Игорь Христофоров - Воровские гонки
Топор как-то странно икнул и по-спринтерски, высоко вскидывая бедра, понесся через двор к парку. Жора Прокудин метнулся в другую сторону.
Еще один выстрел заставил его ссутулиться. Теперь он бежал, как солдат в атаку, - с наклоном.
- Не стреляйте, та-ащ майор! - заорал кто-то басом за его спиной. Тут люди!
- Гады! Уроды! Где они?! - выл майор. - Задержи их!
- Они сбегли, - посмотрев на уменьшающуюся буквально на глазах майку одного из них, ответил тем же басом, но чуть потише, чуть безразличнее рослый милиционер.
- Это ты виноват! Ты!
- Никак нет, та-ащ майор! Они еще до меня сбегли! Еще до того, как я появился туточки.
Ни Жора Прокудин, ни Топор этого диалога не слышали. Они не знали, что их или, по меньшей мере, одного из них спасла чистая случайность. Рослый милиционер еще вчера вечером набил кровавый мозоль на левой ноге и сейчас не испытывал никакого желания грузить больную пятку.
Он помог подняться с пола очнувшимся, но ничего не понимающим сослуживцам, заботливо, как лопаты, приставил их к стенке и невольно обернулся на голос майора.
- Все равно я этих жуликов поймаю! - размазывая слезы по щекам, пообещал он. - По мордам поймаю! Это не местные. Это - гастролеры!
- Га-стро-ле-ры, - по-детски, как бы заучивая впервые услышанное слово, повторил милиционер, первым испытавший на себе кулак бывшего кандидата в мастера спорта.
- Да!.. Гастролеры! - прохрипел майор. - У них рожи незагорелые...
Глава девятнадцатая
МОЙ АДРЕС - НЕ ДОМ И НЕ УЛИЦА...
В предыдущей жизни, если конечно верить буддийским канонам, частный сыщик Дегтярь был либо лисом, либо барсом. Слежка, растянувшаяся на несколько часов, вызывала у него вовсе не усталость. В душе что-то звенело на одной долгой приятной ноте, и это ощущение хотелось продлить до бесконечности. Сам факт, что его жертва даже не догадывается о слежке, доставлял ему несказанную радость. Иногда у него даже появлялось желание показать преследуемому, что его "ведут", потом вроде бы отстать, исчезнуть и вдруг возникнуть перед глазами в самом неожиданном месте. Но он всегда отметал это желание. В нем было что-то детское, что-то от игры в жмурки, а Дегтярь считал себя профессионалом.
Чернявого парня в немодных очках с розовой оправой он "пас" еще с Ленинского проспекта. Звали его Борисом, но Дегтярь про себя обращался к нему как к Бобу. Клички зря не даются. У парня действительно сквозило что-то американское в поведении: крупный размашистый шаг, нагловатость в лице, бесконечная жвачка, разминаемая могучими челюстями.
Из подъезда он вышел в третьем часу дня, долго возился со своим поддержанным девятисотым "саабом", а потом как-то слишком резко захлопнул капот, впрыгнул в машину и под визг шин вылетел на проспект. Дегтярь с такими штучками встречался уже не раз. Копировать манеру езды своей жертвы он не стал, а мягко тронул "жигули" в том же направлении, куда устремился "сааб". Московские заторы уже давно уравняли наши машины с иномарками. "Запорожец" в пробке почти не смотрится хуже "BMW" или "мерседеса". Они стоят рядом как братья по несчастью, и неподвижность делает иномарки такой же грудой металла, стекла и пластика, как и "запорожец" или "жигули"...
Зеленый "сааб" выписывал по Москве чрезвычайно сложный маршрут, перед которым померкли бы все самые изощренные морские узлы. Трижды Боб останавливался, исчезал в каких-то офисах, потом появлялся и каждый раз изображал с места старт в гонке "Формула-1". И все было напрасно. Если он действительно хотел оторваться от Дегтяря, то для этого ему нужен был бы вертолет.
Когда по Ленинградке он выскочил за кольцевую, сыщик нутром почувствовал Шереметьево-2. Вот что-то было в этом сплаве американского чернявого парня и зеленого шведского автомобиля, что не могло не примагнититься к международному аэропорту. Боб не стал разочаровывать его. Он на самом деле доехал до стекляшки Шереметьево-2, поставил у пандуса машину и с усталым видом поплелся вовнутрь здания. Точненько рядом с "саабом" оказался грозный знак, запрещающий стоянку более чем на десять минут. Дегтярь выждал именно столько и в тот момент, когда у зеленой машины Боба появился парень из службы охраны аэропорта, парень, который и жил-то как раз со штрафов за превышение скупердяйской нормы в десять минут, он понял, что Боб появится совсем не скоро. Либо то, за чем он ушел, перевешивает жалкие восемьдесят тысяч штрафа.
- Вставайте, граф. Вас ждут великие дела, - приободрил самого себя Дегтярь и выбрался на жару из машины.
На пандус он въехал на две минуты позже, и мог пока не замечать парня в черном комбинезоне, хотя тот явно его уже заметил, но не подходил. У каждого свои маленькие радости. У парня они начинались после десяти минут терпеливого ожидания.
В гулком зале аэропорта Дегтярю даже не пришлось разыскивать Боба. Он стоял у табло прилета, и голова у него была задрана так сильно, словно он полоскал горло, а не читал строчки. Его явно интересовали те рейсы, что высвечивались почти под потолком.
"Варшава... Манила", - прочел главное в них Дегтярь и ему захотелось в Варшаву. По прогнозу погоды там шел дождь, было холодно, сыро и ветрено. А в столице России, прожженной каким-то странным, скорее всего перепутавшим Москву именно с Манилой солнцем, как раз и не хватало холода, дождя и сырости.
Приторный женский голосочек объявил о прилете и одного, и другого самолета. На Боба это не подействовало. Он все стоял и стоял с запрокинутой головой. Теперь уже почудилось, что он вовсе не горло полощет, а пытается остановить кровь из носу.
Неожиданно повернувшись, Боб обвел пристальным взглядом всех стоящих и сидящих людей, киоски, черные тумбочки телевизоров, регистрационные стойки и вроде бы ни за кого и ни за что не зацепился. Дегтярь, правда, успел шагнуть за гору чемоданов какого-то турка, но вряд ли без этого он привлек бы внимание Боба. В зале было много иностранцев. Намного больше наших. А иностранцы, особенно западники, страсть как любят носить бороды "усталого" двух-трехнедельного вида.
После многообещающего взгляда Боб пересек зал, покружился у регистрационных стоек среди гор чемоданов и сумок, плачущих детей и раздраженных иноземцев и как-то слишком целеустремленно двинулся в сторону туалета. У его правой ноги яростно раскачивался черный полиэтиленовый пакет, а то, что позволяло ему раскачиваться, напоминало батон.
Азарт охотника, так долго согревавший душу Дегтяря, резко ослаб. Туалет мог оказаться ловушкой, где жертва в два счета вычислила бы его. Но и не идти туда было нельзя. На секунду Дегтярь ощутил уже себя жертвой, но то крепкое и непробиваемое, что было взращено всей предыдущей милицейской службой в душе, отшвырнуло новое чувство, как ракетка отшвыривает теннисный мяч.
Он сунул правую руку в карман пиджака и последовал по маршруту Боба. У стекол умывальника он его не обнаружил. В туалетной комнате - тоже. Пришлось уронить на кафельный пол платок и нагнуться.
Двери у кабинок отставали от пола сантиметров на десять, и этой прихоти дизайнера Дегтярю хватило на то, чтобы отыскать во второй кабинке слева рыжие туфли Боба. Радостно пошевелив усами, Дегтярь выпрямился, встал у писсуара между двумя неграми и свел руки на ширинке. Сосед справа облегченно вздохнул, жикнул замком-молнией джинсов и странно посмотрел на пальцы Дегтяря, замершие на пуговицах.
- Хау а ю? - с добротным акцентом спросил он.
Дегтярь вложил всю свою природную ненависть во взгляд. Мало того, что негр, отклонившись, закрыл ему обзор двери в зеркале, так он еще и лез с дурацкими вопросами.
- Экскьюз ми, - проглотил житель африканского континента молчание белого человека и враскачку двинулся к раковинам.
Дверца в зеркале распахнулась, и в зеркале же из кабинки устало выбрался Боб. Черный пакет у его ноги висел отощавшим. Если в нем скрывался рулон туалетной бумаги, то Бобу можно было ставить памятник как сверхчистюле. Если батон, то сверхобжоре.
Его усталое лицо в дурацких очках-колесах мгновенно закрыла спина в вареной джинсовой куртке. Дверца закрылась так, будто ее всосало мощнейшим вакуумом. Слишком торопящийся всегда вызывает подозрение, и Дегтярь, уловив, что Боб не видит его или, по крайней мере, не увидит еще пару секунд, развернулся и вошел в соседнюю кабинку.
Шум воды, сливающейся из бачка, перекрыл все звуки, замаскировал их, но лисьим слухом Дегтярь уловил что-то похожее на шелест газетной бумаги. Туалетная таких звуков не издает.
Щелкнул шпингалет. Сквозь щель между дверкой и стенкой кабинки Дегтярь высмотрел джинсовую спину и с хищной радостью увидел мелькнувшие очки Боба. Любитель жвачки и шведских машин вернулся в ту же кабинку. Что делать дальше, Дегтярь не знал. По правилам охоты ему требовалось выйти из туалета и ожидать жертву в машине, но возвращение Боба, отнюдь не выглядевшего хроническим поносником, озадачило его. Он спустил воду, по инерции выбрался из кабинки, чтобы все-таки выполнить навеки вызубренную инструкцию службы наружного наблюдения, но отсутствие парня в джинсовой куртке в умывальнике остановило его. В этой торопливости скрывалась тайна, а охотник не любит, когда жертва или друг жертвы преподносят ее.
