рано черемуху-то рвете, — пожурил его отец Симеон. — Распуститься как след не успела.
— Душа не утерпела.
Водитель с батюшкой улыбнулись. Вот, мол, не перевелись-де еще романтики в сей юдоли. Поехали дальше…
На «Санта Марине» Еремеева ждал сюрприз. Из салона в кокпит вылезли ему навстречу бывший майор Тимофеев и помощник по особым поручениям. Оба были навеселе, и Артамоныч радостно хвастался:
— Это я его уломал. Я! Ни за что не хотел ехать. Это я…
— Это он! — обнимал посланца за плечи Тимофеев. — Знал, чем старого танкиста пронзить… А пароход у тебя классный! И девочки ничего. Ну ты — гусь! Все успел.
Заметив священника, поутихли. Вылезли и Карина с Леной.
Отец Симеон раздул кадило, окурил благовонным дымком ливанского ладана каюту, салон и кокпит, окропил святой водой палубу, мачту, паруса, пропел священные тексты и под конец, благословив капитана, вручил ему образок покровителя моряков и всех странников — святителя Николая. Иконку повесили в салоне. Там же накрыли и запоздалый обед.
